Случай под Прохоровкой

               
   Случайным образом, мне в руки попала рукопись статьи, предназначенной для “Комсомольской правды”. Она написана  разведчиком 198 артполка сержантом Левиным Дмитрием Алексеевичем, для которого война началась с призыва в Действующую армию 10 июля 1941 года, а закончилась 14 июля 1944 года под Бухарестом, где он был тяжело ранен. Ему посчастливилось, вместе с другими тяжело раненными, быть эвакуированными самолетом в военный госпиталь в Тулу. Через полгода он вышел из этого госпиталя уже инвалидом первой группы, ощущая непривычную пустоту в левой половине грудной клетки, на месте ампутированных раздробленных ребер.

   Стопка из 18 стандартных, пожелтевших от времени листов бумаги, исписанных перьевой ручкой фиолетовыми чернилами – это все, чем сержант Левин Д.А. мог напомнить о себе и о том страшном времени, когда решалась судьба страны. Текст написан твердой рукой и имел многочисленные правки -  видимо, очень многое  просилось на бумагу, но, с непривычки,  трудно было вместить все свои мысли в рамки статьи.
   Моя дальняя родственница попросила литературно обработать рукопись рано ушедшего из жизни отца, и, если будет возможность, опубликовать ее.

   В процессе работы над материалом мне пришлось заново перечитать всю доступную информацию по сражению под Прохоровкой, чтобы сопоставить изложенные в рукописи события  с опубликованными документами. Было очень интересно увидеть картину небольшого эпизода этого сражения глазами его непосредственного участника. Рукопись начинается с письма в редакцию газеты “Комсомольская правда”.


                Уважаемые товарищи!

   В разделе “В кругу семьи” (под девизом “Горит зеленая лампа”) вы часто печатаете письма читателей о красоте человеческой, о долге, о совести и т.д. Я, как и многие, читаю их с большим интересом. Посылаю Вам рассказ о далекой суровой юности. Нам было тогда по 18 – 20 лет.
    Перечитываю фронтовые письма (их сохранила мать), поражаюсь гвардейским духом нашей комсомолии.
    Убедительно прошу Вас опубликовать его ради уважения к фронтовым товарищам. Думаю, что они отзовутся из разных уголков нашей Родины.
    Где же вы, друзья-разведчики: Алексей Тарабрин, Федор Светлов, Иван Данилов, Александр Иванов, Григорий Маевский, Иван Чертовских?
Начальник разведки Брославец, комбат Русаков, парторг полка Байжанов, нач.штаба Валиахметов, врачи Гусевы?
А где же ты, братишка-спаситель? Тебе уже больше 30 лет. Какие дела вершишь ты на Земле?
                Бывший разведчик 198 гв. АП
                Дмитрий Левин
                п/почта 28865-“Ф”

Коротко о себе. Демобилизовался в 1945 году по тяжелому ранению. Окончил институт. Более двадцати лет работаю в школе. Начал работать учителем с 16 лет, т.е. в 1940 г.
                С уважением и приветом                Д.Левин
           Краснодар. Школа № 67                Домашний адрес:  ул. Тургенева, дом 106, кв.71                Левин Дмитрий Алексеевич

         
К рукописи приложен ответ на бланке редакции газеты “Комсомольская правда” от 9.07.1965 г.


                Уважаемый тов.Левин!
    Внимательно прочитали Вашу статью. К сожалению, не сможем ее опубликовать. Нам кажется, что и по своему объему, и по своему характеру Ваш материал больше подходит для какого-либо специального издания, например, для журнала “Советская педагогика”.
                Материал возвращаем
                С уважением
                Зав.отделом школ         / И.Зюзюкин/    


     Читая рукопись неожиданно подумал о том, что очень мало воспоминаний оставили простые окопники ротного звена (имею в виду категорию рядовой боец - сержант).  а эта рукопись ценна еще и тем, что написана учителем, прошедшем через ужасы войны. Учитель – это профессия имеющая особенное значение для жизни людей: ведь то, что он заложит в души своих учеников, те, как эстафету, передадут своим детям. А учил Дмитрий Алексеевич главному в жизни – любить Родину, быть порядочным человеком и достойным гражданином своей страны. Сократ, вообще, считал, что есть три профессии от Бога: учитель, врач и судья, а все остальные - от людей.
 
    Сержант Левин –  счастливый человек.  А как еще можно назвать человека, который прошел через страшные бои под Подольском, Малоярославцем, когда решалась судьба Москвы, сражение под Прохоровкой, и все это – не в тылу, а на передовой, в окопах, … и уцелеть!  Хотя, всё дело, скорее всего, в том, что Дмитрий Алексеевич служил в артиллерии, а не в стрелковой роте.  Но он выполнял на войне тяжелую работу, выпадавшую на его долю: ходил в ночной поиск за языком, искал и находил в обороне противника цели для батарей полка, корректировал огонь своей артиллерии.  И ему удавалось до июля 1944 года обходить стороной “старуху с косой”, хотя, по статистике, солдат-окопник жил тогда на передовой, в среднем, одну неделю, пехотинец при обороне Сталинграда - сутки, а рота (около 100 человек) в атаке – полчаса.  Опять же, по статистике время жизни танка в бою при атаке составляло 7 минут, а в обороне 15 минут. Страшные цифры, но это было суровой реальностью того времени. 
 
