Родственники...

                У всех родственников, ещё в советские времена, сложилась  своя особая иерархия.

                Существовали , просто, родственники.  Это те, кто проживал в обыкновенных местечках.

                А были родственнички,- Ого-го! Ещё какие!

                Это те, кому посчастливилось жить в Москве, Ленинграде, Киеве, Крыму, а то и в самой красавице - Одессе.

                К родственникам, в небольшие местечки, ездили редко. То вывести дитя на свежий каникулярный  воздух, то поесть клубнички со своего огорода, то в похоронах поучаствовать . А может, все это, вместе взятое.

                Родственник в столице ценился на вес Московской колбасы или билета в Большой, в Ленинграде - за прогулку в  Петергофе и Царскосельском лицее, в период волшебных белых ночей, в столице Украины -  по посещению Киево-Печерской лавры, во время цветения каштанов, и вкусу потрясающего борща с пампушками.

                А в Одессе? В Одессе, да в пляжный сезон,- это разговор особый. Близкие люди были там, в такое время, безусловно, на вес золота самой высшей пробы.

                Хорошим родственником, из тех заповедных мест, можно было назвать любого, кто на вопрос,- Можно ли , как-нибудь, заскочить на ночевочку? ,- тихо, грустно и безнадежно отвечал ,- Да. Как-нибудь.

                У нас же родственники, проживавшие в окружении легендарного Привоза, ослепительно синего моря и кипучей Дерибасовской,   были, наверное, просто, бриллиантовыми. Таких не было, не было ни у кого.

                По крайней мере, на всем пространстве пляжей ,- От изнеженной  Лузановки, скромного Ланжерона, аристократической Аркадии , знаменитых станций Большого Фонтана и аж до самого Люстдорфа.  Днём с огнём , таких родственников, было не сыскать.

                Чарна познакомилась с Муней - своим будущим мужем , прямо в гетто . В июне сорок первого, ей с родителями, младшими братьями и десятками тысяч будущих изгнанников, пришлось , для начала, прятаться от местных нациков. Те  погрязли в  бесконечных кровавых убийствах и грабежах еврейского населения. Это происходило ещё в родных Сокирянах. Как правило, по ночам.

                - Чарналы, почему все живут нормально, а преследуют, убивают, насилуют только нас?,- спрашивал мой папа, когда они, в очередной раз, спрятались на чердаке чужого строения

                Затем, все лето они шли пыльными, раскаленными и нескончаемыми дорогами. До гиблых мест, где их поджидало около двухсот лагерей гетто Винницкой области.

                По дороге умерла мама Хана. Стало плохо с сердцем.

                Под угрожающие передёргивания затворов  румынского конвоя, пришлось оставить ее на дороге.

                Кто-то  из колонн, шедших следом, сказал папе, что его маму Хану, может ещё живую, сбросили в одну из десятков громадных ям, предназначенных для массовых захоронений. Размеры могил, вырытых каждые десять километров, были, как минимум , для сотни человек. Так все было устроено по всему пути следования.

                После войны, когда Чарна и Муня с двумя дочурками, Аней и Бронечкой,  переехали из Сокирян в Одессу, чудом получив одну комнату на верхнем этаже дома, они, сразу же, стали зазывать нас в гости. В самый центр - на Островидова 67.

                Герман - самый младший и любимый брат моего папы и Чарны, получил комнату в том же доме. Здесь, он располагался со своей любимой  малышкой  Аннушкой и женой Светочкой - очень красивой блондинкой с потрясающими глазами, весёлым задорным нравом и чудесным привлекательным голосом.

                Брат был, вообще, писанным  красавцем , с особым взглядом, неотразимой улыбкой и элегантно подстриженными аккуратными усиками. Выглядел, как самый настоящий киноартист.

                - В тесноте, да не в обиде! ,- громко произносила Чарна, гася  любые, даже самые слабые попытки сопротивления  или иного мнения, связанные с нашим приездом .  Вместе нас всего семеро! Фима, Клара и Милик займут большой диван у стенки, Аня с Бронечкой,- будут спать в одной кровати.

