Кошка с одним хвостом

С появлением интернета я долго искал по Сети дневники капитана Джошуа Слокама. Человека, первым прошедшего в одиночку под парусом вокруг света. Я хотел найти романтику жарких стран, шум моря, свист ветра и скрип такелажа, а нашёл рутину будней, мысли старого капитана, его бред и его одиночество. А чтобы хотели найти здесь вы?

 Как-то, один мой хороший знакомый пригласил меня на радио в Останкино. Речь в передаче зашла про Чернобыль. И вот, сидя в глухой, тёмной студии, я вдруг с ужасом понял, что мне нечего рассказать.

 За два месяца моего пребывания там, ничего сверхъестественного не произошло, и ничего необычного я не увидел. Даже банальных гигантских грибов. Ну ещё бы! Была ранняя весна.

 Я помню, как мне хотелось ему подыграть, как я ёрзал на стуле и тщетно силился вспомнить, хоть что-нибудь этакое. Но рассказывать было решительно не о чем. Ни кто по ночам не светился и сбрасывать на реактор графит с крыши энергоблока нас не отправляли.

 Нет, слухи-то конечно всякие ходили. Например мы тоже самозабвенно пересказывали друг другу байки о двухголовых телятах и пятиногих ягнятах.

 Рассказывали о срочнике - машинисте подъемного крана. Он мол работал рядом с четвёртым энергоблоком и не уложился в отведенное время. Стропальщики сменились, а крановщика-то другого не оказалось.

 Тогда по рации ему приказали оставаться на месте и закончить разгрузку, или чем он там занимался, а потом повернули дело так, что он де сам вызвался.

 Его разумеется к ордену представили, парень герой и даже в нашей газете о нём, вроде как, написали, но... Но, всё это были только слухи, меня же позвали, как очевидца, а значит я должен был рассказывать только то, что видел своими глазами.

 Не знаю каковы были причины нашей передислокации, не помню, сколько нас лишних оказалось, двое или трое, но ехали через зону на Вильчу мы той же «Чмухой», которой расшили путь на новостройке.

 Была ранняя весна, где-то ещё не успело оттаять, а где-то уже пыталось зазеленеть. Кругом покой и тишина. Только колёса ты-тых, ты-тых… ты-тых, ты-тых… И это тоже успокаивало.

 Мне тогда даже подумалось, что машинисты должны быть самыми спокойными людьми. Вот так вот целыми днями «ты-тых, ты-тых» слушать. Видимо, на Неданчичах отечество более в нас не нуждалось. Ну, Вильча так Вильча. Вильча — и хорошо!

 Я жадно смотрел в окно. Ловил детали, пытаясь разглядеть хоть что-то необычное или даже сверхъестественное. Это же зона! Во мне зудело любопытство экскурсанта.

 Я понимал, что произошла трагедия, что тысячи людей вдруг вот это всё потеряли. Лишились всего этого. Вынуждены были всё это бросить, сорваться с мест и уехать. Что, в конце концов, погибли люди, и это не какой-нибудь Геркуланум, и это не какие-нибудь абстрактные древние люди.

 Это были такие же, как мы, наши советские люди. Я всё понимал, но во мне всё равно было только любопытство. Мы проезжали пустые перроны, улицы, дома, магазины, киоски Союзпечати.

 Светило солнце, текли ручьи, и все вроде бы было, и весна была, а людей не было. В приоткрытом окне брошенного дома колыхалась занавеска, а по односкатной крыше дровяного сарая шла разноцветная кошка с одним хвостом.

 «Интересно, это хозяйская или приблудная?» — подумал я. В эту поездку я впервые увидел и Припять, и Факел, и станцию Янов, и красные дома, и Рыжий лес, и многие другие достопримечательности зоны. Увидел и забыл.

 Помню только, как, проезжая АЭС, я попросил ребят тормознуть, взял гитару, снял респиратор и стал петь песни. Не спрашивай зачем, не знаю. Свои пел, Сашкины, те, что вспомнил, «Машину», «Воскресенье», ну, и «Бричмуллу» — тюремную песню. Куда уж теперь без неё?

 Пел без пауз, безостановочно, минут двадцать, а потом мы все гвоздём расписались на задней деке и затёрли царапины пальцами до черноты. Впоследствии, уже по возвращении домой, эту гитару у меня заиграла милая девочка Маша, которая не запомнилась мне ничем, кроме того, что умела сжимать ногу в кулак.