За рекой Клязьмой

   Утро  тихое,  серое,  пасмурное, дождливое. То  заморосит,  то  перестанет  дождь. Сорока  поднялась и,  шумно  помахивая  крыльями, концы  которых  будто  бы в  молоке  обмакнули, подалась,  полетела, как  вертолёт  вперёд,  оповестить  всех  лесных    жителей, что  человек  в  лесу   появился.
Перед  глазами   струилась  река  Клязьма- светлая,  осознающая  свою  привлекательность, значимость  и  обаяние.  Жарким  летом  ласковой,  ленивой  волной  плещется, гладит  камышовые  заросли,  тростниковые  островки, песчаные  отмели,  кусты  ивняков,  ольх.  И  течёт  она  очень  плавно, с  округлыми  грациозными  поворотами,  не  торопится,   плещется  по  песочку,  словно  золотому. Даёт  волю  ивняковым,  дубовым, сосновым,  берёзовым  берегам  полюбоваться  обширной   поймой.
Трудно  найти  места, более  подходящие  для  лесных  отшельников, для  отрешения  от  бытовой  суеты, чем  на  правом  речном  берегу  Клязьмы.
Смешанные  леса  за  рекой   Клязьмой  утопают  во  мхах, словно  в  тёщиных  перинах, окружённые  таинственными   жутковатыми  торфяными  болотами, которые  усеянные  бордовыми  россыпями  брусники,  островками  краснобокой  клюквы,  зарослями  голубики, по  края им  – черники.
В  глухих  крепях  болот  можно  встретить и  тетерева, и глухаря, и  рябчиков, и лосей, и  кабанов, а  уж  дятла  красноголового  каждый  знает.
Здесь  в  избытке  есть  всё, что  стало  ныне  дефицитом:  гулкая  тишина, чистейший  сосновый  воздух, певчие  птицы,  грибное  и  ягодное  царство,  луговое  раздолье,  зелёный  пленительный  мир  первозданной  природы.
С  вольных  болот  доносились  трубные  крики  журавлей. У  заросшего  тростником  берега  то  и  дело  крякает жирная  утка.  Остро  пахнет  багульником, смолой, палыми  листьями,  дождевой  водой.            
На  речном  берегу  тишь, покой и  такая  благодать  разливается,  что  хочется  сидеть на пеньке  и  слушать, и слушать  голос  реки,  лесную  тишину  часами.
Стою  на  берегу  и  мне  хорошо  видно, как  всплывают  вверх по  течению  и погружаются  в  глубину  омута  рыбьи  спины.  Совсем  рядом, как  пулемётной  очередью   ударил  по  стволу   сухому  сосны   дятел.  Ох,  уж  этот  лесной  пулемётчик:  так  и  испугать  не  долго.
Я  вышел  на  просеку, на  пробитую  лосями  тропу  и  вдруг увидел  петуха -  глухаря, важно  шагающего  посередине  просеки. А  через  минуту  заметил  другого глухаря,  пролетающего  низко  над  корабельными  соснами. Это  было  свидетельством  того, что  здесь – одна  глухомань, болото.   
Ощущение, чувство  глубокого  покоя  постепенно  овладевало  душой. Смешенный   лес,  стоял  какой – то  гордый  и  таинственный. Заполненный  до самых  краёв  задумчивой  глубокой  тишиной, которая  бывает  только  осенью.
Было  тихо – тихо.  Кругом, куда  не  глянешь,  болотная  марь – царство  кустарников, корявой  ольхи, хилой  берёзки, зарослей  багульника, сабельника, голубики. 
        Вдруг  впереди  кто –то  тяжко,  шумно  вздохнул.  Может, показалось.  Как  раз  в  этих  глухих  местах  и  водятся  лешие. Вот опять  из  середины  болотины  раздалось: »Ы-и –и –ы» 
И  я  сам  не  знаю, почему  пошёл, потянуло  туда, наверное, стало  интересно  узнать, что  там  происходит, что  случилось  в  болотной  крепи.  На  подходе  к  торфяной  яме  отчётливо  увидел  комолого  лося, с  ветвистыми  рогами, нервно  ворочающегося  в  болотной воронке, в  яме.
