Падла

- Падла!

Крики пьяного мужика и ребячьи визг разбудили соседей.

В этом  еще в годы войны построенном шлакозасыпном бараке, всегда было шумно. Но этот-то  шум  уж поздновато что-то.

Сосед Виктор нехотя оделся и пошел посмотреть, что случилось, стараясь не ступить в лужу между досками пола. Вчера был сильный дождь, а доски лежали прямо на земле. Вот лужи и образовывались. Иногда.

Вышел в коридор.

-Падла, убью! - слышался грозный крик из соседней двери.

Виктор взялся за ручку двери, открыл ее.

- А-а-а - завизжал еще громче ребенок.

Пьяный сосед проводом от утюга хлестал по спине извивавшуюся и визжащую в его руках девочку лет семи, маленькую и худенькую.

Виктор схватил свистящий в воздухе провод, намотал на руку пьянице и потянул к себе:

- Стоп, Стоп. Ты что с ума сошел ребенка бить проводом?

Сосед поморщился, но руку высвободить не смог. Из-за занавески в углу напротив выглядывали  испуганные лица жены и двух ребятишек.

- А что она, падла, бутылку мою разбила.

Плачущий ребенок, быстро сообразив, что к чему, вырвался, выскочил из угла, убежал к маме  и спрятался за занавеску, поблескивая оттуда испуганными все понимающими  глазенками.

- Пошли, пошли. - Виктор, еще крепче затянул на запястье узел из провода, да так, что сосед поморщился от боли.

- Пусти. Больно же.

-А ребенку не больно? - уже в коридоре спросил он.

- Все. Все. - взмолился сосед. - отпускай.

- Ну что, сдать тебя?

- Да ладно, не буду больше.

Вышел, зевая, сосед, с другой стороны.

- Ну, что, тебе помочь? - обратился он к Виктору.

- Да ладно, ребята, все. Все. - успокаивал их, поднимая  руки, скандалист.- все спать ложусь. Не мешаю никому.

Время позднее. Завтра с утра на завод. Возиться с вечно пьяным Игорем и тащить его в милицию не хотелось. И, показав ему напоследок, по два мощных рабочих кулака, разошлись.

По улице, где стоял детский садик, красивый и ярко раскрашенный гулял летний ветерок. Солнышко, зелёные листочки, веселый детский гвалт создавали такое настроение, что Иринка шла по  улице и сама по себе улыбалась.

Ей так хочется вместе со всеми ходить в этот садик, играть такими ярким игрушками, кататься с горок, играть в пятнашки, качаться на качелях. Поэтому и гуляет она всегда  здесь, около детского садика. Улыбается шуму и гаму, доносящихся оттуда голосов.

Ходить в детский садик - ее мечта. Но не разрешают родители.

Потому , что надо водиться над младшими сестренкой и братом. Бабушка топит печку, просит принести дров, потом воды, потом сбегать в магазин, и потом еще заставляет гулять с младшей сестренкой.

И они гуляют. И почему-то всегда рядом с детским садиком. А та не понимает, ревет, просится к детям. Что делать? Как успокоить ребёнка? И идёт девочка к тетям в белых халатах и просит разрешить ей с сестрёнкой поиграть с ребятами.
Воспитатель не разрешает.

И стоят обе девочки у забора и обе плачут.

Маленькая, потому что не дали поиграть в  игрушки садиковые, большая, потому что жалеет маленькую.

- Никаких тебе садиков! Быстро домой. Водись давай! Я ушел.

Оттаскивает ее от забора, вместе с сестричкой,  больно схватив за ухо, пьяный отец.

В деревне хорошо. Но только летом. А осенью, когда дожди, когда сырость и слякоть. Да еще в лесу. С утра вроде светило солнышко, весело щебетали птички, а к обеду снова тучи, снова дождь.

Иринка с отцом собирают клюкву. Полведра уже есть.

- Пап пошли домой.

- Рано еще, собирай.

А сапоги у Иринки не свои. Бабушкины. Резиновые. Один и так дырявый. А вторым она провалилась с кочки и он полный грязной холодной болотной воды. Нечаянно, ненарочно набрала.

Сидит на пеньке. Плачет. Совсем замерзла. Ноги весь день сырые. Холодно. Трясет уже. И кушать хочется.

- Пошли, пап, домой, - почти плачет она.

- Собирай, падла, кому говорю!

- Ну и что, милая девушка,  как себя чувствуем?

Доброе размытое лицо доктора заполнило все пространство от качающегося окна до белого потолка. Поводил молоточком у нее перед глазами.

- Так, ясно. - доктор повернулся к сестре, - продолжайте лечение, те же уколы и, пожалуй, на капельницу ее срочно.

Ирину все еще покачивало. Даже лежа.

В больнице она уже второй день. А до этого целых три дня провалялась дома в постели.

Уже неделю как они  отцом приехали из деревни, привезли два ведра клюквы., и никто не поинтересовался что с ней.

Помнит, как грубый окрик отца разбудил, забилось сердце.

