Русская Одиссея продолжения глав 18

                Глава девятая
                ЧУДНЫЙ КРАЙ

     Затерянный для цивилизации между диким морем и глухой лесной чащобой удэгейский посёлок теперь гудел, как пчелиный улей. Особенно по вечерам, когда собирался у огня местный и пришлый люд. Здешние охотники и рыбаки помогали ростовской дружине, показывая места, где водился зверь и хорошо ловилась рыба. Потому яркие лагерные костры не только грели путешественников в прохладные ночи и отгоняли дымом комаров. Постоянно на огне что-то варилось и коптилось — шли уже заготовки впрок. Теперь ели досыта, и предводители русского отряда не ограничивали людей в еде. Но многие, отъевшись, всё же вспоминали добрым словом родную пищу. Рыжий Семён сетовал по этому поводу в кругу лапотных крестьян:

- Да, земляки, не скоро, видно, нам придётся отведать хлебца, лепёшек и каши.
     Ему резонно возражал Данила Ухват:

- А как же Мунгалия? Там нынче всё есть!

     Мужики гудели:
- Там мука и зерно!
     Семен Огонёк кивал в ответ, но предостерегал:

- Кровью полито то зерно, что хранится у злых табунщиков. И взять его можно лишь великой кровушкой...

     Раненого в ногу Фёдора лечили в просторной юрте Дункая местные знахари и Ли Сан Ми. Старый кореец и любознательный Федор, временно прикованный болезнью к постели, совершенствовали свои познания в удэгейском языке. В один из вечеров Книга, ковыляя, самостоятельно дошёл до костра, где сидели воеводы. Они приветствовали своего друга, справляясь о здоровье:

- Скоро ли одолеешь недуг?
- Даст Бог, поправлюсь, — кратко отвечал толмач и стал подробно рассказывать, чего добился от удэгеев:

- Оба сына старейшины согласны провести нашу дружину далеко в полночную сторону. К закату от энтого пути лежит болотистая низина с большим озером Кенко[8], а к восходу солнца, ближе к берегу моря, стоят дремучие леса и горы Сихотэ-Алиня. Аган и Сале выведут нас промеж тех трудноодолимых мест до реки Уссури. На её берегах живут родственники здешних удэгейцев. Дочь Дункая выдана замуж за сына тамошнего
--------
[8] Кенко – озеро Ханко в Приморском крае.
старейшины, так что приём нам, надеюсь, будет оказан.

     Иван, довольный, что всё складывается так удачно, поспешил предложить:
- Надо бы ещё отблагодарить удэгейцев, заботившихся о нас.

     Никонор подумал и сказал:
- Можно отдать им рыбачью лодку с корабля. На другой Ли Сан Ми собирается под парусом плыть вдоль побережья обратно в Корею.

- Его воля, — вздохнул Гаврила — всех на Родину тянет.
- И нам пора! — решительно заговорил вожак: — Лето к осени клонится, загостились мы тут, пора и честь знать. Теперь не по морю, а всё посуху, да по рекам нам путь держать. Каждой сотне, окромя палаток, котлов и оружия, придётся нести ещё что-нибудь. Никоноровы люди возьмут рыбачьи снасти, паруса и подарок Дункая — лёгкую лодку-долблёнку. Отрокам Фёдора достанутся все канаты и верёвки с джонок. Умельцы Гаврилы берут с собой утварь, пригодную для ремёсел. Семёновы крестьяне понесут на своём горбу съестные припасы да звериные шкуры. В дружине десяток увечных и хворых земляков. Их возьмём на носилки. У нас впереди тяжкий и длинный путь.

- Сколь же идти на полночь? — вопрошал басовито Гаврила Молчун и, показав на заходившее солнце, добавил: — Ведь земля святорусская там лежит.

- Прикидывал я по своей самодельной карте, — задумчиво отвечал Книга: — Почитай до самой зимы продвигаться нам в полночную сторону. Отсюда к закату на сотни поприщ леса и болота, потому и табунщиков там не увидишь. Зато далее тянутся степи до самых гор Хинганских[9]. В тех открытых местах могут быть завоеватели или их кочевые союзники. Нам, братцы, надо обойти степи, иначе к Батыевым стойбищам скрытно не подобраться.