Лось  увидел  меня, дёрнулся  резко и  выскочил  из трясины,   разом  и  побежал  к  речке  Ушме, отмываться.  Цокнула  сорока, и я  от  неожиданности  вздрогнул.  Всё  чудились  лешие  какие –то….  На  болотине – ни  щебета  птиц, ни  шелеста  листьев.  Тишина,  покой.      
  Мелодия  шуршащих  листьев  берёз  необыкновенно  соответствовала настроению  этого  пасмурного дождливого  дня, и казалось, что  её   слушая  берёзам  хорошо  ронять  золотые  листья  на  остывающую  землю, готовиться  к  долгой  зиме.   
Когда   я  проходил  левым  краем  золотистого  сосняка, то
случайно  заметил  в зелёной  перине мха  шляпку   необыкновенного  оранжевого, как  кора  сосны  боровика.
Ещё  два  десятка  ядрёных, чистых, крутобоких  красавца  потянулись, мягко  легли  в  мою  корзину.   
В  одном  месте, на  берегу  озера  «Оленье»  вдруг  приметил  отдельно  стоящую   бородавчатую  берёзу, совершенно  золотую.  И  создалось  ощущение, что  это  зажжённая  люстра  в  Храме, так  она  ярко  светилась  позолотой  листьев, сияла  средь  своих  корявых  подружек  на  болоте.   
  На  кустах  багульника  висели  белесые  полотна  паутины, под   ногами  чавкала  торфяная   грязь, трясина. Из  середины  ельника  пролетела  чёрная  птица. Ясно  слышались  её  гортанные  крики:» Круг –круг – круг», издаваемые  в полёте.  Ворон.
Не так  уже часто  попадается  эта  птица  в  лесу  на  глаза: редка  и  осторожна.  Всё  видит, всё   примечает  издалека.
На  маковке  высокой  матёрой  ели, сидела  другая  пара  ворон, крыло  к  крылу, головками  ко мне. Я  долго  наблюдал  за  ними.  Подумалось:  любимые. 
В  корзине  грибы  прибывали  и прибывали.  Машинально  нагнулся  и  замер:  прямо  у  ног  увидел, узрел, успел разглядеть  огромный  переросток – боровик.  Нет, нет, этот  не  берём. 
Рядом  тревожный  треск, суматошное  хлопанье  крыльев-
поднял  выводок  молодых  рябчиков. Взлетели, дружно  сели  на  ветки  облетающей  ольхи  и сверху  вниз  с любопытством  разглядывали  меня: зачем  пришёл  человек, что  будет  делать?       
Тревожно  вскрикивали  сойки. В  молодой  посадке  кто – то  не  по – хозяйски  обошёлся с  сосёнкой: средние  ветки   как  обрезаны,  на  стволе  свежая  метка  -  капли  смолы. Под  соседней  сосёнкой  горка  «слив».  Всё  ясно:  опять  лось,  его  работа.  Так  и  есть: в  метрах  пятидесяти  шумно что -то   
фыркнуло, побежало,  круша  юные  сосёнки.
И  воздух  в  сосняке  был  какой –то  смолистый,  лёгкий – глубоко  дышалось.
Река  Клязьма  освещалась  ивовым  светом -  жёлтым и  зелёным.  А  осенней  день -  тусклый, сумрачный.  Ни  души  на  берегу.  Только  шелест  дождя. Дождь  всё  поливает. Затяжной.  На  земле- сплошные  ковры  из  листьев. По реке   стайками  рыб  плыли желтые, зелёные,  оранжевые  листья.  Где – то  далеко- далеко  постучал  дятел. И  опять  тишина: спокойная, гулкая, глубокая -  глубокая.