Право на предательство. Глава 22

      Глава 22. ЛЮБОВНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК


      Алёша не знал, что на следующий день, в субботу, вопреки всем своим заявлениям и твёрдым намерениям Женя проснулся в спальне жены. Сначала парень не хотел идти в школу и уже готовился выпросить у родителей позволение остаться дома, но потом вспомнил слова Гриши: дальний родственник советовал ни школу, ни институт, ни работу не игнорировать, несмотря на душевные страдания, даже наоборот — предаваться посторонним занятиям с бо;льшим усердием. Оставаясь один на один со своими переживаниями, человек поневоле не отходит от них, он в них, они в нём, их топишь, они топят — ни внутри, ни вне себя ты не видишь ничего более. Занимаясь чем-то, пусть и механически, ты нет-нет да и отвлечёшься: посмотришь на светофор, переходя дорогу по пути в школу, поздороваешься с товарищами, скажешь «здесь» при перекличке, откроешь тетрадь, на перемене спустишься в столовку. Гриша знал, что лучше всего лечит время; оно к тому же и убивает любовь — рано или поздно, но от неё отходишь — или она отходит от тебя.

      Так что Алёша в школу пошёл и даже сумел отвлечься своей же бедой, повествуя приятелям о свадьбе миллионеров, но всё кончается — закончились и уроки. Алёша вернулся в пустую квартиру. Родители были на работе, начались выходные — два дня надо было как-то прожить. Парень завалился в родную постель и стал накуриваться. Да, он сказал Жене, чтобы тот пришёл к нему на следующий же день после свадьбы. Этот день настал, и если сам Алёша убил несколько часов в школе, то любовник его был абсолютно свободен с самого утра. Женя должен был прийти или хотя бы позвонить, если намеревался назначить свидание на даче, или извиниться, сославшись на мнимые или действительные помехи, в том случае, если не появится. Но время давно перевалило за полдень, а ни звонков, ни SMS-ок не поступало. Алёша стал вспоминать, о чём же он думал вчера. В памяти всплыло, что минувший день он определил водоразделом, но Алёша не знал точно, до какого именно срока он может спокойно страдать и убиваться. То ли этот срок ещё не истёк, растянувшись до конца воскресного дня, то ли он уже вышел, то есть призывал к каким-то действиям. Тут Алёша скривился: какие расписания ни составляй, сколько ни убегай от действительности, она уже есть, с нею надо что-то делать, но, чёрт возьми, что он может делать? Сколько раз — сотню, тысячу — он давал себе эти обещания, сколько раз он раскладывал ситуацию по полочкам и приходил к выводу, что её необходимо изменить, но что он может, если ничего не может? Какая, мать её, заноза, всё время твердит, что он должен что-то придумать и что-то совершить, почему она превратилась в какой-то священный долг, святую обязанность перед самим собой, почему мысли об этом так настырны, что кажется, будто они мучат больше, чем само положение вещей? «Делать, делать, что-то делать» постоянно долбится и долбится в мозгу, но что делать, если ничего не придумывается? Ничего не приходит в голову, и ты психуешь, заставляешь себя возвращаться к способности мыслить и что-то измышлять, но проходит десять минут — и ты понимаешь, что не думаешь, а печалишься, не соображаешь, а страдаешь, не взвешиваешь, а негодуешь — и снова ругаешь Женю, поносишь себя, чертыхаешься и матюкаешься на весь мир, а время идёт и ничего не решает, вернее, решает не в твою пользу — и с этим надо что-то делать, и опять не знаешь что, и опять заставляешь себя думать, вернее, пытаешься заставить. Замкнутый круг, чёртов замкнутый круг — и ты мчишься по его окружности, не видя выхода…

      «Может быть, надо просто слезть? — осенило Алёшу. — Соскочить с круга? Я об этом уже думал или ещё нет? Нет, так я определённо скорее до психушки доберусь, чем до здравого смысла. Стоит ли моя любовь столько, и не больше ли я переживаний получу с ней, чем пустоты без неё? Что же — оставить, забыть? Смирение, непротивление, каратаевщина какая-то… Но если действительно так будет легче?»

      В замке заскрежетал ключ, на пороге обрисовался Гриша, живописно украшенный многочисленными пакетами из ближайших рынка и супермаркета. Алёша буркнул «салют!»

      — И тебе не хворать! — И Гриша прошёл в кухню. — Ты где там, прёшься? Давай помоги, надо рассовать всё это по холодильникам и шкафам. И не изображай конец света. В прошлом году, двадцать первого декабря, он, как выяснилось, не состоялся.