                - А мы?,- лучше бы бедный Муня не спрашивал. Господство моей громогласной тетушки было безальтернативным, а взгляд, которым она одарила супруга, мог легко испепелить любую вражескую армию

                - Милик. Скоро первое августа. Тебе исполнится целых шесть. Ты ананасы пробовал? Нет?! Муня, бегом на базар! Арбузов херсонских, скумбрии побольше, ананасов, конечно! Бегоом! Марш! - Бледный от усердия Муня, едва прихвативший несколько шелковых сеток, пулей вылетел из дверей квартирки и загрохотал вниз,  по высоким гулким ступеням стальной лестницы

                - Да!,- кричали ему вслед,- Не забудь Бронечке дрожжей свежих достать! Ей пить прописали. От инфекции

                - Не буду я пить ничего! Они противные ,- возмущалась сестричка. Она была красивой жгучей брюнеткой, прекрасно понимала это  и , как все любимицы, вела себя, как разбалованная принцесса

                Дом наших дорогих родственников, несмотря на небольшую комнату и общие удобства, находившиеся в коридоре или, на выбор,  далеко внизу, во дворе, был полной чашей.

                Быстро став востребованным закройщиком ценных мужских костюмов, Муня зарабатывал, по тем временам, как Б-г. Просто, сумасшедшие деньги. А связи имел, во истину, неимоверные.

                Ведущих профессоров одесского университета и консерватории он считал клиентами низшего класса. Первый секретарь обкома, Командующий Одесским военным округом, Директор Привоза - вот это были клиенты, достойные его цветного мелка и огромных портновских ножниц.

                Отстояв целый день на своём рабочем месте, Муня приходил домой и вновь брался за труд. Одевал очки и решал труднейшие задачи с выкройками своих выдающихся произведений. Трудился аж до самого позднего вечера. Таких упорных работяг , как он, я в жизни почти не встречал.

                В моменты раздумий,  Муня напоминал древнего мыслителя или полководца. Очки поднимались на лоб, глаза затуманивались, и он наворачивал по комнате бесконечные километры

                Наконец, очередная задача благополучно разрешалась, и гений портняжного мастерства молниеносно наносил недостающие штрихи. Потом быстро и очень споро убирал все со стола.

                - Немедленно накрывать! Все проголодались! Муня, Аня! Сколько ждать, пока Вы повернётесь?! Я давно уже все приготовила.

                Как по мановению волшебной палочки, на столе возникали красивые тарелки и мелко нарезанная лапша ручного производства от самой хозяйки дома. Всем разливали  знаменитый « Голдене юх» ( золотистый бульон, идиш) с петрушечкой.

                Он обладал особой, прям таки фантастической прозрачностью и чарующим ароматом. Чудесные свойства достигались только одним -  многочасовым приготовлением, причём на очень слабом огне. Вкуснее того фирменного произведения искусства, я не пробовал.

                Обеспеченные щедрые родственники, всегда встречавшие с радостью и в любое время. Провожавшие с неохотой и неизменной добротой. На протяжении всей долгой жизни , они  дарили  Любовь и подарки ,  всегда превышавшие  наши самые смелые ожидания. Они были, как пионэры, всегда готовы - приходили  на помощь во всех тяжелых житейских ситуациях.

                Первым, сдал Муня. Был жаркий день лета девяносто пятого. Приехав  в Одессу по своим делам из Израиля, я взялся сопроводить его  на Молдаванку - в место, где подавались документы на компенсацию Германии для бывших узников гетто.

                В душной очереди мы простояли битых три часа. Муня был весь в поту и очень тяжело дышал.

                - Видишь, Милик, с помощью этой чертовой компенсации из Германии , через столько лет, но немцы, все же, меня достали! Не надо было сюда идти и брать у них эти проклятые деньги

                По приходу домой, бедный Муня слёг сразу. Стало плохо. Соседка врач, забежавшая, всего через пять минут после того, как у Муни искривилось лицо и отнялась речь, диагностировала  инсульт. Через год, когда он, казалось, поправился,  Муню сбила машина. На этот раз, наш дорогой и любимый родственник, так и не выжил.

                Чарну похоронили рядом с ним. Это произошло почти через шестнадцать, лет на еврейском кладбище, весной 2011. Тогда, в Одессе буйно цвела сирень, пели птицы, ярко светило ласковое солнце. Море лениво плескало мелкой волной, как-будто пересказывая всю долгую и непростую жизнь наших дорогих близких, отдавших детям, внукам, правнукам и нам всю свою  прекрасную Душу.

                Вечная Память, Любимые! Мы никогда Вас не забудем...