- Ну чего разлеглась?

Хотела встать, но  не смогла.

- Болею. Не могу я вся. Плохо мне.

- Придуряешься опять, в школу бы только не ходить.

Он наклонился над ней.

- Забрал бы тебя бог. Одной дурой меньше было бы.

 Иринка заплакала от таких слов, обиженно отвернулась к стене.

Ей так хотелось в школу, в класс, к подругам. Но кружилась голова. Пила чай с малиной. Но голова никак не проходила. Так и лежала.

Помнит, как только на третий день заглянула бабушка Пелагея. Дома никого не было. Положила  свою сухонькую холодную ладонь на лоб. Покачала головой.

- Давай-ка, золотце, потихонечку вставай, да мы с тобой до врача и дойдем.

Так вдвоем кое- как и  дошли.

Хорошо, что детская поликлиника рядом здесь, через дорогу, мимо клуба заводского, да железную дорогу, что со станции на комбинат, ведет перейти. И уже у детской поликлиники.

Врач сразу скорую вызвала, поругала бабушку, что не смотрят за ребенком и в больницу срочно отправила.

Воспаление мозга. Энцефалит.

Так Иринка в больнице оказалась.

А в голове, до обидного четко все звучали злые отцовские слова:

- Ну этого нам еще не хватало. А если инвалидом станет? Ухаживай за ней. Хоть бы бог прибрал, что ли.

- А я, девочки, пойду в девятый класс. Мне мама с папой сказали, что выучат меня. А куда им деваться? Я ведь одна у них.

Группа девчонок щебетала у крыльца деревянной двухэтажной школы. Весело поблескивали на солнце яркие металлические замки школьных портфелей.

- А я еще не решила. Всей семьей думаем. Меня все спрашивают: как, да куда. А я говорю, как скажете.

- А мне нельзя учиться дальше учиться. Мама болеет. Не работает. Отец хоть и не пьет сейчас, но один работает. А у меня еще две сестренки. Маленькие. Я в училище пойду поступать. Хочу в медицинское, что у нас в областной центре. Медсестрой хочу быть. – гордо хвастается Иринка. -  Операционной. Галька, пошли вместе. Вон у тебя и брат в Перми учится. скоро врачом будет.

-Куда, куда ты хочешь?

Из-за забора лохматая голова Ирининого отца.  То ли пьяный, то ли нет.

От неожиданности Иринка вздрогнула.

- Никуда не пойдешь. Размечталась. Разболталась тут. Поваром будешь. Хоть пожрать будет что.

Все было как тогда.

Тогда. Ужа давно. Когда они собирали клюкву на бабушкином болоте.

Но только не было туч. Не было промозглого холода и дождя. Светило солнце сквозь тонкие веточки болотных березой и осинок. Пели птички. Все как тогда.

Вверху. На небе.

Но не внизу

Опрокинутое ведро клюквы, полные ужаса и страха смерти, заляпанные болотной жижей глаза и перекошенный рот отца на последнем издыхании кричащего:

- Спаси, спаси

И протянутая казалось из самой болотной трясины судорожно трясущуюся рука.

Ирина отвернулась. Она больше не могла смотреть в его в бессловесной мольбе широко открытые глаза.

Он просил. Он умолял. Он требовал.

- Но сколько можно требовать, - горько подумала она. - всю жизнь меня унижал, издевался, бил. А теперь жить хочет?

Она зло тряхнула головой, как бы сбрасывая с себя наваждение жалости к этому, к этому уроду, к этому пропойце, к этому человеку, который носил имя отец.

Никаким отцом он не был. Издеватель.

- Нет. Не разжалобишь.

Ветка от дерева, наклоненная Ириной две минуты назад, бессильно зависла в полуметре от протянутой руки отца, голова которого все глубже и глубже уходила в трясину, уже по шею в жадно булькали вокруг нее кровожадные пузырьки черной болотной слизи.

- Падла - задыхаясь шипел он, - , еще чуть - чуть, и грязная рука его беспомощно хватала воздух совсем рядом с веткой.

Ирина не выдержала, зарыдала, упала на единственную сухую кочку, ее рука выпустила ветку и та распрямившись устремилась в синее небо, к самому светлому и к самому маленькому облачку, печально помахивая, ему плывущему в даль верхушкой, лишь слегка запачканной в болотной грязи.

Булькала грязная болотная жижа.

***

Старая районная больничка. Старое все обшарпанное здание. И в палатах потолки в трещинах и местами на стенах обвалившаяся штукатурка. Деревянные рамы со стеклами в трещинах пропускали холодный осенний воздух.

Ирина сидела у кровати отца. Он закашлялся. Открыл глаза и строго крикнул:

- Эй, ты не спи там. Смотри за мной. Мало ли что не так, дак доктора  сразу зови. Понятно тебе?

Безропотно кивнула сгорбившаяся в черном платье фигурка Ирины, скорбящей мадонной сидевшая рядом на ржавом казенном больничном стуле.