    В последнее время в открытом доступе в интернете появилось много документов военных лет, включая журналы боевых действий полков, с которых снят гриф секретности. Благодаря этим документам теперь можно восстановить боевой путь частей и даже судьбы конкретных людей, числящихся без вести пропавшими. Вот и мне удалось устранить некоторые “белые пятна” в военной биографии сержанта Левина Д.А.   

    После окончания в 1939 году в родном селе Уркуль-Матюшинск Усть-Таркского района школы-семилетки Дмитрий Левин был оставлен в ней для работы в качестве учителя начальных классов. Здесь он отработал учителем два года и в июле 1941 года был призван Усть-Таркским райвоенкоматом Читинской области на военную службу в действующую армию. Среди призывников можно было встретить и своих ровесников-восемнадцатилетних ребят, и парней старших возрастов, и даже сорокалетних мужчин.
   
    Уже третью неделю шла война и в сводках Совинформбюро сообщалось об ожесточенных боях с захватчиками на западном направлении.  Всех новобранцев направляли прямиком на стацию Антипиха под Читой, где неподалеку, в лесном массиве располагался центр формирования  93-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии.  По мере готовности, новые подразделения направлялись на станцию Харанор Читинской области, к месту дислокации самой дивизии. Здесь, на границе с Манчжурией формировалась группировка наших войск, в задачу которой входило противостояние возможному нападению Квантунской армии Японии, а в первых числах октября дивизия в срочном порядке будет переброшена на защиту Москвы.

    Вряд ли Дмитрий тогда догадывался о том, как крупно ему повезло, что он был зачислен не в стрелковую роту, а в 198-й артиллерийский полк, с которым ему, пареньку из глухого сибирского села, суждено будет пройти дорогами войны от границы с Манчжурией до Бухареста. На этом пути будут кровопролитные бои под Москвой, под Вязьмой, на Калининском фронте, окружение под Прохоровкой в знаменитом танковом сражении, бои под Харьковом и т.д. И все время бои, бои, сражения…И все время кровь, грязь, смерть, страх.  К этому нельзя привыкнуть, но нужно выработать в себе линию поведения, адаптироваться к этому нечеловеческому состоянию - иначе смерть.


 ****************************************************

Ну, а теперь сама рукопись статьи для “Комсомольской правды”:


                Где же вы, друзья-однополчане?

      Лето 1943 года. Больше двадцати лет прошло с тех пор! Но свежи в памяти те события, которые сегодня стали историей. Наша 93-я стрелковая дивизия расположилась в дубовых лесах под Белгородом. Ничто не напоминает о войне. Летнее тепло, опьяняющий запах леса. Соловьиные ночи. Задушевные песни солдат. Мирная служба. И для тебя на какое-то время перестает существовать война с её бомбёжками, артобстрелами, изнурительными переходами и неизбежными потерями тех, с кем еще недавно ты спасался в одном окопе от артобстрела, делился махоркой и последним сухарем. Днем изредка на большой высоте пролетала “рама” (самолет-корректировщик) и безоблачное небо усеивалось листовками… Текст листовок разнообразием не отличался, а содержание, было, примерно, таким:
    Русь! Война окончена! Германское командование уточняет границы на Северном Донце….

   В конце июня появились листовки другого содержания: 
-  Русский воин! Переходи к нам! – На обратной стороне пропуск     в “мир счастья и благополучия”. Было много листовок с иллюстрациями из “образа жизни власовской армии”, воззвания за подписью предателей Родины (Власова и Малышкина). Было ясно, что по ту сторону Северного Донца притаился сильный и коварный враг. После жестокого поражения на берегах Волги, гитлеровцы накапливали силы для реванша.
    В ночь с 4-го на 5-е июля наш полк скорым маршем двинулся к линии фронта. На рассвете, опередив врага, заработала наша артиллерия. Вздрогнула, застонала земля – началась Орловско-Курская битва.




*  Из журнала боевых действий 198 гв.артполка:

5.07.43 г.  1.00            Шифрограмма:  штадива 93 гв.СД                Противник на нашем участке начал наступление. Быть  готовым к совершению марша  на 60-70 км. с отрывом от баз. Маршрут будет дан лично командирам полков командиром дивизии.
 Полк был немедленно подготовлен к выступлению

6.07.43 г.   2.00             Дополнительное боевое распоряжение:
Выступить по маршруту: Холодное-Богдановка-Прохоровка.
В 22.00  5.07.43 г. Полк выступил по указанному маршруту и в 12.30 достиг р-на Прохоровки. Боеприпасов - 0,3 БК. Во время бомбежки в р-не Прохоровки потеряны 1 пушка и 1 автомашина.

7.07.43 г.                Новое боевое распоряжение:
Противник занял Лучки. 198 гв.артполку выступить по маршруту: Грушки-Шахово-Крюково. Район сосредоточения – Крюково.