- Хорошо, обойдём, лишь бы не спугнуть матушку Бату-хана, — сразу согласился Алексеевич, вспомнив с тоской — там ведь моя Ольга, да и другие невольники.
- Вызволим, кого сможем, — убеждённо сказал Огонёк, — И добра награбленного тряхнём. Будет, с чем вернуться к родному дому.

- Так и поступим, коли доберёмся — подытожил разговор Алексеевич и обратился к Новгородцу: — Пойдём, друже, проверим стражу, а то мой Фёдор пока не ходок.
      Они пошли между рядами палаток и шалашей русского стана, уже засыпавшего под чёрным покрывалом мглистой ночи. У одного костра Иван
--------
[9] Хинганские горы – находятся к востоку от монгольской степи.

с Никонором остановились послушать, о чём бает в кругу засидевшихся мужиков непоседа — оружейник Максим. Не было дня, чтобы он не сходил с товарищами на охоту в здешние леса, после чего ярких впечатлений хватало надолго:
- Чудный тут край! Сами видели: наши речные раки местным морским в подмётки не годятся! А волки тутошные и вовсе красные!

- Брешешь! — загалдели у костра приятели.
- Глядите, браты! — Балагур тотчас вывалил из кожаного мешка красноватую шкуру волка. Темней она была на спине, а светлей на брюхе. Маленькие ушки и большой пушистый хвост придавали зверю диковинный вид.

- И вправду — край света!
- То ли ещё будет! Чудный край!


                ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ

                НА СЕВЕР


                Глава первая
                ПРОЩАНИЕ С МОРЕМ СВОБОДЫ

     Настало долгожданное утро выступления ростовчан в длительный пеший поход. Восходящее солнце медленно поднималось на востоке, разгоняя белые клочья тумана с побережья огромного залива. Белые чайки надоедливо кружили над головами людей, выстраивающихся в колонны. Предводители собирали дружину на смотр. Здесь, на просторе, как на ладони были видны все четыре русские сотни. Неулыбчивый после смерти брата Никонор горделиво заметил Ивану:

- А ведь доброе у нас войско, Алексеевич!
     Воеводы вместе стали обходить ряды своих воинов, стоявших с большими котомками за плечами, некоторые и в руках держали разные вещи. Ощущая торжественный момент, все молчали, повинуясь приказам сотников, но улыбки на довольных лицах ростовчан говорили о многом.

     Лишь Максим Балагур не удержался и выпалил проходившему рядом Ивану Алексеевичу:

- Да, мы готовы — пора запрягать, да ехать!
     Несколько хворых соратников лежали на носилках, подле стояли участливые товарищи, согласные нести их до выздоровления. Фёдор Книга, морщась от боли, опирался на меч, но возглавлял свою сотню. Радеющие за него крестьяне не выдержали и пристали к Алексеевичу с носилками:

- Вожаки, вы хоть образумьте Книгу! Ведь он ещё не ходок после того, как его изюбр подцепил, а всё пешим норовит пойти.

- Куда мы без Федьки! Толмач и путь укажет, и с любым чужаком общий язык найдёт.
     Книга, услышав разговор про себя, медленно подошёл к ним. Селяне стали снова донимать:

- Братец, садись, мы тебя до самой Родины доставим! Твой язык до Киева доведёт.
     Иван улыбнулся, но потом с напускной суровостью обратился к давнему другу:
- Слышал, что мир требует — исполняй!

     Новгородец вдруг воскликнул, указывая на притихшее с утра море.
- Глянь, кого несёт!

     Путешественники бурно приветствовали приближающуюся под маленьким парусом курносую рыбачью лодку, в которой находился важный Ли Сан Ми.
- Попутного ветра, старик!

- Смотри, не попадись в лапы мунгал!
- Доброго пути!

     Пожилой кореец, по-молодецки спустив парус и сбросив тяжёлое грузило, прыгнул за борт в набегающий прибой. Ростовский богатырь сгрёб рыбака в свои медвежьи объятия и, повернув голову, призывно махнул Фёдору:

- Спроси старца, всё ли ему дали Семён и Гаврила для морской дороги?
    Толмач, хромая, сблизился с ними и услужливо перевёл, добавив от себя:
- Табунщиков не боишься?

