Чужая

С высоты восьмого этажа прудик, располагавшийся рядом с домом, был виден как на ладони. Аня любовалась из окна уточками. Они гостили каждый год до заморозков. Люди щедро их кормили. На зеленоватой глади воды всегда плавали разбухшие сушки, сухари и кусочки белого хлеба.

Этот милый уголок живой природы Аня называла маленьким чудом в своей жизни. Ей было приятно, вернувшись с работы, устроиться с чашкой чая на подоконнике и подолгу смотреть вдаль, на западное солнце, исчезающее за темной полосой лесного массива… на легкие силуэты облаков, пробуждающих жажду странствий… и думать о вечном, незыблемом порядке вещей, существующем в таком хрупком, переменчивом мире.

— Как все прекрасно и гармонично в природе! — думала девушка. — Любая малость наполнена глубочайшим смыслом и безупречной красотой!

Но однажды вечером, сидя у окна, Аня испытала не умиротворение, а потрясение. Начиналось время перелета. На прудик опустилась для отдыха редкая в этих местах и необычайно красивая уточка огарь. Она была одна, без пары. Видимо, потеряла друга при драматических обстоятельствах. Огарь вызывала восхищение! Яркая, грациозная, нежная! В ней чувствовалась какая-то поэтическая грусть. Она тихо плыла по зеркальной глади, словно маленькое солнышко. Аня залюбовалась. Красная уточка медленно, с достоинством, потянулась за кусочком хлеба, и… Что тут началось?! Невообразимый ужас! Серые кряквы со своими селезнями налетели на гостью со всех сторон, резкими криками выражая протест: «Не смей! Не тронь! Это все наше! А ты – чужая!» Они кричали на нее, хлопали крыльями, норовили клюнуть побольнее. Огарь отплыла от них на некоторое расстояние. «Хорошо, — как бы говорил ее внешний вид, — я не стану есть вашего хлеба. Но я нуждаюсь в отдыхе, ведь я странница. Позвольте мне остаться!» Куда там! Серые мещане с криком продолжали гнать прекрасную княжну.

Аня заметалась у окна, дрожа от негодования:

— Жадюги! Ведь у вас столько еды! Что же вы делаете!

Девушка рванула с вешалки куртку. Быстрее! Вниз! К пруду! Только бы успеть вмешаться! Остановить этот птичий беспредел! Но диковинная уточка уже летела в сторону леса, спасаясь от разъяренной посредственности. Что ж, может быть, там, в лесу, она найдет себе желанный приют и отдых?

— Все, как и у нас, у людей! — всхлипывала Аня в телефон, сбивчиво пытаясь рассказать другу эпизод с утками. — Они ее выгнали! Потому, что она — чужая! Не такая, как все! Лучше их! О, заевшиеся твари!

— Огарь улетела в лес? — переспросил друг. Он увидел ситуацию глубже, чем Аня. — Вот так же и люди — яркие и талантливые — уходят от мира. Внутренне уходят! В иное пространство… Иногда создают свое собственное… неповторимое… в котором могут существовать, не сливаясь с толпой. Самые лучшие люди — всегда чужды миру. Они становятся странниками. Ведь мир (то есть большинство) не выносит инаковости, иного духа!

— Это что? Протест обществу? Системе?

— Это протест духовной смерти! Выходя внутренне из мира, человек предает забвению ложные ценности, штампы и стереотипы, отказывается от сиюминутного, временного в пользу вечного. С твоей уточкой ничего не случится! Ей будет хорошо в лесу!

— Откуда ты знаешь?

— Знаю! Ведь она — странница! А значит, находится под особым покровительством Величайшего Странника — Христа!

— Что за философия?

— Не философия, а духовный Закон. Странник всегда забирает Себе тех, кого выпихивает толпа. Тебе жалко огарь?

— Очень!

— А Страннику ее жаль несравненно больше! Он позаботится о ней, не волнуйся!

Аня долго размышляла над словами друга, пока, незаметно для себя, не уснула. Утром, чуть свет, ее потянуло спуститься вниз к прудику. А вдруг там, где-то поблизости, остались следы таинственного Странника? Невероятно! Но все же!.. Ане безотчетно хотелось найти какой-нибудь, хоть самый малый признак Его реального присутствия!

Утро было теплым, туманным и поэтичным в своем осеннем разноцветье. Утки еще дремали, сбившись в кучу, на середине пруда. Иные — прятались по камышам. Потревоженная ветром, гладь воды колыхалась… По ней плыли, не съеденные птицами, комочки белого хлеба. Девушка провожала грустным взглядом разбухший мякиш, а из туманной синевы на ее губы и ресницы падали легкие, почти невесомые капли… то ли дождь… то ли слезы…