Что нельзя объяснить

В тот день, он как обычно проснулся, собрался и вышел из съемной квартиры в районе Славянского бульвара. Спустился по лестнице, перепрыгивая ступени, распахнул дверь подъезда, по привычке поздоровался с кем-то заходящим внутрь.
В Москве стояла осень, уже хмурая, без просвета солнечных лучей меж веток деревьев. Унылое пространство дворов тускло освещалось монотонным солнцем, где-то спрятавшимся за свинцовым небом.

Он шёл, пусто окидывая взглядом постродное, ушедшее, советское пространство. Дошёл до станции метро. Здесь, как обычно, было полно народу: бежали люди, сломя голову, угрюмо опустивши глаза к земле.
Подмерзали бабушки, торговавшие цветами и тёплыми носками “Camel”.
Он остановился, посмотрел вверх и ему захотелось взвыть волком, но на небе не было: ни луны, ни ночных звёзд. Только поглощала беззвучная и дрожащая пустота, среди грохота мегаполиса.
Его толкали люди, громко ругались матом и размывались в толпе также идущих прохожих, словно их смывало с акварельной бумаги, быстро промокающей под дождем. У него стрельнуло в ухе, видно от сквозящего ветра событий.
Он двинулся дальше, толкнул от себя тяжелую металлическую дверь московского метро. Сбежал по ступеням вниз и оказался в подземке. Это была широка станция, в хол которой, с двух сторон шумно влетали поезда, опустошая пространство своим оглушающим свистом и стуком.

Он огляделся вокруг и все показалось ему большим муравейником, где каждый мечтающий житель его, думал о своих целях, победах и поражениях. О своём прошлом и будущем и лишь немногие здесь думали о настоящем.

Он забежал в вагон, когда двери уже стали, со свистом ветра, закрываться. Состав тронулся и скоро ушёл в туннель, в сторону Площади революции.
Усевшись, Василий достал газету, которую припас со вчера в своём портфеле.

Да, его звали Василий.
Надо сказать, что этот человек был достаточно аккуратен и скрупулёзен во всем. На нем были чистые темно-зеленые брюки зауженного кроя, графитовое пальто в елочку, шарф, а под верхним одеянием белая рубашка в тонкую вертикальную полоску и серый пиджак из плотной ткани. На ногах были надеты ботинки в стиле Оксфорд с широкой подошвой. Нужно отдать должное - он был красив! Лицо его было выбрито, немного вытянуто, с ясно выделяющимся скулами, светлыми глазами и не менее светлыми бровями. На вид ему было лет сорок, ростом он казался не менее двух метров.
Во взгляде его томилась тоска. Только не известно, толи от одиночества, толи от чего-то ещё.

Доставши газету он рассмотрел людей, находящихся в вагоне с ним и опустил глаза на пропечатанную страницу газеты.
Писалось там обо всем, чего только можно и нельзя было представить: заголовки про звёзд эстрады, актеров. Новости Москвы, события из жизни мира и немного интересной информации про науку и искусство.
Еще было чертовски много рекламы.
Он погружался вниманием все больше и больше в страницы.
На третьей он ушёл туда с головой, будто прыгнул в волну, идущую, во всем своём великолепии, к берегу.

Когда мысли Василия начали приходить в порядок, он то час же оторопел - но поглядел по сторонам и тут ему не показалось - вагон стал другим, он стал светлее, но сидения вдруг стали тканевые и красного цвета, вместо коричневых и кожаных оплетённых, на которых он только что сидел.
Василий встал, прошёл по вагону, и здесь стало ясно, что люди говорят на непонятном ему языке.
Может я сошёл с ума? - подумалось ему и он спросил у мужчины сидящего подле него, «какая следующая станция».
Тот ответил ему что-то непонятное: не то на чешском, не то на сербском языке.
Вагон начал торможение и на весь салон раздался голос «I.P.Pavlova»,
«Какого ещё Павлова?» - недоумевал он.