     Довольный таким трогательным прощанием Ли Сан Ми отмахнулся, лукаво ответив:
- Я много прожил на этом свете и найду возможность обмануть степных хищников.
     На оживлённый берег вышли в нарядных одеждах удэгейцы во главе с Дункаем. Его сыновья были облачены и вооружены, как на большую и длительную охоту — им предстояло вести дружину до реки Уссури.

     Иван, ростовский вожак низко поклонился седому старейшине и через толмача обратился к местным жителям:

- Добрые люди! Мы оставляем ваш гостеприимный уголок у последнего моря. Спасибо за радушный приём и заботу о нас!

     У Дункая от этих слов навернулись слёзы, и он ответил:
- И вам поклон от охотников и рыбаков, а тебе, богатырь, отдельно. Т ы велел дать нам разное оружие, большую лодку. Удэгейцы довольны такими людьми. Урусы честны и скромны, участливы и великодушны во всём.

     Фёдор Книга осторожно обнял растроганного старика и указал в даль великого залива:

- В той стороне у берега есть остров. Там на высоком холме стоят три православных креста. Под ними покоятся наши храбрые воины. Прошу вас ухаживать за могилами русских: поминайте усопших, украшайте летом то место цветами, поправляйте деревянные кресты, ежели их нарушит непогода. И ещё в память о погибших за свободу и в память о нас, сошедших к вам из синего моря, зовите сей остров — Русский.

Дункай, как только Фёдор ему доходчиво объяснил где словами, а где жестами, сразу клятвенно обещал выполнить просьбы путешественников. Тогда Иван Алексеевич, подняв сверкающий на солнце обнажённый меч, обратился к сторонникам:

- Земляки, мы прощаемся с морем нашей свободы и славными кораблями, и, главное — с друзьями, отдавшими жизнь за нас. Так пусть трижды огласятся энти окрестности кличем ростовской вольницы!

      Из сотен глоток в едином порыве вырвалось трижды громовое «Ура!» Ли Сан Ми при оглушительном рёве счастливо улыбался — его уже ничем не могли удивить чужестранцы. Ведь он был с русскими, когда они вырвались из кольца беснующейся многотысячной толпы кочевников, спалив при этом половину монгольского флота.

Пожилого рыбака распирала гордость, что он помог бесстрашным северным воинам. А стоявшие рядом с корейцем удэгейцы затрепетали, как и в тот раз, когда грянула буря и вышли на берег высокие бледнолицые люди, приплывшие на огромных лодках.

     Алексеевич махнул рукой Новгородцу, возглавлявшему первую сотню:
- Пошли, соколики!

     Мерно двинулись в путь опытные ратники Никонора. Впереди дружины шли Аган и Сале, как проводники по своему родному краю. За передовым отрядом последовали ремесленники Гаврилы и крестьяне Семена, а замыкала шествие сотня Фёдора. Толмач, хромая, доковылял до прибрежной горки, где и согласился сесть в приготовленные для него носилки. Дункай и Ли Сан Ми, провожавшие русских, расставались здесь с путешественниками. Стоя на пригорке, Иван с Семеном внимательно осматривали проходящих. Гаврила, находившийся тут же, похвастывал:

- Как вам наши унты[1] из тюленьей кожи — чем не обувка? Ни холод, ни сырость теперь не страшны тем, кому они достались. До чего легки, да мягки! Изюбровы же шкуры пойдут на зимнюю одежу.

     Алексеевич одобрительно кивал, но, увидев нескольких мужиков, тащивших на спинах мешки с рогами убитых животных, буквально взорвался, глядя на довольного Семена:

- Ты куда, горе луковое, их несешь?
     Тот, обидевшись, приосанился и ответил:

- Этно дорогие вещи: в Корее и Китае — им цены нет!
- А мы куда идем? — рассердился вожак и приказал остановившимся людям: — Отдайте рога корейцу, нам такое добро по глухим чащобам незачем таскать.

     Крестьяне с видимым удовольствием отдали удивленному рыбаку ценные дары. Он долго кланялся и только разводил загрубевшими от трудов руками.
--------
[1] Унты – обувь народов Севера из кожи и меха.