      — Я по тяжёлой участи лекарей и преподов, которые и по субботам вкалывают. Давай мне что-нибудь повеселее. — И Алёша взял кулёк, просвечивающий красными помидорчиками.

      После разборки еды млад и не совсем накурились и заправились очень крепким чаем.

      — Ну давай выкладывай, как буржуев вчера обжирал и всё сопутствующее, — предложил Гриша.

      После подробной реляции Алёша стал жаловаться на отсутствие предателя Жени и звонков от него и на закавыки в своих мозгах — Гриша высказался в том смысле, что не мешает определиться, что же терзает больше: собственно предательство, свои страдания или эти самые «закавыки».

      Алёша взъерошил волосы.

      — Последнее. О предательстве — соглашательстве, свадьбе и вытекающей отсюда постели — я знал. О том, как это восприму, — тоже. А вот о том, что башка начнёт такие фортеля выкидывать, — нет. Меня это и бесит, и угнетает одновременно. Я эту ситуацию, то, что свершилось, последние события ношу в себе, мне они ненавистны, но я их должен хранить, потому что от них надо отталкиваться, чтобы искать выход. Я начинаю его искать, но ничего найти не могу и снова возвращаюсь к причине. Мне противно о ней думать, мне представляется, что, если я найду решение, мне станет легче, но я его не нахожу — и снова отталкиваюсь от данного, и снова ищу, и снова ничего в голову не приходит. Я так просто свихнусь.

      — Точно свихнёшься. Зачем же ты об этом думаешь да ещё насилуешь свой мозг, заставляешь себя к этому возвращаться? Тебе же природа знак даёт: не думай о том, что неприятно.

      — Да как же «не думай»? Какой знак? Если у меня будет приступ аппендицита, мне тоже об этом не думать и спокойно сдохнуть?

      — Ну, это из другого набора. Ты же сам говорил: ничего не приходит в голову, сколько ни думай. С чего ты решил, что тебе приходится об этом думать, если ничего не приходит? Не приходит — и не приходится. Отойди и отсохни.

      — Фр, — с недоумением фыркнул Алёша. — Ну у тебя и этот… как его…

      — Довод. Постулат.

      — Обоснование. Не приходит — не приходится. Не приходят мысли, поэтому не надо думать?

      — Именно. Не приходят. Неприятно. Противно. Надоело, а ты себе мозги компостируешь. Не приходят — значит, ещё не время. Неприятно — не вникай. Противно — не думай. Надоело — отойди. Всему своё время, не беги вперёд провидения, ему видней.

      Алёша рассеянно клацал зубами о верх чашки. Конечно, это было и заманчиво, и соблазнительно — отвясть и не вздыхать… по неверному воздыхателю.

      — А сколько любовь живёт?

      — Четыре года, — не медля ни минуты, ответил Гриша.

      — С чего так точно?

      — Со своего собственного опыта.

      — Что, серьёзно? Именно четыре?

      — Именно.

      — А потом чего с ней делается?

      — Помирает и сменяется новой.

      — Как-то это… не верится. Неправдоподобно. Это же чувство, а не математика какая-то.

      — Тем не менее.

      — Значит, мне ещё три с лишним года страдать?

      — Может, и меньше. Мало ли что сейчас с циклами происходит…

      Паузу прервал звонок мобильника. Алёша взял телефон, который, конечно же, давно принёс на кухню. Звонил Женя.

      — Это он.

      — Дай сюда. — Гриша протянул руку и, поймав недоумевающий взгляд Алёши, уже требовательнее повторил: — Дай!

      — Зачем?

      — Дай, тебе говорю. — Гриша будто магнетизировал парня взглядом, притянув Алёшин ответный и не отпуская его. — Дай сам. Сам, понимаешь? Просто положи мне в руку.

      Алёша нерешительно передал Грише мобильник, тот сбросил вызов.

      — Зачем?!

      — Затем. В словах правды нет. Захотел бы — пришёл. Ты ждал собственных действий, собственного решения, собственного ответа? Вот тебе и действие, и решение, и ответ. То, что будет потом, не твоя забота, пусть твой дружок теперь поплутает в туманных соображениях.

      «А, может, он прав, а, может, так и надо. Всему своё время, а пока хоть так». — И Алёша взялся за очередную сигарету.



