Праздник 1987 года

               

                Светлана Морозова

                ПРАЗДНИК  1987  ГОДА

   
 В 1987 году Иван Митрофанов, начальник участка вышкомонтажников,  прилетел с вахты домой, где  его ждала молодая жена и празднование семидесятилетия Великого Октября. По окончании института Иван по призыву ВЛКСМ был направлен в Усинск – город Всесоюзной Ударной Комсомольской стройки  на Севере Коми АССР для освоения нефтяных месторождений.  С первых лет, когда на месте болотистой лесотундры начинали строить дома, боевое  племя комсомольцев-добровольцев жило весело. Все были активны,  молоды и счастливы в городе, где уже построили центр города и  два микрорайона.
Но настало время перемен. Во главе СССР, сменив дряхлых вождей и разбудив полусонное царство, в котором покоилась страна,  стал креативный Горбачев. Он провозгласил курс на реформирование развития страны.  Свобода, гласность,  окно в Европу, реформы - все обещало перемены к лучшему.  А еще он  объявил закон о борьбе с пьянством, которое расцветало пышным цветом. Спивались все - рабочие  и колхозники, интеллигенция, молодое поколение, армия и флот, спивалась вся страна. В городах стали создаваться общества Трезвости,  партия ликвидировала свободную продажу алкоголя,  ввела талонную систему.
 Народ огорчился! В Усинске  полагалось 5 бутылок на одного  жителя в месяц! - да этого даже на праздник не хватит!  Да и отоварить талоны было  проблематично. Несмотря на скоропостижно надвигающийся праздник Великого Октября,  ограничили время продажи алкоголя    с двух до шести вечера. Людям приходилось торчать в  длинной очереди к  единственному  винно-водочному магазину, который звали Огуречным за то, что он размещался в  длинной зеленой,  лежащей  металлической  бочке. В таких бочках жили  первые поселенцы.
Народу возле Огуречного собиралась  тьма-тьмущая. Толпа напоминала медленно  ползущего   змея, огромная голова которого, присосалась к двери. Из нее периодически     выскакивала  дюжина счастливчиков, держа  в поднятых руках  авоськи  с драгоценными  бутылками. Порция толпы мигом с  радостными воплями и матом  заполняла  пространство у двери. Змей проползал вперед и затихал, чтобы, исторгнув торжествующий рев с матом, следующая порция вламывалась  в дверь. Женщины, стоящие в стороне на пригорке, подбадривали  своих дружков радостным  визгом.
В городе появились умельцы, реализующие   самогонные аппараты, спрос на которые  возрастал. Жители сметали в магазинах  дрожжи и томатную  пасту, население стремилось ликвидировать дефицит  дедовским способом.  Зеленый Змий изрыгал  негасимое пламя и  не сдавался,   собирая  народ  в свои дьявольские сети. Двери подъездов были увешаны объявлениями о том, где купить первач. Милиция  великодушно ничего не замечала.
Известный адвокат хотел зарегистрировать свое малое предприятие по производству алкоголя. Ссылаясь на свободу частного предпринимательства, он обещал баснословно повысить поступление налогов в казну города, а его экономический расчет, потрясал своей аргументацией  комиссию,  рассматривающую этот вопрос. Но она  отклонила дерзкую идею,  найдя  повод против открытия, якобы  это подорвет экономическую мощь страны. Адвокат грозил жалобой в Верховный Совет СССР, он считал, что это  спасет от уничтожения виноградники Крыма, Кавказа, Украины, Средней Азии и Молдавии. Всю оставшуюся жизнь потом сокрушался – такую идею похерили коммуняки!