А по длинной цепочке уходивших ростовчан уже слышались смешки:
- Да ещё б недельку тут задержались, нас бы Огонёк с Молчуном так загрузили — аккурат у второго пригорка бы и свалились с ношами.
- Мы ж не жеребцы трехлетки!

- Спасибо этному дому — пойдем к другому...

     Наконец, вся дружина втянулась в еле обозначенную тропу, скрывающуюся в зеленом растительном море. Замыкающим был Иван Алексеевич, он ещё часто оглядывался на прибрежную горку и махал прощально застывшим там удэгейцам и корейскому рыбаку. Ли Сан Ми печально сказал старейшине, всматриваясь в удаляющихся чужестранцев:

- Бледнолицые исчезают навсегда!
- Нет! — возразил мудрый Дункай: — Этот маленький ручеёк, уплывающий от нас, обязательно вольётся в бескрайнюю русскую реку. То великий северный народ! Они когда-нибудь вернутся.

    Окружающие его удэгейцы восторженно загалдели:
- Они вернутся!
- Мы снова увидим добрых великанов!

    Тут Дункай, будто очнувшись, замотал головой:
          - Нет! Конечно, не они — вернутся их потомки. Я в это верю…


                Глава вторая
                У ОЗЕРА КЕНКО

     В августе удэгейский край надолго заволокла серая пелена пасмурного неба. Сыпал мелкий нудный дождь, который, правда, не портил настроение вольной дружине Алексеевича. Русские, имея на ночных стоянках всё необходимое для отдыха, бодро уходили вперед каждое утро. Досаждавшие ранее комары заметно поутихли. Ростовчане не кручинились, видя над собой хмурое небо:

- На то и хляби небесные, чтобы жизнь мёдом не казалась.
    Дикая лесистая местность позволяла идти только гуськом, пробираясь друг за другом. Отряд, одетый разношёрстно, изгибался меж высоких деревьев пестрой змеёй, способной защитить слабого и дать отпор наглому. Постепенно пологие прибрежные горы сменились равнинной низменностью, ведущей, по словам удэгейских проводников, к большому озеру Кенко. Аган и Сале старались идти по торным тропам, проложенным людьми или, на худой конец, дикими зверями. До озера предполагали дойти к середине августа, но из-за дождей вышли лишь на исходе месяца. К этому времени и погода смилостивилась — появилось тусклое солнце.

    Ростовчане втянулись в пешую походную жизнь. Она была по-своему счастлива. Путешественники проявляли интерес к диковинному краю. Любопытство вызывали не только редкие животные и птицы, встречающиеся на охоте и в пути. Восторгались крестьяне и городские ремесленники вековыми лесами. Изумляло многообразие пород деревьев. Один русоволосый бородач, улыбаясь, обратился к сотнику Семёну:

- Смотри, Огонёк, дуб и береза, ель и ива, осина и лиственница, ясень и клён — всё вроде как у нас. Ан, нет! Присмотришься, а пышность и ветвистость не та, и листва и иголки особые, да и в обхват и в высь не так, как на Руси.

    Другой бородач, качая головой, продолжил:
- По Азии ехали, видели тополь и пробковое дерево, китайский ясень и орех — все они растут на диво и в здешних местах.

    Семен добродушно ухмыльнулся:
- Дурни вы дурни! Под ноги лучше смотрите — там и грибы, и ягоды. Их надо собирать шибче и побольше, а то у нас четыре сотни ртов. А вдруг голод? Зимы тут лютые, по словам Книги, и запас еды завсегда блюсти потребно.

    Мужики на ходу дружно заподдакивали:
- Да, зима строго спросит!
- Осенний день — год кормит!
- Припасы надо пополнять...

    Огонёк мельком оглядел несколько хвойных лесных красавиц и сказал землякам:
- Удэгеи нашему Фёдору одно дерево хвалили, будто на нём такие шишки растут — прямо с кулак и орехов в них видимо-невидимо! Дерево то кедром прозывается.

    Вновь оживился разговор в пути, и крестьяне закидали своего сотника вопросами:

- Неужто, правда? Поди, брешешь?
- Не байки ли энто?

    Рыжий Семён, немного подумав, ответил:
- Чуток рано о тех шишках печалиться — не поспели ещё. Местные нам всё покажут и расскажут, а наше дело — мешки набить.