(Продолжение рукописи)
      Утром прибыли на станцию Прохоровка. В воздухе сотни немецких самолетов бомбили подступы к передовым линиям. Им противостояли наши истребители. Завязались воздушные бои. Повсюду полыхали пожары.  С большим трудом удалось занять оборонительные рубежи. Начались невиданные танковые бои. Стоял сплошной гул и скрежет, сопровождавший сражения стальных машин. Танки сходились на таран. Подбитыми и горящими танками было усеяно поле сражения. И мы, и немцы, не смотря на потери, вводили в бой все новые и новые резервы.  День за днем продолжались кровопролитные схватки. В условиях не прекращающихся боев, без отдыха, испытывая нехватку боеприпасов, некоторые наши части под натиском превосходящего противника, начали отходить.  Это было только начало…Была потеряна связь с командным пунктом дивизии. Эсэсовцы, двигаясь за своими танками, обошли нас со всех сторон. Мы оказались в окружении. И в этот решительный момент капитан Нестеренко отдал приказ: “Пробиваться на село Мало-Яблоново”.



(от автора)
      Так видят обстановку бойцы, находящиеся в окопах. Им неведомо, как будут развиваться дальнейшие события, какие планы рождаются в головах командования противника и что в ответ предпримут наши командиры. А теперь самое время отвлечься от рукописи сержанта и, зная по документам, как происходило противостояние противоборствующих сторон, взглянуть на поле сражения с высоты птичьего полета.

    Двенадцатого июля закончилось танковое сражение под Прохоровкой  с благоприятным для немецкой стороны итогом, но не удалось достичь главного - прорвать оборону русских на этом участке и развивать наступление в соответствии с планом “Цитадель”. Фельдмаршала Э. фон Манштейна беспокоил клинообразный выступ, образовавшийся  в междуречье Северского и Сажновского Донца, где действовали 1-й и 3-й танковые корпуса СС. Они наступали по расходящимся направлениям, обходя выступ и все глубже охватывая фланги русских в междуречье, но это имело и свою обратную сторону: терялась таранная мощь корпусов, т.к. растягивалась линия фронта и нужно было выделять дополнительные резервы для создания плотного кольца окружения русских.

    Фельдмаршал принял решение: направить усилия 4-й танковой армии и армейской группы “Кемпф” на окружение 48 корпуса русских, обороняющихся в междуречье, с тем, чтобы замкнуть кольцо окружения, а затем быстро уничтожить окруженные войска. Это позволит восстановить сплошную линию наступления и взять Прохоровку, по которой проходила последняя тыловая линия обороны русских.

    В ночь с 14 на 15 июля 1943 года танковые корпуса немцев из районов Шахово и Беленихино  нанесли встречный удар по оборонявшемуся  корпусу русских и плотное кольцо окружения вот-вот должно было замкнуться. В самом основании этого клинообразного выступа оборонялась 93-я гвардейская стрелковая дивизия, в состав которой входил артполк, с которым сержант Левин Д.А. прошел долгий путь от Манчжурской границы. В сложившейся ситуации, командир корпуса принял решение на отвод своих дивизий из почти замкнувшегося котла.
    Было решено: все пять дивизий корпуса оставляют свои позиции и по логу Сухая Плота, имевшему вид обширного оврага шириной 200-300 метров и глубиной 20-25 метров, с пологими склонами, протянувшемуся через междуречье в северном направлении, выходят из окружения. Замыкающей выходит 375 стрелковая дивизия. Она же должна выставить по краям лога боковое охранение, чтобы обеспечить безопасный отход дивизий корпуса. Сначала все шло по плану, но немцам удалось смять боковое охранение и окружить в балке большую часть 375 дивизии.  Именно этот момент, описан в рукописи сержанта Левина.



   (Из  рукописи Левина Д.А)
    Раннее пасмурное утро. Моросит мелкий дождь. Осторожно продвигаемся по долине-балке, ожидая сообщения высланных вперед разведчиков. Через 2 – 3 часа свернули в лесной массив. Неожиданно вышли в тыл немецкой эшелонированной обороны. После перестрелки вынуждены были вернуться в балку, а через 3-4 километра путь нам преградили вражеские танки. Они появились неожиданно из поперечной балки. Танки открыли по нам огонь из пушек и пулеметов. По-пластунски поползли к ним навстречу, чтобы оказаться в мертвом пространстве. Сначала танки, не желая рисковать, оставались на месте, но, убедившись, что у нас только стрелковое оружие, начали нас “утюжить”. Комбат приказал отходить в недоступные для танков места. Быстрыми перебежками стали отходить к ближайшему глубокому оврагу. На бегу справа от себя увидел яркую вспышку, ощутил всем телом сильный удар взрывной волны, потом темнота … и небытие…

    Пришел в себя только под вечер. Сильно болела голова, и было такое ощущение, как будто меня хорошо поколотили палками. Кругом ни души.  Осмотрелся. Неподалеку протекает грязный болотистый ручеек. Чуть в стороне обнаружил наш заглохший трактор ЧТЗ с пушкой. С трудом заполз под него, чтобы переждать… Забылся…
               
