Рыбацкие перегрузы. Глава 11

                11
      В этот же день ко мне в кабинет вошел тралмастер Гришин, коренастый тридцатипятилетний мужчина с большой головой на короткой шее. Глаза у него всегда хитро бегали. С самого начала рейса он лечился у меня по поводу артрита коленного сустава, обещая мне при добыче рыбы-меч отпилить ее меч для меня, а также раздобыть ракушек. Сейчас он пришел за противогрибковой жидкостью. Я подал ему флакончик лекарства и заодно спросил:
– Почему вы допустили к работе матроса Панова, зная, что он больной?
– А, если он хочет работать, нам какое дело?
– Он ведь на больничном листе.
– А вы нам сказали, что он на больничном? – ухватился за хитрость Гришин.
– Это само собой разумеется, что ему будет выдан  больничный лист, если ему предстоит пролежать три недели. И мне вообще надоели эти разговоры.
– А вы можете спокойно разговаривать? Я ведь у вашего больного начальник, и хочу всё уточнить.
– Видно, какой начальник, если не поинтересовались о том, разрешил ли я ему работать.
– Выдачу больничного листа надо было согласовать с администрацией, тогда бы его не допустили к работе.
– Судовой врач не согласовывает выдачу больничного листа ни с кем. И хватит об этом. Нашелся начальник над матросом. Жалею, что затеял с вами этот разговор. Вы мне надоели.
– А чего вы злитесь?
      Я подозревал, что полученные травмы матрос получил не на работе, а вследствие избиения этим же “начальником“. Не мог ведь он одновременно
получить на работе и травму лодыжки и глаз подбить. Но, если никто не видел, и сам пострадавший не жалуется, то дознание напрасно. И потому в душе я был
возмущен.
– Вы сами уйдете, или вам дверь открыть? – спросил я. – Я очень извиняюсь, что в начале рейса попросил вас оставить мне нос рыбы-меч. Каюсь, что обратился
к вам. И насчет ракушек тоже каюсь: их в Лас Пальмасе, на углу “У Себастьяна“ можно купить целое ведро, и недорого.
      Гришин недобро ухмыльнулся и выполз из кабинета. Следом за ним в амбулаторию вошли старший тралмастер и больной Павлов. Больной попросил, чтобы я не держал его на больничном листе три недели, а сразу, как только отек спадет, разрешил ему выйти на работу. А тралмастер даст ему такую работу, при которой не надо много двигаться.
– В самом деле, я ему обеспечу труд без нагрузки на больную ногу на пару
недель, – сказал Лескин.
– Ладно, – согласился я. – Через два-три дня, думаю, можно будет вас отпустить на работу.
      Оба посетителя довольные вышли. “Странное дело с этим больничным листом, – подумал я. – На берегу его у тебя из горла вырвут, а в море он не нужен“.
     На следующий день мне с самого утра испортил настроение матрос Толстель, которому раньше лечил порезанную руку. В дверь медпункта без стука просунулась его дегенеративная, лошадиная физиономия на низкорослом туловище.
– Здоров, док! – сказал молодой человек. – Ты можешь посмотреть, что у меня?
      Я заметил, что Толстель был подвыпивший.
– Чем можно объяснить такую вашу фамильярность? – спросил я. – Во-первых, вы пришли к врачу, а, во-вторых, я старше вас в два раза.
– А почему я должен обращаться на “вы“? Я служил на подводной лодке и воевал в Чечне. Имею награды.
– Ладно, рассказывайте, что с вами случилось.
– Теперь ничего, Я здоров. Но вместо тебя работать не буду. А то, видишь ли: он сидит и счет ведет на перегрузе, а я должен короба грузить. Теперь я добьюсь, что ты  будешь в рыбцех каждую ночь ходить и будешь уставать.
– А это уже не ваше дело. Сейчас пойдем к капитану, и он вам объяснит, как надо разговаривать со старшими.
– Пошли! – встрепенулся Толстель.
      Я позвонил капитану, но ответа не было.
– Дурак ты, – сказал Толстель.
– Повторите, что сказали, – потребовал я.
– А вам что-то послышалось? – наглел Толстель.
      Он вышел из медпункта, и через несколько минут вернулся.
– Я был у старпома, и он сказал, чтобы вы дали мне бумагу и ручку для написания на вас жалобы.
– Ничего я вам не дам. И за ваши безобразия напишу на вас рапорт.
– Дурак. Капитану нужны рабочие руки, и он меня не спишет. Да и не на чем меня уже отправить.
– Это уже забота капитана. И за оскорбления ответите, тем более, за оскорбление комсостава.
     Матрос снова вышел, и через несколько минут снова вернулся, но уже с
какой-то бумагой. Вытянувшись по стойке “смирно“, он отрапортовал какой-то бред.
– Ознакомьтесь и подпишите, – сказал он.
      На бумаге были слабо разборчивые каракули, где сообщалось капитану, что доктор не оказал ему, больному Толстелю, медицинской помощи. Я возвратил ему бумагу.
– Никто вам в помощи не отказывал. Вы только что говорили, что вы здоровы.