    Тут из головы походной колонны передали по цепочке, что будет большой привал. Ростовчане вольготно расположились на опушке лиственного леса. С этого места путешественники наблюдали лежащую далеко на западе болотистую равнину, над которой летали стаи птиц. Удэгейцы утверждали, что там находится озеро Кенко.

     Предводители дружины вместе с Аганом и Сале собрались на небольшой возвышенности для совещания.

     Семен, подтрунивая над проводниками, допытывался через Фёдора:
- Так где же ваше великое озеро?

     Два брата подробно и без тени обиды отвечали:
- Кенко отсюда ещё далеко. Но озеро так огромно, что его можно сравнить с морским заливом, где мы живем. Лучше не подводить отряд к Кенко, так как попадем в бесчисленные болота, протоки и густые камыши. Вам нужен быстрый проходимый путь — потому мы здесь. Лишние трудности нынче ни к чему.

- Да, дорога от побережья была не из легких, — спокойно заметил Никонор.
- Потому устроим на два дня днёвку, да и поохотимся, — предложил Иван.
- Верно! — поддержал его Семён: — запасы еды тают на глазах.

     Проводники посетовали, что тут нет удэгейского поселения, и придётся вести поиск добычи вслепую. После недолгих споров было решено разбить дружину на две части. Одной из них, большей, под руководством Алексеевича предстояла охота в здешних лесах. Другая часть должна была направиться в сторону озера добывать водоплавающую дичь. Этот отряд, в основном состоящий из молодых лучников, возглавил Новгородец, а провожатым вызвался Аган. Второй удэгеец, Сале, уходил с русскими в лесные дебри. Любознательный Фёдор Книга, мечтавший увидеть великое озеро, вздыхал, глядя, как готовятся к предстоящей охоте его юноши:

- Жаль, что не судьба мне нынче с вами — нога не дозволяет. Ладно, ещё не то увидим в пути. Многие в Ростове Великом и за всю жизнь не узрят того, что мы повидали.

     Ранним утром два ростовских отряда разошлись в поисках добычи. Облавная охота проходила на лесистых холмах, поросших липой и дубом. Место, выбранное на авось, оказалось не очень удачным для охоты: четыре пятнистых оленя и пара серых зайцев — вот всё, что приволокли в стан двести здоровых воинов.

     Лучникам на болотах, кишащих стаями перелетных птиц, повезло больше. Колчаны изрядно опустели, но юные лица светились от улыбок. Трофеи стрелков едва поместились в десяти кожаных мешках, которые они с гордостью принесли в лагерь. Им так и не удалось во время охоты увидеть Кенко — так как множество уток и гусей водилось гораздо ближе в протоках и болотах.

     Неутомимый Семён Огонёк увлёк своих крестьян сбором щедрых даров Приморского края. В ростовский стан домовитые мужики притащили полные котомки ядрёных грибов и разных ягод. Были найдены в старых липах несколько колод душистого мёда. Семён, ответственный за съестные припасы, довольно потирал руки, говоря землякам:
- В таких местах, куда ни пойди — голодным не останешься.

     Его первый помощник Данила Ухват взахлеб восторгался:
- Энто не пустыня Гоби, иль голые степи у Желтого моря! Здесь леса, леса вековые — как у нас на Руси-матушке!
               

                Глава третья
                СХВАТКА С ТИГРОМ

     Осень нарядной листвой обозначила свой приход в далёкие удэгейские места. По ночам стали случаться заморозки. В середине сентября приморье испытывало русских пронизывающим северным ветром. По темному небу мчались низкие свинцовые тучи. Закружил первый мокрый снег.

     В один промозглый день, уже вечером, случилась в дружине беда. Пропал тридцатилетний Савелий, ушедший за хворостом для костра. В сгущавшихся сумерках десятки человек во главе с Иваном Алексеевичем и оправившимся от ранения Фёдором Книгой вышли с факелами на поиски пропавшего. Аган и Сале также приняли участие в розысках. За удэгейцами увязались две мохнатые собаки, взятые ещё с родного побережья. Четвероногие друзья первыми обнаружили на свежевыпавшем снегу следы Савелия и кровь. К лайкам и их хозяевам подошли Иван с Фёдором. При свете появившейся луны и пылающих факелов, осмотрев все кругом, удэгейцы высказывали толмачу свои предположения. Тот, нахмурившись, передал вожаку:

- Плохое дело! Аган и Сале убеждены, что мужика уже нет в живых. Его задушил и унес в чащу леса большой тигр.