    Очнулся от ощущения чьего-то присутствия. Прислушался – кто-то совсем рядом чавкает и сопит… Открыл глаза, осмотрелся, окончательно пришел в себя и понял, что лежу под трактором, а рядом, прислонившись к гусенице спиной, сидит наш молоденький солдат и ест сало.               
–  Сало?! Откуда оно, от сырости что ли? - подумал я.               
 Забыв о боли, я мигом вылез из-под трактора и оказался рядом с солдатом.               
 -  Бра-бра-ато-ок…Ну, ну к-ак у те-бя…?? – заикаясь попробовал спросить, откуда у него сало. - НЗ мы съели давно, и два последних дня нам пришлось обходиться без еды и даже без воды.               
    Меня неприятно поразил тот факт, что я стал заикаться. Потом сообразил, что, видимо, это стало следствием контузии от близкого разрыва снаряда, который, Слава Богу, меня только оглушил. Солдат зубами оторвал несколько кусочков сала и, не глядя, молча протянул их мне. Я мгновенно проглотил эти кусочки, а хотелось еще и еще, но, посмотрев на незнакомца, просить не решился.

    Солдат был совсем молоденький, почти мальчишка: худенький, тонкая шея, перемазанные в земле впалые щеки и тонкие руки. Он продолжал есть сало, отрешенно глядя перед собой, а с его лица не сходило выражение пережитого ужаса. Вдруг он встрепенулся:               
  -  Идут гады! – негромко сказал и так посмотрел на меня, что я непроизвольно оглянулся.               
 Невдалеке в нашу сторону двигались немцы. Они вели группу пленных.               
 -  Поползли в осоку! – решили мы не сговариваясь.               
  Перебрались через ручей и поползли к осоке, окружавшей небольшое озерцо.               
 -  Выходить будем вместе… Слышишь, браток!? – попросил солдат.               
   Я оглянулся.               
  -  Ноги…, сегодня подстрелили, -  опять негромко произнес солдат и припал к
земле.               
  Ноги ниже колен у него были забинтованы.               
  -  Встречаемся вон у тех кустов…. Стемнеет, и пойдем дальше, - успел сказать
  ему я и пополз к осоке.               
   До темна раздавались выстрелы. Везде по балке бродили разрозненные группы немцев, собирая пленных и добивая тяжелораненых. Стемнело. Долго и напрасно ждал я своего товарища.

    Стемнело. Ни выстрелов, ни канонады. Немцы ушли и наступила тишина, лишь изредка нарушаемая кваканьем лягушек в озерце. Мое положение не оставляло мне выбора, и я подался в сторону села Мало-Яблоново. Решил, сколько можно, идти по этой балке, а там видно будет. Шел осторожно, припадая к земле и вслушиваясь в долетающие звуки. По всей долине, группами и поодиночке лежали убитые.  У незнакомого мне погибшего офицера забрал пистолет. Теперь, по крайней мере, я был вооружен. Где-то далеко-далеко, за линией воображаемого горизонта, взлетали осветительные ракеты, обозначая линию фронта. Изредка с той стороны долетали звуки глухих разрывов.

    Наконец балка закончилась, и я вышел на ровное обширное поле, через которое проселочная дорога уходила к темнеющему вдалеке лесу. В лесу набрел на пустую сторожку. Пахло жильем, но вокруг не было ни души. До утра находиться здесь было опасно, и я пошагал дальше. Начиналась заря. Звезды утратили свой яркий блеск, а луна на небосводе стала похожа на бледный шар, зависший низко над горизонтом. Вдалеке обозначились контуры домов какого-то поселения. Вскоре я оказался на задворках какой-то усадьбы. Рассвело, но тихо-тихо было в сонной деревушке. Ни крика петухов, ни собачьего лая… Доверившись обманчивой тишине, забрался в скирду прелой соломы. Сразу накатила усталость, и я провалился в сон.

   Проснулся далеко за полдень. Вовсю светило солнце, а по безоблачному небу плыли невесомые облака. Долго ломал голову, пытаясь сообразить, где я нахожусь, а когда собрался выбраться из своего логова, обнаружил, что все село забито немцами. Кругом видны были танки, пушки, солдаты. В тридцати метрах от моей скирды дымилась полевая кухня. Немцы обедали. Но вот все стихло. Дальше сидеть в скирде было опасно, и я по картофельному полю дополз до зарослей на берегу речки. Там выбрал себе удобное место и стал наблюдать. Речка была небольшая, метров тридцать - сорок шириной, а берега ее густо заросли кустарником. Хорошо просматривался противоположный берег и часть речного русла. Там, по отлогому берегу немцы тянули связь. По узкому мостику через речку прогнали двух телят. Доносился шум танковых моторов и голоса немцев. Здесь был глубокий тыл. На той стороне речки заприметил невзрачную хатенку и женщин, готовивших ужин на улице. Когда стемнело, пробрался к ним, чтобы расспросить о наших и, если повезет, раздобыть еду. 
               
 -  Тикай, дядько! А то вин их скилько!... Кушать нема…. Тикай за жито, там Советы, - испуганно проводили меня женщины, показав на начинавшееся за деревней поле ржи.
Во ржи наткнулся на расположение фашистской артиллерии.               
 – Хальт! – заорали немцы и началась стрельба. С трудом оторвался от них и снова вернулся на свое место в зарослях. А на рассвете голод погнал меня на огороды. Там надергал немного тощей морковки и лука. Запасся колосьями ржи и снова вернулся в свое убежище. Утолив мучительный голод уснул непробудным сном. Так прошло три дня. Ночью пробирался на поле ржи, запасался колосьями, а днем спал в зарослях. Однажды рассвет застал меня в деревне далеко от моих зарослей. От усталости и голода вынужден был искать себе укрытие на чердаке какого-то домишки. Там же и забылся тревожным сном.
               