      Проснувшись поутру, Женя увидел над своей головой потолок, отличающийся от того, который обычно вырисовывался при пробуждении. Первой мыслью была та, что теперь он окольцованный муж, семейный человек, второй — что всё пошло совсем не так, как он предполагал. В самом деле, Женя хотел подобру-поздорову, тихо-мирно слинять в свою спальню после того, как расправится с Ириной девственностью, но после ночных праведных трудов притомился и заснул вовсе не там, где собирался. Женя повернул голову. Ира спокойно спала рядом, вчерашняя косметика на её лице почти не пострадала. «Французское качество», — оценил супруг и принялся рассматривать свою вторую половину. Женя слышал о том, что утром женщина выглядит не так, как вечером, совсем по-другому, конкретнее — отвратительно. Но опухшей физиономии и размазанной туши у Иры не было. Женя поскрёб затылок, зевнул и, встав, выскользнул во вторую спальню за домашней одеждой: не будет же он ходить в этой необъятной майке. Для вчерашней напряжёнки сошло, но в свете нового дня следует выглядеть попристойнее. Выбрав удобоваримые штаны и рубашку, Женя снова наведался в спальню жены, на этот раз выйдя из неё с подносом и со своим вчерашним облачением. «Мама, я хозяйничаю. Мир перевернулся».

      То, чем он будет заниматься с Ирой весь уикенд и следующую неделю, как он будет выстраивать отношения с ней, нужна ли ему сексуальная зависимость жены от него, нужна ли вообще постель с женщиной, представлялось Жене смутно; ещё более туманно выглядело в субботу утром будущее с Алёшей. Естественно, любимый будет молодожёна пилить, естественно, это пиление, пилка, будет заслуженным, но Женя решил, что имеет перед другом неоспоримое преимущество: может сбрасывать потребности плоти в постели с Ирой, чего Алёша будет лишён, и таким образом избавится от утомительных нотаций, потому что Алёша в первую очередь будет думать о сексе и его рот будет занят делом, а не упрёками. И Женя по привычке оставил мыслительный процесс, предоставляя всему идти своим чередом, занялся завтраком и через двадцать минут вошёл в спальню Иры с гордо поднятой головой. Жёнушка уже проснулась, села в постели и теперь с нежностью смотрела на мужа и с любопытством — на поднос.

      — Доброе утро! — Женя чмокнул Иру в нос. — Как спалось?

      — Прекрасно! А ты уже меня собрался покормить?

      — И себя тоже. Вот, налил что увидел: чай, кофе, сок, какао. И бутербродов нарезал — выбирай оттуда и отсюда. А ужин отправил в утиль: он целую ночь простоял без холодильника. Первый признак обитаемости жилья — наличие мусора. — И Женя устроился в постели с бутербродом в руке, другой рукой обняв Ирино тоненькое плечо. — Какие у тебя на сегодня планы?

      — Понятия не имею. А у тебя?

      — Первое — постель поменять. Вывешивать простыню, думаю, не надо.

      — Согласна: варварство.

      — Потом пошарить в интернете и договориться насчёт прислуги. Я думаю, служба по найму в выходные работает — в расчёте на тех, у кого неделя занята. Потом… ты что думаешь о потомстве?

      Женя считал благом для себя, если Ира забеременеет в первые же дни. Тогда он переключит мысли жены с постельных на материнские. У Иры может начаться токсикоз, она может лечь на сохранение в больницу — это даст ему свободу действий; если этого не произойдёт и беременность будет протекать нормально, всё равно жену можно будет постоянно отсылать в поликлинику и по магазинам за всякими пелёнками, памперсами, пинетками и игрушками. Потом родится какая-нибудь малявка — и Женя будет сбегать из дому на вполне законных основаниях: не выдерживает крика. И при этом убедит Иру, чтобы она в подмогу себе няню не брала: он не доверяет чужим людям и хочет, чтобы их ребёнком занималась мать. Ира завязнет во всяких слюнявчиках, безвылазно засядет дома, забудет о постели, потому что материнский инстинкт задавит сексуальный, — и у Жени будет масса времени на жаркие разборки с Алёшей. Однако сама Ира не горела желанием обзаводиться детьми немедленно.

      — Сейчас слишком рано.

      — А если уже?

      — Нет, эти дни безопасны. Я думаю, года через три-четыре.

      — А я слышал, что лучше как можно раньше рожать.

      — Это на старый лад. И, потом, так больно. Я лучше кесарево сделаю, так сейчас все американские кинозвёзды поступают. Никаких мук, никаких разрывов, влагалище не расширяется, кровотечения нет, секс возможен в ближайшие же дни, операция под наркозом пустяковая. Единственное неудобство — следующие роды только через два года, но это меня нисколько не смущает.

      — А ты скольких хочешь?

      — Пока одного.

      — Материнский капитал на второго не соблазняет?

      Супруги посмотрели друг на друга и расхохотались.