     Сыновья Дункая рассматривали огромные следы на белом снегу и что-то с трепетом говорили. Иван, глядя на внушительные отпечатки звериных лап, сказал:
- Энтот тигр, видимо, похож на алтайского снежного барса, токмо крупнее будет. Айда за ним.

     Следы кровожадного хищника уводили погоню всё дальше от стана. Вскоре вооружённые люди вынуждены были остановиться. Таёжная глухомань, почти непролазные лесные дебри встали на их пути отряда. Удэгейцы вновь обратились к Книге, а он передал Алексеевичу:

- Тигр легко уходит с жертвой всё дальше, и нам не догнать его.
     Иван велел прекратить преследование, осознав бесполезность дальнейшей погони. Мужики скинули шапки, и, перекрестившись, поклонились:

- Упокой, Господи, раба Божия Савелия...

     Притихший лагерь с горечью встретил понуро бредущих воинов. Алексеевич немедля собрал сотников и жёстко приказал:

- Отныне из стана поодиночке и безоружными не выходить! Костры держать великие, чтоб горели ярче, и охрану выставлять большим числом.

- Да-а-а ... — заключил Семён, почесав свои рыжие лохмы. — В таком лесу зевать нельзя. Нас о том и Книга упреждал, да и мы следы видали разных тварей. Есть тут и медведи, и рыси, и волки, и тигры, и ещё какие-то черти с хвостами.

- А ты всё край хвалил, — попенял ему Гаврила и тяжко вздохнул.

    После ужина не слышно было привычных шуток. Народ переживал утрату. Люди, собравшись в тесные круги у пылающих костров, рассказывали друг другу страшные истории о нападении больших медведей и стай голодных волков на человека. Мужики не из пугливых, нет-нет, да и оглядывались, зябко поёживаясь, на темный лес.

    На следующей ночевке удэгейцы и русские заметили, что обе собаки ведут себя не обычно. Мохнатые псы жалобно скулили и жались ближе к хозяевам, а не бегали, как всегда вокруг лагеря. Старший среди братьев Аган сказал Фёдору, что собаки чуют крупного хищника, скорее всего, вчерашнего тигра. Могучий Иван окончательно рассердился из-за того, что один зверь держит в страхе целый стан.

- Какая-то кошка, пусть и большая, портит нам жизнь?!
    Окружающие его соратники стали было предлагать разные способы поимки зверей, но богатырь Иван, подняв руки с железными кулаками, раскрыл свой план:
- Я пойду с пятью воями из сотни Новгородца и возьму для приманки сочный кусок оленины. Ждите нас к утру.

     Алексеевич облачился в свою кольчугу, надел шелом, а сверху набросил медвежью шубу. Из оружия взял боевой топор, легкое копьё и засунул за пояс кинжал. Пятеро других ростовчан вооружились не хуже.

     Охотники, выйдя из лагеря, вскоре обнаружили следы тигра. Помогли ярко светившие в ту ночь луна и звёзды. Вожак велел товарищам спрятаться в темнеющем молодом ельнике и ждать его крика. Сам же прошёл намного дальше. Остановился у старого могучего кедра и, положив возле него ароматную приманку, затаился вблизи, напряжённо вслушиваясь в ночные шорохи спящего леса.

    Ночь была на исходе. Иван бодрился, чтобы не уснуть, брал в руки мокрый снег и обтирал лицо. Вдруг в тревожной полутьме, кроме привычного поскрипывания деревьев, стали слышны посторонние шорохи.

    Сосредоточенно вглядываясь в смутные тени, Иван крепче сжимал топор. Он увидел огромного зверя, когда тот распластался в прыжке на него. Иван уже не успевал ударить, лишь сделал шаг в сторону и ткнул лезвием топора в бок тигру. Этого хватило, чтобы слегка ранить полосатого противника, но сам охотник был сбит с ног мощной лапой. Грозный рык разнёсся по ночному лесу. Раненый тигр замер на миг, сверля круглыми зелёными глазами и махая длинным хвостом. От удара хищника боевой топор Алексеевича отлетел в сторону, а до копья было не достать — оно стояло, прислонённое к кедру.