 - Хелло!   - разбудил меня голос. Осмотрелся. Никого…               
 - Хелло!   - снова раздался все тот же голос. Я подполз к просвету в крыше и увидел около дома окопчик, а в нем немца-телефониста, говорившего с кем-то по телефону. Мне было уже не до сна, и я стал наблюдать. Вот к немцу подошла старушка, видимо, хозяйка этого дома, а с ней девочка 3-4 лет. Обе одеты в красные платья в горошек. Старушка подала ему какие-то фотографии, и он принялся их рассматривать, что-то бормоча при этом. Потом немец достал свои фотографии. Зазвонил телефон, и немец долго с кем-то разговаривал. Закончив разговор, он достал из кармана мундира плоскую пластмассовую баночку с маслом, хлеб и, сделал себе бутерброд, стал медленно жевать его. Девочка выразительно посмотрела не него и было понятно, что она голодная, но немец не отреагировал. Бабушка, вероятно, рассердилась и, взяв девочку за руку, увела её.  Потом телефонист куда-то ушел со своим телефоном.  Я проделал в крыше отверстия во все стороны и стал наблюдать за немцами. Они чувствовали себя здесь совершенно спокойно. Многие, раздевшись до трусов, загорали. Наверное, приходили в себя после боев. Техника была не замаскирована: танки, пушки, минометы.

    Вечером в доме послышались голоса. Кроме бабушки с внучкой здесь были ворчливый старик-хозяин, молчаливая жена и мальчик лет четырнадцати. Стали готовить ужин. Аппетитно запахло картошкой. Хотел спуститься на землю, но передумал. Почему-то старик-хозяин не внушал мне доверия. Стемнело. В доме все стало утихать. Вот и хозяин удалился на покой. Мальчик-подросток еще занимался уборкой посуды и сновал туда-сюда. Выбрав момент, я окликнул его.               
 -  Кто это? – застыл он в проеме двери.               
 -  Не бойся… Я русский разведчик… Иди сюда, - как можно спокойнее,  шепотом позвал его я. – Не бойся. … Я только спрошу и уйду…
    Мальчик нерешительно поднялся ко мне. Он внимательно выслушал мой рассказ о случившемся и обрадовал меня:               
 -  Я знаю, где наши танки стоят! Честное пионерское знаю!               
 -  Где?               
 -  Слезайте! Я расскажу…               
 -  Тихо, тихо… Ты лучше еды мне принеси, - попросил я.               
 -  Хлеба нет, а бульбу всю поели, - ответил он.               
 -  Тогда принеси очистки, соль и воду, но только тихо…               
   Я быстро съел все, что принес мне мальчик и спустился на землю. Мы осторожно, огородами прошли с ним к реке. Здесь он подробно описал мне предстоящий маршрут, и где, и какие опасности ожидают меня. Он даже хотел показать дорогу, но это было слишком опасно. На окраине села мы попрощались. А село это называлось Мало-Яблоново.               
  - Спасибо тебе, братишка! Прощай!  Живы будем - увидимся!…
 
    Мне повезло, что небо было затянуто тучами. Лишь иногда в просветы туч выглядывала луна, отражаясь в уснувшей реке яркой дорожкой. Я шел вверх по берегу реки в полной темноте, ориентируясь по приметам моего спасителя. Он предупредил, что мост, по которому предстоит перебраться на другой берег, охраняется. Значит, нужно будет пройти еще 2-3 километра, найти брод и только там перейти реку.

    Мост, действительно, охранялся. Сбоку от него угадывался окоп, в котором сидел немец и время-от времени стрелял из автомата и пускал осветительные ракеты. По берегу тянулись заросли ивняка, что мне было на руку. Прикрываясь кустами подполз совсем близко к окопу. Немец был ко мне спиной и все внимание его было сосредоточено на мосту. Это был довольно крупный мужик в специфической немецкой каске. Если обходить мост и искать брод, то можно потерять слишком много времени, а для меня это очень опасно. Нужно было решаться. Другого выбора у меня просто не было, и я достал свой пистолет. Осталось только дождаться, когда немец начнет стрелять, и в это время, под шумок, сделать свое дело… Все прошло, как и было задумано. Через несколько минут я уже удалялся от моста, унося автомат с запасными магазинами и документы убитого немца.
 
    Отдохнув и выиграв время, я продолжил свой путь по все той же долине смерти, имеющей вид широкого оврага с крутыми склонами. В отдельных местах долина становилась узкой настолько, что немцы, сидящие в окопах на крутых её склонах, переговаривались друг с другом. Они пускали осветительные ракеты и время от времени стреляли из пулеметов. Трассирующие пули проносились низко над головой и надо было пробираться очень осторожно и, иногда, ползти. Всюду на пути громоздились разбитые пушки, повозки, вздувшиеся трупы людей и лошадей. Тошнотворный запах разлагающихся трупов и гари мутил голову. Особенно неприятно было, когда в темноте натыкался на вздувшиеся трупы погибших солдат. Задерживался у разбитых повозок в надежде найти чего-нибудь съестного, хотя бы сухарь, но тщетно… Безнадежно было найти то, чего не было у отступавших моих товарищей. Самое страшное на войне - это привычка к смерти, когда ты измотан и опустошен.