Он выбежал из вагона, держа смятую газету в руках.
Это была спокойная, но незнакомая для него станция, названная в честь великого учёного. Не было видно суеты, люди сидели на скамейках, кто-то стоял, кто-то говорил. Одежды людей отличались от привычного взгляда - они были неприметные, не склишком выделяющиеся, простые и иногда мешковатые.
Поднявшись по эскалатору наверх он не обнаружил турникетов, удивился и зашагал к выходу.
Василий оказался на улице вымощенной кладкой, вокруг были старинные дома, изысканность которых не отпускала взгляд. Его глаза округлились и чуть было не выпали из орбит, если бы один мужчина вдруг резко не подошёл бы и не всыпал хорошенько по морде другому стоящему мужчине напротив Василия.
Тогда второй мужчина упал, кто-то вскрикнул, какая-то дама принялась, видимо, звонить в полицию. Полиция приехала через тридцать секунд, точнее не так: полицейская машина вылетела из-за угла и принялась догонять уже бежавшего зачинщика драка. Вдруг она резко развернулась, чуть-чуть не стукнув бочиной трамвай и задом сбила бежавшего мужчину так, что тот, не успевши ничего понять, уже одиноко лежал на мостовой, а выбежавший из автомобиля полицейский, принялся скручивать ему руки. Следом из машины устремился другой полицейский и они вместе засунули скрученного нарушителя в автомобиль, приземлились в свои привычные кресла и спокойно укатили по улице, после скрылись за поворотом.
Кто-то в толпе выкрикнул - «ровне минута» из чего стало понятно, что от момента начала драки прошла ровно минута.

Мужчина, только что ехавший в московском метро недоумевал. Постоял немного, потом поспешил идти. Он снова спустился в метро, но там находилась все та же станция Павлова, из которой он только что вышел.

Ваерх по улице возвышался огромный готический костёл с двумя шпилями, Василий как раз увидел именно его и неспешным шагом пошёл вверх по мостовой, заглядывая в витрины и всюду читая надписи, он тогда ещё не знал, что идёт к Собору Святой Людмилы. В какой-то момент он заметил надпись: красным по голубому было написано
«Ческа Споржителна». Моментально пришло понимание, что он находится в Чехии, но это знание пропустило в голову ещё больше вопросов из вне.
Он подумал: неужели, если я проеду несколько станций в этом метро, то окажусь в каком-то ещё городе. Как бы не так.. и побрел дальше ничего не упуская из глаз.
Он ходил так по улицам до самого вечера.

Стемнело. Нужно было что-то делать и куда-то идти ночевать. Звонить было некому, да и писать, в общем-то, тоже.

На встречу шла женщина в темно-зеленом плаще и была почти незаметна во мраке улицы.
А он, как назло, в тот момент, когда она только прошла - оглянулся ей вслед и упал, поскользнувшись на чем-то скользком, а может скользкой была сама мостовая.
Женщина обернулась, услышав грохот, с которым опрокинулся навзничь мужчина, и подбежала к нему.

 - Jste v pohodе? - начала трясти его женщина.
Он ответил сначала что-то невнятное, а потом сказал
- Сорри, что вы сказали?
- Вы говорите по-русски? - удивилась женщина.
- Да, у меня кажется кровь идёт  - протянул слова сквозь зубы, мужчина.
- Нужно вызвать скорую. Где вы живете? - поинтересовалась она и пощупала его затылок - он был весь в крови.
- Не нужно скорую - спокойно ответил мужчина - и добавил - в Москве.
- Как в Москве? - удивилась женщина.
- Я.. я не знаю, как попал сюда, в каком я вообще городе?
- Вы в Праге. - непонимая, что происходит, ответила она.

Зажегся свет фонаря и их лица теперь можно было чуть лучше разглядеть.

- Я живу здесь недалеко, хотите я обработаю вам рану, я просто не знаю, есть ли у вас страховка и стоит ли вызывать врачей.
- Нет у меня страховки, я утром ещё был в Москве. - сказал Василий.
- Разберёмся. - увлечённо ответила женщина, но все-равно с некоторой предосторожностью.

Она помогла ему встать и они побрели к её дому.
Они зашли в квартиру, она помогла ему снять пальто, посадила его на кухне, взяла ватку со спиртом и стала обрабатывать рану.
Он смиренно сидел и рассматривал кухню.
Она была уютно обставлена, так просто и со вкусом: светлые стены, потолок с одной лишь люстрой, небольшой диван напротив него и все остальное, что обычно бывает на кухне.