А наш Иван, отстояв полтора часа, отоварился в Огуречном водкой и хлынувшим из-за рубежа спиртом Ройял и пошел к приятелю.  Миша,  недавно поселившийся в девятиэтажном доме, обрадовался:
- Привет, дружище! Молодец, что зашел, обмоим квартиру, жена улетела к матери.
Он повел Ивана  на  кухню,  достал яйца, огурцы соленые,  семгу и  литровую бутыль самогона. Запивали брагой, черпая ее из здоровенного алюминиевого бидона. Иван поздравил:
- С новосельем, Миш! Мы с женой тоже ждем  новую квартиру.
 - Спрячь свою поллитру,  Вань, у меня  первач чистейший! -   с наступающим!
Потом они навестили холостого соседа, у друзей  попили, попели под Высоцкого, и на автопилоте Иван  добрался домой с  портфелем водки и самогона. Жена не стала скандалить - бесполезно:
- Праздновал с Мишкой? Завтра гости придут, ложись  спать, горе  мое!
Иван бухнулся в кровать, сон пришел сразу же. В девять  утра проснулся. Голова  была ясная, настроение хорошее. Ура, день седьмого ноября -  красный день календаря! Ля-ля-ля, ля-ля-ля!
Хотел встать, но что-то мешало. Открыл глаза и обалдел! -  аж волосы на груди зашевелились: 
« Ой, где это я? - на улице Строителей! Черт, уж не спятил ли? – я-то совсем голый, только в шляпе   и с часами на руке стою в котловане с водой среди свай для строительства дома . Вода замерзла, а я, мать твою, во льду  с голым пузом! - как  я сюда забрался-то? – вроде от Мишки домой дошел! А времени-то  полдесятого, сейчас народ повалит! –  все нарядные, а я! -  в  шляпе,  голый по пузо  и во льду, срамота!
Иван   натянул шляпу на уши и тоскливо огляделся. Не скроешься! - лучше руки на грудь  и  морду колуном. Хоть бы скорей пошли, может, кто из знакомых появится. Не-ет, так просто не вытащат, меня  надо изо льда  топором вырубать!
Посмотрел вниз – не просвечивает ли? –  пристроил на пузо шляпу и   выпятил нижнюю челюсть вперед, что, при его небритой физиономии выглядело просто  зверски.
  - Ну,  наконец-то пошли! - с оркестром,  лозунгами, знаменами,  портретами Миши и  членов. А я, елки-палки, голый!  Что-то не очень веселые! – ясно, пить  низзя, вот и   прут, мечтая   поскорее до дому и врезать.  Кое-кто к посудинке из кармана прикладывается. И все мимо топают, вроде не видят,  что в котловане  голый мужик замерз.
Иван хотел  помахать рукой,  привлечь внимание. Но передумал, нет, просить о помощи неудобно -  голый, а вытащат – совсем голый буду! - лучше подождать.
Он сложил руки на груди. Ну вот, заметили, и кто? – Манюня, бухгалтерша наша, все ей хи-хи-хи да ха-ха-ха! Растрезвонит во все колокола! Ишь, вырядилась, грудь свою непомерную вперед, на груди  жабо огненное, сама как индюшка,  голова крашена как морковка и зубы скалит! Надо поздороваться, как ни в чем не бывало:
- Здрасьте, Марь-Ванна!
- Ой! Иван Саныч, с праздником! Чой-то Вы, ха-ха-ха! -  голый как пень, в  праздник-то? Ха-ха-ха! А мы вот – на демонстрацию, ха-ха-ха!
 Подошла поближе к несчастному Ивану,  нацеливаясь на  разговор, руки в боки, грудь вперед. Грудь у нее была такая необъятная, что мужиков, глядя на нее охватывала оторопь, глаза лезли на лоб, и челюсть отвисала, только что слюни не текли.
- Ну и… проходите, а у меня тут, извините, дела! – бухнул Иван.
- Дела у него, ха-ха-ха! А выпить не хотите? Ну, как хотите! Ха-ха-ха! А то сообразим! у нас все свое и все при нас!
Говорит, вроде как  ничего не видит, вроде  все в норме! – подумаешь, мужик голый. Достала из сумки  два пакета из-под молока, один мужу сунула, к другому сама присосалась, чего-то зажевали, и  повеселела Манюня! - выдала чечетку над несчастным Иваном и, вертя задом  своим здоровенным, мужа-тюфяка под ручку подхватила и утопала. Ну,  до чего же гадкая бабенка!  Да щас еще кто-нибудь увидит! Не-ет, видно никому нет дела до меня!  До чего народ пошел равнодушный! -  хоть пропадай, а они все прут и прут мимо с членами, флагами, песнями и гармонями.
И вдруг все изменилось. Из колонны  на Ивана стали  обращать внимание. Только странно как-то! -  приветствуют  и радостно кричат:
- Ура,  да здравствует наш дорогой Иван Митрофанов, вышкомонтажник, герой Социалистического труда…
Словно  он главный на демонстрации! И. хотя  площадь с трибуной  уже прошли, все  стали  вдруг обращать свои физиономии к Ивану, махая руками, показывали на него пальцами и  обращая внимание детей:
- Посмотри, Валерик, видишь -  дядя голый в шляпе? - это  наш Усинский вождь! 
Вся толпа выражала всеобщее ликование, радость и счастье от вида голого заледенелого Ивана, словно он действительно был вождем. Он  даже заметил, что многие несли его портреты среди членов. И  на этих  портретах он тоже был голый по пояс  и в шляпе.
От всего этого  ему стало совсем не по себе. Как же все это гадко! - и  кто сошел с ума? – я, или  эта  демонстрация?! Нет, надо  что-то предпринять,  самому выбираться, странно все себя ведут!  Придется  поднатужиться и-и-и-ии! -  бабахнуть из всех стволов, взорвать все! -  и этот котлован, и эту долбаную демонстрацию, чтоб все портреты разлетелось к чертовой матери!
- Ии-э-ээх!!! Тра-та-та-та-ах!! Мать-мать-ма-ать!!! – заорал  Иван что есть мочи  во всю глотку,  напрягся всеми членами, выдал залповую очередь и рванул всем телом, дрыгнув изо всей силы руками и ногами, и-ии-иии – тра-та-тах…
             - Ну-у, Ваньк, ты   с бодуна-то чо  себе позволяешь-то? Орешь как иерихонская труба, да так, что я от этого  рева и пулеметных очередей проснулась.  А он еще и лягается,  кувалдами  раздрыгался, алкаш несчастный, покоя от тебя нет! – услышал Иван сварливый голос  любимой женушки и мигом  проснулся.
- А я уж думала – где че  взрывают, бомбят, землетрясение какое, или газ взорвался? Ой-ой-оой! - открывай скорее форточку, а то вмиг окочурюсь! Газы, газы, газы! Дайте мне противогазу, чтоб не уснуть вечным сном в  день Великого Октября!
- Ох, милая ты моя! – с облегчением сказал Иван,  прильнув к  родному плечику. И мигом  придя в себя,  выпрыгнул из кровати и  распахнул настежь форточку навстречу свежему  воздуху.
Господи, спасибо, что  только приснилось! Это  надо же было  так надраться, чтоб мозги напрочь  отшибло - такой сон увидеть!   А что – может, правда,  взять, да и вступить в это Мишино общество Трезвости?  Не-ет, не осилю! – не стоит, всех друзей потеряю. Но все же клянусь! - в жизни больше не возьму в рот никакой Мишкиной самогонки на томатной пасте, или Васькиной на рисовой каше. У Петра на дрожжах тоже знатная была, а лучше всего у Нинки – на сырой картошке, аж из глаз слезу вышибало и искры сыпались! Все, вовек не приму! Ну, хотя бы, пока не кончится эта  антиалкогольная кампания. Пора бы, а то мужики звереют – стеклоочиститель пьют, лак для волос, одеколон  пропал, духи, до тормозной жидкости докатились…
И Иван резвенько протопал в прихожую. Пока жена не встала, достал с антресолей  заветный болотный сапог, выудил из него  чекушечку, зубами сковырнул жестяную тюбетеечку c горлышка и опрокинул в себя  четвертинку. Прошел на кухню и, зачерпнув ковшиком из З0-литрового бидона браги, запил. Занюхав корочкой черного хлебушка, выудил из банки ядреный  соленый огурец и  смачно захрумкал.
- Ну вот, теперь и праздник можно встречать!
И он, весело напевая «Утро красит нежным цветом», пошел  звонить Мишке, поделиться  сном. Но Мишка первым затараторил:
- Это ты, Ваньк? Ой, знаешь,  такое  расскажу, врагу не пожелаешь! Вижу я сон – вроде на демонстрации иду. И вижу -  на трибуне  стоишь ты среди горкомовских, но почему-то голый  и в шляпе на пузе. А на  улице Строителей  Горбачев стоит на свае в котловане, ну, там, где  дом новый строится, и честь  отдает народу! А рядом, тоже  на свае,  сидит на корточках Раиса Максимовна и держит плакат:  «Свободу  ударнику коммунистического труда Ивану Митрофанову, застрявшему у Полярного  круга во  льдах Арктики!» Представляешь, что за бред приснился с перепою!
- Представляю! Я тоже видел сон, только у меня наоборот все было. Это  у нас от вашей самогонки мозги  расплавились. Может, вступим в общество Трезвости, а Миш?  - хотя, чо тогда делать будем? Скукота  настанет, ни песни попеть, ни покуролесить, только вышки строить… Нет, дождемся,  чай виноградники  повырубают и  опомнятся, что народ не одолеть. Пробьемся!
Иван обалдел от рассказа Михаила. Ничего себе штуковина, кому скажи – не поверят. Может, алкоголь все-таки наркотик, если от него  такой кирдык с мозгами случается?