      — Не будем нагружать государство. Значит, сначала прислуга, а потом на приём к гинекологу: обследование и предохранение.

      — У тебя есть знакомый?

      — Да, я знаю, у него мать наблюдалась. Знающая и опытная женщина, она уже давно частной практикой занимается. Думаю, сегодня окно для меня найдёт: мне же минут на десять, не больше. А потом заеду к отцу.

      — Поделишься впечатлениями о вчерашнем вечере или ночи?

      Ира притворно ужаснулась:

      — О ночи с мужчиной?! — Молодожёны снова рассмеялись. — Нет, в самых общих чертах: что ты получил меня целой и невредимой, успешно с этим расправился и мне понравилось. А вообще мне вещи надо собрать, там у меня полно абсолютно ненадёванного, всего я даже и не вспомню.

      — Слушай, мне ведь тоже нужно своё забрать. Тогда я тебя к отцу отвезу, а сам к своим проедусь.

      — О;кей.

      «Ну ладно, — подумал Женя. — Не хочет пока рожать — пусть не хочет. В любой ситуации можно найти плюсы. И в этой тоже: ребёнок не будет пищать; когда до развода дойдёт, без суда разведут. Вот только выметаться отсюда мне почему-то не хочется. Может быть, это тоже только пока? И какие же ещё плюсы? А: с Алёшкой труднее будет видеться, и это быстрее заставит меня заняться предпринимательством и сделать его своим генеральным директором. Вот. Самое главное — в любой ситуации расположиться удобно и умно».

      Позавтракав, Ира умылась и стёрла косметику. Макияж на идущий день она сделала лёгкий и скорый, минут за десять. Женя тем временем уже связался по телефону с бюро найма, выбрав первые же найденные в сети координаты.

      — Да, и выберите такую, которая не будет возражать ни против работы приходящей, ни против постоянного проживания. Мы с женой ещё не определились. Других особых пожеланий нет, разве чтоб была не слишком страшная и достаточно сильная: дом большой. Против парня я тоже не возражаю.

      — Предчувствую, что Аля найдёт причину для визита и нещадно раскритикует выбранный нами вариант. — Войдя к мужу в кабинет, Ира обняла его за плечи и дунула в шею. Женя откинулся в кресле.

      — Они обещали в течение ближайших двух часов. Если понравится, надо будет поехать в агентство и подписать договор.

      — А, да, его внимательно надо читать, я с тобой поеду, — решила Ира. — А то напишут там огромную неустойку в случае расторжения или райские кущи с небесным жалованьем принятой.

      Вообще-то Женя рассчитывал поехать в бюро по найму в гордом одиночестве, подмахнуть контракт не глядя и проехать к Алёше, объяснив потом пару потраченных часов внимательным изучением всех пунктов договора, но потом смирился, как обычно отыскав положительное и в присутствии Иры: подпись всё-таки не шутка, она налагает ответственность, и поэтому бумаги действительно надо изучить обстоятельно. А Алёша подождёт: два часа и два дня ничего не меняют, рассудительность прежде всего. Да хоть бы насчёт того, чтобы испытательный срок наёмной силе установить и даже в случае успешного его прохождения оговорить действительность договора в течение месяца. Понравится — продлится автоматически, нет — месяц кончится, и прислуга простится, а хозяева махнут ручкой, а потом хозяин наймёт не женщину, а смазливого паренька, проведёт инструктаж, паренёк хозяйку соблазнит, в самый разгар действия обманутый муж заявится домой, начнёт рвать и метать и подаст на развод. «Вот так, этот план я Алёшке и изложу — то-то он обрадуется, сразу ворчать перестанет! Ура, жизнь продолжается!»

      — Идёт! Значит, прислуга, врач, папа. Тогда звони врачу.

      — Ага, а потом постель перестелю.


      Прислуга оказалась приятной тридцатипятилетней женщиной в высшей степени добропорядочного вида и обоим супругам пришлась по сердцу. Троица отправилась в агентство по найму, внимательно изучила и подписала договор, и Женя повёз Иру к врачу. Окно в приёмных часах гинеколога позволило пройти обследование быстро, и мадам Меньшова-Резникова села в машину с сияющим лицом:

      — Она сказала, что у меня маленькая матка и в ближайшее время я не забеременею. Класс, никакие контрацептивы не нужны! Знаешь, я вспомнила: я ведь родилась спустя пять лет после того, как отец с мамой поженились.

      «Надеюсь, что через пять лет ко мне это уже не будет относиться, а до следующего года жёнушка мне не осточертеет», — Женя любил строить планы на более короткие сроки.