Она ничего не говорила, наверное ничего и не было сказать.
Обработав рану, она повернула руками его лицо к себе и посмотрела ему в глаза...
Это была она. Он узнал знакомые черты лица.
Из глаз её потекли слезы и он, внезапно для самого себя, поцеловал её, нежно, как в молодости, как когда-то двадцать лет назад.
Вкус её губ ничуть не поменялся со временем, они были все такие же нежные и те самые девственно сладкие.

В окнах дома напротив гасли огни. Люди ложились спать, но у кого-то в квартире ещё мерцали огни телевизора.

...Их любовь случилась двадцать лет назад. Ей тогда было восемнадцать, а ему двадцать. Они были молоды, горячи и оба чертовски хороши собой. Познакомились они в Москве, она тогда только приехала поступать на филфак, а он уже учился на факультете естественных наук.
Совершенно случайно познакомившись, они страстно проводили время друг с другом, ежедневно.
Они были неспособны устать , или того более, разлучиться друг с другом.
Ночи на пролёт они не спали, дни неслись незаметно и безоблачно прекрасно.
Любовь поглотила их. И с каждым днём любовь поглощала их все больше и больше, пока, в какой-то момент, у неё в голове не сыграл тормоз разума. Неизвестно, что точно тогда на неё повлияло, толи приезд Мамы к ней в гости, толи его недолгий отъезд в деревню к бабушке.
Но тогда она сказала одну фразу, гласившую, что им лучше не быть вместе, что все случилось слишком рано, через чур быстро. В общем сказала все то, что девушки умеют говорить в таких случаях и что говорить не следует. В общем, сломала все, что не было сломано тогда в их жизни и разделила сладкую жизнь на две отдельные - горькие.

Для него этот удар оказался тяжким, словно нокдаун.
Потом были несносные дни, он горевал и напивался, но вскоре занялся образованием. От того он сделал прекрасную карьеру в науке, но все это время был совершенно одинок.
Она, конечно, страдала не меньше, быть может даже больше, но справлялась с этим немного проще: просто забывалась, ходила по клубам, гуляла без конца с девчонками и лишь по ночам плакала на своей одинокой кровати. В какой-то момент она даже собиралась вернуться к нему, когда узнала одну важную вещь, она хотела  встретиться, но судьба унесла её в Прагу...

И вот сейчас. Они сплелись в одно целое, спустя годы. Искра, метнувшаяся над пропастью любви, вновь зажгла факел страсти, который теперь летел вниз и освещал всю глубину горести, печали и наслаждения. Всю глубину пропасти, дно которой мог осветить только факел летящий вниз, и то, если он способен долететь туда, пока живы мы.

- А ты помнишь, как мы прогуливались с тобой вдоль Москвы-реки и было уже так холодно, - вдруг стала вспоминать она - и мы поспорили с тобой, и ты решил доказать мне, что можешь пройти по самому краю набережной.. ты тогда чуть не свалился в ледяную реку... точнее ты свалился, но успел схватиться за край набережной...
- Ты тогда так кричала.. - добавил он и посмотрел на неё в темноте комнаты.
- Ты меня до смерти напугал, я думала... - она остановилась.
- А он продолжал - я выбрался к тебе и ты меня долго обнимала, потом целовала, потом снова обнимала - ты не могла остановиться... А ровно через неделю..
- Не продолжай, я прошу тебя. - тихо произнесла она. Василий почувствовал, как она вся дрожит.
- Прости меня, я знаю, что ты хочешь сказать, но не стоит. Прости! - прошептала она и приподнялась на кровати, чуть скинула одеяло и посмотрела в его глаза. Потом обняла его и страстно поцеловала, отпустила и легла на его широкую мужскую грудь, ставшую снова родной.

Как же мы повзрослели - подумалось ей.

Они пролежали так до утра о чем-то разговаривая, вспоминая события молодости и рассказывая о своей жизни.
 Они простили друг друга, и кажется, наконец-то обрели потерянное когда-то счастье.

Утром она ушла на работу, оставив на столе сырники с указанием рядом: «сметана в холодильнике, приятного аппетита!»

А рядом была ещё одна записка.
Он взял её со стола. Его руки дрожали, он развернул её и прочёл:

«Я была эту ночь с тобой.
Твои волосы пахли моим облегчением и знаешь..
Всю свою жизнь я воевала,
Но теперь в руках белый флаг.