     Я шел и шел…  Кругом стояла мертвая тишина, изредка нарушаемая пулеметными очередями. На рассвете по долине начал расстилаться туман. Видимость ухудшилась. Усталость валила с ног. Хотелось просто упасть на землю и спать…, спать… Спотыкаясь, теряя силы, я продолжал идти по нескончаемой долине. Рукой в росе протирал лицо, пытаясь прогнать сон. Уже начало всходить солнце. И вдруг долина закончилась. Я оказался у подножия какой-то возвышенности.               
 -  Вышел! Это же последняя примета моего спасителя-мальчишки, - мелькнуло у меня в голове.               
    Я стал подниматься на эту возвышенность, а в голове билась мысль:               
 -  Вышел! Наши!...               
    Я даже пытался бежать, падал, поднимался и вновь бежал… Вот линия окопов. Они пустые…Кругом следы ожесточенных боев. Подкосились ноги. Закружилась голова. Обессилев лег в окоп. А в голове пульсировала мысль: “Где наши? Что же делать?”

    Придя в себя начал осматривать траншеи. Обнаружил вещмешок, а в нем: “Ура! Сухари!” Забыв обо всем, тут же в траншее стал есть. Откусил сухарь – и в то же мгновение рот заклинило в открытом состоянии. Скулы свело спазмом. Адская боль и обилие слюны. Терпеть такое было невыносимо, и я решил прекратить мучения. Приготовил пистолет и пошел искать подходящее место, чтобы застрелиться. Забрался под перекрытие окопа, наставил пистолет …и мне опять захотелось сухарей.               
 -  Жрать! Жрать хочу! – билась в голове мысль.               
    Вдруг, до меня долетели какие-то голоса. Прислушался.               
 -  Ну, ты, Жердь, топай за шамовкой, - отчетливо услышал голос в кустах.     - 
 -  Наши! - чуть не заорал я, но тут же застыл от мгновенной мысли:               
 -  А если это власовцы? Ну, уж если подыхать, так не одному!     Приготовил гранату, достал пистолет и шагнул туда, где слышались голоса. Там на траве сидели несколько человек в маскхалатах. Мгновение, и их как ветром сдуло.               
 -  Братишки! Куда же вы!, Свой  я, свой, -  хотел сказать и не мог произнести ни слова.
               
   Позднее, когда “братишки” опомнились, они вернулись и долго, не веря своим глазам, рассматривали меня, как человекообразное существо из другого мира. Я же только безудержно плакал от счастья.   
   Мои спасители стали наперебой предлагать мне все, чем могли со мной поделиться. От глотка спирта я так опьянел, что ничего уже почти не помнил: куда-то рвался и горланил что-то. Подоспевший санинструктор спас меня от гибельного приема пищи. Потом уснул. Пришел в себя в землянке. Солдат, наблюдавший за мной, отвел меня в штаб. Там меня ждал разговор с майором Новиковым  –  начальником разведки.Это был рано поседевший, в годах, больше похожий на школьного учителя, чем на строевого офицера, человек.

   Он долго и внимательно рассматривал меня, потом отдал мне мои документы и просто сказал:               
 -  Ну, вот что, голубчик, давай рассказывай и показывай…               
    Я подробно пересказал всё, что со мной произошло. Майора интересовало всё, что я увидел в немецком тылу. На листе бумаги я стал чертить схему моего маршрута.               
 -  Давай по карте! – сказал он.  Мне приходилось оформлять штабные карты и я быстро нанес условные знаки расположения танков и артиллерии противника.               
 -  А по солдатской книжке убитого мной немца можно уточнить, что за части стоят перед нами, - напомнил я.               
 -  Добре, сынок! Иди отдыхай. В разведку тебя зачислю. Майор был доволен полученной информацией.               
 – Нет! Только в свой полк, - запротестовал я.               
 -  Дурень!! Ты пойми, что я тебе предлагаю. У нас мо-то-мех-бригада! Да и к награде тебя представим.               
 -  Нет! Только в свой полк, -  наотрез отказался я.               
 -  Ну, пошли тогда к комбригу, - приказал он.

   Командир бригады крупный, высокого роста мужик, с казацкими вислыми усами и красными от бессонницы глазами, выслушал доклад начальника разведки. Эта информация, видимо, подтверждала какие-то его опасения, и полковник был явно встревожен.               
 -  Нужен хороший язык. Желательно офицер. Срочно! - поставил он перед начальником разведки задачу, -  А это что, тот сержант? – спросил он у майора.               
 -  Тот самый, товарищ полковник! - подтвердил разведчик.               
    Комбриг внимательно и с удивлением рассматривал меня.               
 -  Ну вот и пополнение тебе, майор, а то ты все жалуешься на большой некомплект разведчиков, - одобрил он.               
 -  Да ни в какую не хочет он у нас оставаться. Рвется в свой полк, - доложил начальник разведки. Наверное, ищет, где получше и потише.               
 -  Вон оно что!- грозно сказал комбриг,- Вон отсюда! -  и мы с начальником разведки выкатились с КП бригады.