И вот чудеса-то!  - сон-то оказался вещим.  Дом, где Иван во сне с перепою торчал   голый во льду, построили,  и ему к Новому году там квартиру дали. Прямо над тем местом, где он во сне голый со шляпой на пузе замерзал.
Это воспоминание внезапно вспыхнуло у него, когда он, спустя много лет в начале двадцатого столетия ехал с водителем домой после совещания домой встречать Новый год.  Он уже был депутатом Госдумы, несколько лет тому назад покинув родной  Усинск! И он с удовольствием рассказал эту историю своему водителю, тоже усинцу, сыну своего давнего товарища Мишки, с которым они покуролесили в тот памятный день седьмого ноября.
- Да, Алешка, веселая у нас была молодость! Есть что вспомнить! – но, главное,  натворили мы тогда такого разбоя, что нахлебались по самое-самое! Наши предводители Миша с Борей такое выплясывали перед Клинтоном, что  стыдоба! Армию угробили, разрушили Союз вопреки референдуму,  в России автономии шумели о выходе! - в клочья все рвалось из-за бывших коммуняк и комсомольчиков, рванувших в олигархи от Чубайсовской аферы века – прихватизации, парламент расстреливали, брат на брата шел… Хорошо, что Боря ушел в отставку и Путина посадил в свое кресло! Тот  тихоней казался, а однако сильный мужик-то! - автономии приструнил, и Европам дает по мозгам! Дай Бог! - возродится Россия к прежнему величию! А иной дороги  нам, Алешка, нет, надо только очень постараться за Державу!
 Он замолчал и троекратно перекрестился.