– Может, не будешь писать на меня рапорт? – сказал он, разрывая свою бумагу с каракулями.
– Ладно, – сказал я. – Но только, чтоб это было в последний раз, тем более, в пьяном состоянии.
– Нет проблем. Так что? По рукам?
      Толстель протянул мне руку, но пожать ее я отказался, к большому его неудовольствию.
– Вижу, старый хрен, что ты на меня все же напишешь. Ну, и черт с тобой! Может тебе показать то, что у меня ниже пояса?
– Пошел вон! – крикнул я, поднимаясь с места. – А то я тебе покажу так, что с ходу протрезвеешь.
      Толстель быстро исчез в коридоре.
      Я тут же написал рапорт об издевательствах пьяного матроса, и отнес его капитану. Капитан прочел его, и сказал, что поговорит с Толстелем, когда тот
протрезвеет. 
      На следующий день ко мне в медпункт снова пришел матрос Толстель. Теперь он вел себя скромнее.
– Вы меня простите, – попросил он. – Видите, что водка с людьми делает?
– Раньше надо было думать. Тем более, это у вас уже не впервые. В самом начале рейса вас приводили в медпункт с порезом кисти, и вы вели тогда себя развязно. Затем на отходе вы нагрубили прачке и извинялись перед ней. За шефом-поваром с ножом бегали, и тоже извинялись. Что это за позиция: обидеть человека, и потом извиниться? И это у вас вошло в систему. Я написал на вас рапорт.
– Может, вы его заберете?
– Нет, уж не заберу. Но, коль вы извиняетесь и не будете больше творить подобное, то я на вас не буду на берегу посылать бумаги в базу и в медсанчасть.
– Меня же лишат двадцати процентов заработка.
– Об этом надо было думать вам в первую очередь, а не мне, – ответил я. – Радуйтесь, что на работе остаётесь: по сравнению с увольнением наказание на судне
представляется мелочью.
      Недовольный Толстель вышел из медпункта.
     Через несколько дней на судне было производственное собрание. Капитан сообщил, что в начале марта будет перегруз рыбы. От захода в Лас Пальмас он
отказался: будет потеря времени, многие моряки накупят там спирта, а потом с пьяными что делать? Еще кто-то там в госпиталь попадет, и снова расходы. Каждый из-за захода в инпорт потеряет сто пятьдесят долларов. На собрании было решено подвезти заказанные продукты попутным судном.
      Капитан сообщил также неприятную новость с других судов: на ТР “Африкан Стар“, куда сдали рыбу два судна нашей базы, был пожар, и рыба там пропала. Теперь у  тех рыбаков будут проблемы со своевременным получением денег за сданную рыбу.
      Я выступил с просьбой к экипажу судна не наседать на шефа-повара, если он что-то не досолит или не доперчит, так как на судне есть больные желудком. А
на столах везде есть соль, перец, кетчуп, и желающие могут сами себе их добавить. А приводить пищу в негодность для больных нельзя. Также предложил заказать побольше продуктов, пригодных и для здоровых, и для больных.
      В заключение капитан сообщил о плохом поведении матроса Толстеля, на которого написал рапорт судовой врач. Председатель судового профкома Файкин
хмуро и осуждающе смотрел на меня. Как будто я должен был это молча терпеть.
      В конце февраля к нам пришвартовалось судно СТМ “Атлантида“, которое уходит в Калининград. У меня были не нужные зимние вещи, которые я взял в рейс, думая, что пойдем на север. Теперь я свернул их в плотный сверток, положил в целлофановый мешок, и передал на это судно знакомому доктору, чтобы он по прибытии отдал вещи по указанному адресу. В награду за труд я передал ему кулек с угощением: флакон спирта, банку пива и фанты. Затем достал здоровенную
рыбу-капитан, и по веревке передал ее на борт коллеге, чему тот был очень рад. Я решил также угостить его капитана, который во время отправки нашего медимущества на его судне, хотя был конец рабочего дня, все же открыл мне нужное помещение. При этом он рассказал анекдот: “ Спрашивает рядовой у взводного: правда ли, что крокодилы летают. Тот ответил, что не летают. А рядовой ему говорит, что командир сказал, что летают. Тут взводный и ответил ему, что, если уж командир сказал, что летают – значит летают. Но только низенько, низенько“. Смеясь, он тогда показал ладонью, как это низенько должно быть. Сейчас я завернул флакон спирта, и передал по веревочке на борт доктору.
– Это капитану, – объяснил я. – Скажешь ему, что это от “летающих крокодилов”. 
      Доктор ушел с моим презентом на мостик. Мне было видно, как после сообщения доктора, капитан покатывался от смеха. Заметив меня у фальшборта, он помахал мне рукой и благодарно кивнул головой. Я понимающе ответил.
      Через несколько минут меня вызвали помогать перегружать переданные c “Атлантиды“ продукты. Я как раз успел переодеться в рабочую одежду, когда
“Атлантида“ уже отходила. Доктор стоял у борта и махал, прощаясь, рукой, а потом, сложив обе руки, поднял их над головой. Я ответил тем же. Капитан тоже помахал мне рукой. Дали прощальные гудки.
                (продолжение следует)