    Разговор продолжился уже в блиндаже разведчиков.               
 -  Может ты боишься идти в разведку после пережитого? – cнова начал обрабатывать меня начальник разведки. -  Отдохни. Придешь в себя, а там снова поговорим, - продолжил он.               
 -  Боюсь или не боюсь – не в этом дело. Чтобы у вас не было дурных мыслей, готов сходить с ребятами за языком. Я же слышал, какую задачу Вам поставил комбриг, - ответил я. На том и порешили.

   Некомплект разведчиков, действительно, был большой. Через пару дней без тщательной подготовки, скорее наудачу, вчетвером сходили за языком.  Прямолинейно, особенно не заморачиваясь, подползли к немецкой траншее, но были обнаружены. Вернулись ни с чем. Двоих ребят потеряли.  За эти несколько дней я успел неплохо изучить и даже подружиться с некоторыми разведчиками. Больше всего мне понравился помкомвзвода Володя Коршунов, которого все между собой называли Вавуля. Это был крупный, добродушный, необычайно сильный, с пудовыми кулаками парень. Особую симпатию вызывал коренастый, круглолицый, с хитрющими глазами любитель рискованных предприятий сибиряк Вася Орехов. Он всегда был готов на любой, даже самый отчаянный поступок. Я решил не задерживаться в этой бригаде и быстрее вернуться в свой полк. Но для этого нужно было, как можно скорее, взять языка.

   У меня родился план, и я попросил Вавулю добыть стереотрубу. С ней я обосновался на той возвышенности, куда вышел пять дней назад из немецкого тыла. Отсюда хорошо просматривалась и сама долина, и оборона немцев на прилегающей к ней местности. Хорошо замаскировался и целый день просидел там, изучая немецкий передний край. Я подробно изучил их оборону: размещение пулеметных гнезд, минометной батареи и даже обнаружил замаскированный блиндаж на обратном скате небольшой возвышенности, далеко за линией окопов. Самое главное – удалось установить точное место расположения пулеметных гнезд на крутых склонах долины смерти. Володе Коршунову и Васе Орехову я продемонстрировал обнаруженные огневые точки и предложил брать языка здесь, и, лучше всего, в блиндаже, предварительно убрав пулеметчика на склоне оврага, в двухстах метрах от нас. Сошлись на том, что группа захвата (Коршунов, я и еще один разведчик) берет на себя блиндаж, Вася Орехов снимает пулеметчика, и некоторое время продолжает, как и немец, стрелять из пулемета и пускать осветительные ракеты, а еще двое разведчиков – группа прикрытия, страхуют нас всех внизу, в долине. Пошли к начальнику разведки, и он утвердил наш план.

    На следующий день погода с утра стала портиться, и мы с надеждой смотрели на небо, желая, чтобы в ночь приключилась гроза с градом, туманом и наводнением. У нас в тылу нашли место с похожим рельефом и отработали наши действия с хронометражем времени. В два часа ночи мы спустились в долину. Небо было затянуто тучами. Моросил дождь. В своих маскхалатах, даже на расстоянии двадцати-тридцати метров, мы были малозаметны. Немцы, как всегда, пускали осветительные ракеты и время от времени были слышны очереди из пулеметов. Пока ракеты освещали тусклым светом местность, мы припадали к земле, а с наступлением темноты двигались вперед. Так прошли более двухсот метров. Вася Орехов отделился от общей группы, и неслышно двинулся влево-вверх туда, откуда раздавались пулеметные очереди. Он должен был снять пулеметчика, и, если все пойдет гладко, через полчаса ждать нас внизу, в долине.  Пройдя еще двести-триста метров, мы, группа захвата, поднялись на склон оврага и поползли в сторону блиндажа. Все также моросил мелкий дождь.  Окружающую тишину изредка нарушали пулеметы на склонах оврага, но стрельба велась скорее для успокоения, чем по какой-то конкретной цели. Быстро обнаружили блиндаж. Над верхним обрезом его двери светилась не яркая узкая полоска света.

 - Ну, с Богом!, - прошептал Коршунов, и, оттолкнув меня в сторону, шагнул к двери. Блиндаж, слабо освещенный керосиновым фонарем, подвешенным под потолком, оказался почти пустой. Там мы увидели стол и две походные кровати. Одна была пустой, а на другой, не раздеваясь спал офицер в полевой форме СС. Знаки различия рассмотреть я не успел. Вавуля, не раздумывая, на всякий случай, врезал ему своим тяжелым кулаком по голове. Ребята навалились, и уже через пару минут немец лежал на своей кровати связанным по рукам и ногам и с кляпом во рту. Я осмотрел блиндаж. На столе лежала полевая сумка немца с картой и какими-то документами.   Немец сверлил нас ненавидящими глазами. 
               