Ты меня всегда любил, знаю.,
Теперь я одна с тобой..
Только с тобой, мой дорогой,
И я прошу тебя лишь об одном:
Никакой войны мне больше не надо.
- Слышишь? - не надо!.»

Ниже была ещё одна строчка:
«Вернусь вечером, около семи, сходи погуляй по Праге.» и подпись:
«Николь».

Василий стоял смущенный, опешивший и глядел на свой завтрак.

Покушав, он неспешно стал бродить по квартире, рассматривая различные предметы её быта.
Все находящееся у неё дома, было невероятно гармонично составлено по цветам и законам композиции.
Странно одно: он не нашёл не единой фотографии её с кем-то, на стенах, на полочках - нигде не было фотографий с её изображением.
Всюду были лишь фотографии гор, морей, улиц, каких-то людей. Все фотокарточки были необыкновенно красивые, но без неё.

Он неспешно собрался и вышел на улицу, и так до вечера бродил по старинным улочкам Праги, то поднимаясь вверх, в сторону парка, то спускаясь вниз, вдоль трамвайных рельс.
Воздух был чист и свеж, деревья уже дрожали под натиском спокойного ветра и сбрасывали один за другим пожухшие листья со своих ветвей.
Пахло спокойствием, пахло счастьем и виднелось, во всем -счастье. Во всем: в глазах бездомных, в витринах продуктовых магазинов, в газетных ларьках, на вокзалах, в метро и даже водитель трамвая, нажимая на кнопку
«Закрытие дверей», счастливо улыбался.
Так виделся ему мир, о котором наш герой ничего не знал.

Когда начало смеркаться, Василий поспешил к её парадной, вбежал, словно мальчишка, по лестнице, подошёл к её двери, дернул ручку и она открылась.
 
Он вошёл, крикнув - «добрый вечер!»
Никто не ответил.
Он разулся, прошёл по коридору и остановился в двери кухонного пролёта.
За столом сидел юноша лет двадцати. На столе стояла водка, а рядом - рюмка.

- Вы кто? - удивился юноша. - А это вы, мама мне с детства про вас рассказывала. - сказал он с сильным акцентом, по-видимому парень лучше говорил на чешском, нежели русском - присаживайтесь - добавил он, потом встал, достал из шкафа ещё одну рюмку и поставил её рядом с, уже сидевшим за столом, Василием. - Она погибла сегодня. - коротко выдавил юноша и хрипло заревел.

Василий ни черта не понимал. Все былое счастье провалилось, сначала глубоко в него, а потом растворилось во тьме этого страшного вечера.

- Как это случилось? - спросил Василий.
- Её сбил трамвай, здесь недалёко, на I.P.Pavlova, сразу насмерть. - юноша помолчал, опрокинул рюмку в себя и добавил. - там иногда сбивают людей...
-
Василий дрожащей рукой налил две рюмки водки и спросил:
- Ты сын её?
- Да. И ваш тоже.

Ещё вчера она целовала его. Ещё вчера, двадцать лет были стёрты в прах и были оставлены за границами воспоминаний.
А сегодня вечером он не мог вспомнить её вчерашнего лица.
В памяти его она навсегда осталась восемнадцатилетней блондинкой с ясными, как небо глазами. Изящной, словно сама вселенная.

Он потерял все: родной город, её, сопровождавшее его сегодня счастье - да всё!
Но обрёл сына, о котором никогда не подозревал.
Надо сказать, судьба его берегла и в тоже время испытывала.

- Меня зовут Томаш, кстати, а вас Василий. - знаю, все знаю. - произнёс юноша, потом добавил: - Все происходит своевременно. - и вновь его глаза налились слезами.

Все, что в жизни происходит - правильно и осудить в этом некого.
Такова жизнь:
страстная и, часто, абсурдная.
Но все, что происходит - происходит в своё время и, видимо, так и должно быть.
И вагон московского метро, принёсший Василия в Прагу и встреча с ней, за день до..
И сын. Он никогда не знал о существовании сына!
Все происходит своевременно и некого осудить.

И знаете, все что можно и все что нельзя объяснить - называется любовью. Любовь, она руководит этой жизнью, уж точно не разум, разрушающий всякую любовь и всякую пылкость к жизни.