    Над лежащим на спине Иваном оказалась оскаленная пасть. И он, ничего другого не придумав, засунул глубоко в пасть одну руку. Другой лихорадочно нащупывал у пояса ручку кинжала. Тигр задыхался от ярости и от того, что человек, ухватив его за язык, не давал воспользоваться острыми клыками. Откусить по локоть руку в шубейном рукаве в таком затруднении хищник не мог, потому действовал лапами. Когти зверя разорвали медвежью шубу, надетую поверх кольчуги, повредили железо в нескольких местах. Шлем на голове спас богатыря, но он был сильно оглушён, и раны на плечах и руках кровоточили. Перед тем, как потерять сознание, он ударил-таки тигра кинжалом в полосатую грудь, повернув для верности рукоятку. Упав в забытьё, Алексеевич уже не видел, что и могучий хищник пал рядом с ним, корчась в агонии.

    Подбежавшие пятеро охотников, ужаснулись, увидев лежащие вместе распростёртые кровавые тела — человека и матёрого тигра. Освободив от смертельных объятий, Ивана сразу унесли в лагерь, разбуженный яростным рыком зверя. Там героя быстро раздели, промыли раны, а Аган и Сале приложили к ним какие-то травы. Перевязав бесчувственного богатыря, устроили ему в палатке мягкую постель из сосновых веток и шуб.

    Занималась утренняя заря. Раненый проснулся и обвёл мутным взором обеспокоенных товарищей. Сильно болело левое плечо, и большие синяки проступали на жилистом теле. Вокруг гудели голоса. Люди искренне переживали, не зная, чем помочь, в бессилии сжимали кулаки:

- Пострадал Алексеевич за нас!
- Должен оклематься — силён мужик!

    Ростовчане с удивлением рассматривали принесённого в стан убитого диковинного зверя, восклицая при этом:

- Герой наш Иван — такого тигру завалил!
- Велик злодей — вшестером земляки тащили!

     Всех поражали размеры полосатого хищника, его необычайно грозный и красивый вид. Подошли поглядеть на царя зверей и Семён Огонёк с Гаврилой Молчуном.

- А у Ивана-то энто страшилище всю шубу напрочь порвало. — опечалился хозяйственный Семён, но, хлопнув по Гаврилову плечу, радостно воскликнул: — Пусть твои умельцы сошьют для Алексеевича шубу из энтого зверя!
- Дельно! — коротко ответил Молчун.

    Обеспокоенные самочувствием вожака сотники порешили устроить днёвку для отдыха дружины, и, в первую очередь для Алексеевича. Ремесленники сбили ему прочные и просторные носилки, но Иван, увидев для себя такое средство передвижения, возмутился:

- Вы меня за кого принимаете! Я и ныне пошёл бы, да днёвку затеяли.
- Для твоего блага. — спокойно сказал Никонор Новгородец и, повеселев, добавил: — Вижу, на поправку идешь, и слава Богу!

- Как выйдем, будет тебе обнова, — прогудел степенно Гаврила Молчун.

- Что за обнова? — недоумевал раненый, но его ближние соратники только улыбались и перемигивались. Лишь словоохотливый Семён Огонёк сказал напутственно:
- Дело к ночи, почивай, герой. Утро вечера мудреней…

    Осенний рассвет выдался прохладным и ясным. Сборы ростовских путешественников были недолги. Иван Алексеевич почувствовал себя лучше — богатырское здоровье не подвело. Он шагал со всеми в неведомые дали, испытывая в теле непрестанную боль, но не подавал и вида. Иван, к общему восторгу отряда, радовался обнове — тигровой шубе, — нахваливал мастеров за хорошую выделку шкуры, гладил мягкий и тёплый мех. Максим Балагур, щурясь на Алексеевича, ввернул по этому поводу звонкое словцо:
- По Сеньке и шапка!

    Вольная дружина, растянувшаяся в пути на добрую четверть поприща, подхватила поговорку бойкого острослова, и понеслось по цепочке мужиков:

- По отцу Иван!
- Каково семя, таково и племя!
- Молод годами, да стар делами...