 -  Вавуля, - попросил я, - покажи ему свой нож.               
    Володя с готовностью продемонстрировал немцу свой тесак, которым впору было быков резать, и вопросительно посмотрел на меня. Я наклонился к немцу и негромко сказал ему на ухо:               
 -  Dein Krieg ist zu Ende. Wenn alles glatt geht, bleibst du am Leben, wenn nicht, ist dieses Messer fur dich. Klar?
    Немец кивнул.               
 -  Что ты ему сказал? – cпросил Вавуля.               
 -  Я ему сказал, что для него война закончилась. Если все пойдет хорошо, то он останется в живых, если нет, то ты его этим ножом прикончишь. Он понял и будет вести себя разумно.
 -  Вот это правильно! - одобрил Коршунов, - а откуда ты знаешь немецкий?
 -  Долгая история, - махнул я рукой, - это у нас семейное. Ну, что, понесли?
    Мы подхватили немца на руки и понесли его вниз, в овраг. Там нас уже ждали Вася Орехов с немецким пулеметом, с которым он не пожелал расстаться, и группа прикрытия. Соблюдая предельную осторожность, мы двинулись к себе. Преодолели опасную зону, а когда были уже в безопасности, немцы открыли беспорядочную стрельбу в нашу сторону. Начальник разведки был поражен, увидев нас живыми, невредимыми и с таким “языком”, какой нужен был комбригу. Осмотрев полевую сумку немца, он только поцокал языком и стал звонить полковнику.               
 -  Спасибо за подарок. Все разговоры - завтра. Отдыхайте.               
   Майор забрал немца, его полевую сумку и в сопровождении разведчиков отбыл в штаб бригады. А у нас начался праздник. Старшина выставил на стол все, что он берег для такого случая: консервы, свежеиспеченный хлеб, спирт, сигареты и вкуснейшую, жаренную картошку. В моем полку после такой удачи нас, разведчиков, три дня не трогали, что бы ни случилось.

    На следующий день все спали до обеда. Потом появился начальник разведки – он хотел знать подробности ночного поиска. Майор объявил, что все, кто ходил в разведку, будут представлены к наградам. Было ясно, что наш “язык” оказался источником очень ценной  информации. Он сообщил такие сведения, что им заинтересовались в штабе армии. Потом разговор зашел обо мне:               
 -  Ну, а что с тобой? Не передумал? – спросил майор.               
 -  Не передумал, - ответил я, - прошу разрешения убыть сегодня в свой полк.    
 -  Ну что ты за человек! - сердито воскликнул нач.разведки. – Сначала я думал, что ты страху натерпелся и хочешь отсидеться в тихом месте, а теперь, после этого ночного поиска с нашими ребятами, вижу, что ошибался. Так в чем дело?               
 -  Все просто: за эти две недели, что прошли с момента окружения, моим родителям уже, наверное, послали извещение, что я пропал без вести, а, может быть, не успели. Я на фронте с первых дней войны и хорошо знаю, что формулировка “пропал без вести” может подразумевать не только смерть в бою при невыясненных обстоятельствах, но и сдачу в плен. Вы сами знаете, что это такое... Мама может просто не пережить это, и я хочу вернуться в полк раньше, чем будет отправлено такое извещение.
    Майор внимательно посмотрел мне в глаза, помолчал, а потом тихо сказал, положив мне руку на плечо: “ Добре, сынок”. Он повернулся и ушел. А я начал собираться в дорогу. Вавуля подарил мне свою бритву “Золинген”, Вася Орехов – трофейные наручные часы. Ребята поделились сигаретами. В вещ.мешке у меня лежали сухой паек, смена белья, полотенце и  запасные портянки – вот все мое имущество. Обнялись на прощанье. Никто не загадывал: увидимся снова или нет.

    Через полчаса я уже бодро шагал по проселочной дороге в тыл, надеясь на попутке или как-нибудь иначе добраться до своего полка. Неожиданно меня догнал Виллис комбрига, в котором сидел капитан - пом.начштаба и один из разведчиков.               
 -  Садись в машину! – сказал он., - батя хочет тебя видеть.               
   Приехали. Зашли в блиндаж комбрига. Там уже сидели наши ребята и Начальник разведки.               
 -  Каков гусь! Вы только посмотрите на него: в чем только душа держится, а он!... – ворчливо начал комбриг, но голос его был совсем не сердитым. – Вот что, хлопцы, соберите его, как положено, в дорогу. Да больше не уговаривайте его.               
  Мне адресовалась следующая фраза: “Получи у Начальника разведки пакет для командира полка. Счастливого тебе пути, сержант! Живи долго!”
  Меня переодели во все новое и (о, чудо!) достали даже новые яловые офицерские сапоги.               
-  А это тебе на дорогу, - старшина подал мне вещ.мешок наполненный продуктами. – Если бы ты знал, как о тебе говорил наш батя! Обидел ты его…
  Начальник разведки вручил мне пакет для командира моего полка и предписание, из которого следовало, что я должен прибыть завтра в свою в/часть п/почта 28865-“Ф” в н.п. Мелихово. С его слов: начальник штаба бригады выяснил, что мой полк ведет бой на рубеже Мелихово – высота 217.4.
  Поздний вечер застал меня в пути. Моя дорога уводила меня на юго-запад, туда, откуда долетали звуки глухих разрывов, и откуда вереницей двигались повозки с ранеными и санитарные машины. Жизнь продолжалась.