Фламенко

Перед Рождеством в разных странах проводятся красочные ярмарки, и Испания в этом случае не является исключением. Искренне завидую тем людям, которым удается «втюхивать» свой товар покупателю, а особенно тем, которые знают, что человеку в данном месте и в данное время захочется купить. Торговое море наполнено возможностями и удачами. Но удачу можно поймать, лишь обладая малейшей долей везения, или талантом гипнотизера, или голосом свирели, на который вереницей потянется очарованный обыватель.
Вот я и решила попробовать измерить степень своего везения и окунуться в сложный мир торговых взаимоотношений. Продавать я могу лишь одно: нарисованные открытки. Рисовать открытки - моё хобби, которому я посвящаю каждую свободную минуту. Ну да, рисунки мои немного корявы, сюжеты не каждому понятны, но, как сказал классик: «если имеется товар, значит, на него найдется и потребитель».
Не далее как в это воскресенье, я, собрав свои творения, приехала во Флоресту. Флореста – небольшой городок, который отделен от Барселоны лесистыми кряжами массива Кольсерола. Флореста была выбрана мной не случайно: именно там год назад я познакомилась с художницей из Колумбии, которая рисовала сверкающих яркими красками птиц, встречающихся лишь в тени тропических деревьев. Её птицы с лёгкостью перелетали со стола в сумки покупателей, и мне показалось, что вот так и мои открытки найдут место в душе посетителей рождественского рынка Флоресты.
В этом году всё выглядело иначе: столики и стойки продавцов не занимали как это было раньше часть пристанционной площади, они были вытеснены к ограде детской площадки. Торговцам оставалось куцее пространство – пятачок, размером с кухню хрущовки, но их по большому счету и не было. Впереди всех словно камыш на длинном стебле колыхался от каждого случайного ветерка худой негр на тощих ногах, выставивший цветные доски в стиле декупаж. Доски были одинаковы по размеру и не значительно различались по колориту. Столик негра взгляд проскальзывал легко, словно плоскость безлесной равнины. Чуть дальше, слева от негра стоял стол семейной пары, радующей население ручным трудом: здесь были разложены кулончики, брастлетики, бусы, броши, колечки из камушков всевозможных цветов и оттенков. Больше не было никого!
- А ты садись на скамейку рядом с нами, - сказала мне женщина, торгующая украшениями. – Смотри, здесь солнечная сторона и скамейка удобная. Я ещё не успела поразмыслить, хочу ли я занять это теплое местечко, как увидела, что на скамейку уселся отвратительного вида бомж. Он был грязен, неопрятен, но при этом весьма живописен. Спутанные, торчащие клочками волосы украшали яркие заколки. Они выглядели, словно флажки на новогодней ёлке. Что на нем было надето? – много всего, но не всё из этого было целым. Суммарную составляющую его одеяния можно было разглядывать как абстрактную картину, угадывая в пересечениях линий силуэты прошлой жизни. Бомж воцарился на скамейке не один, он был в окружении собак. Маленький щенок свернулся в баранку у него под боком, лохматый пес, верноподнически глядя в глаза, улегся в ногах, а остальная песья компания устремилась к столикам кафе в поисках пропитания. Бомж же деловито разложил вдоль оставшегося пространства скамейки фенечки, сшитые из заскорузлой кожи изношенных ботинок. Чем-то они напоминали лошадиную упряжь.
Я развесила свои испуганно затрепетавшие на ветру открыточки на заборе детской площадки и приготовилась к наплыву покупателей. Шучу. Хотя бы к маленькому ручейку интересующихся творчеством постороннего, то есть меня. Прибежали два пятилетних ребёнка с детской площадки и потыкали пальчиками: мне эта картинка больше нравится, а мне эта. И всё. В нашем торговом пространстве воцарилась тишина.
Площадь, там, где столики уличного кафе, дышала другой атмосферой. Она доносилась к нам гулом далёких голосов, напоминавшим дыхание становища неприятельской армии. Голоса пульсировали и вибрировали. Они изображали то мерный топот вздумавшего пробежаться слона, то бьющий по крышам холодный град, то вздохи просыпающегося дракона. Звуки, доносящиеся с площади, пугали своей непредсказуемостью и не вызывали ни малейшего желания выбраться из пустотелой скорлупы возле детской площадки, каре, состоящего из негра, пенсионеров, бомжа и меня самой. Наш мир казался сбалансированным, устоявшимся и любое вмешательство в него было уже неуместным.
- Неужели сюда могут ворваться потребители из того полного грохочущего звуками пространства и начать трогать мои ничем незащищённые безыскусные творения своими грубыми руками?
Но тут как будто что-то невидимое пронеслось между нами, и мне показалось, что кто-то давно знакомый издали окликнул меня по имени. Я обернулась, но не нашла вокруг никого: над головой высокое небо с редкими облаками, за оградой – покинутая детьми игровая площадка, на скамейке дремлющий бомж со своими псами, под деревом жующие бутерброды пенсионеры, у входа посиневший от холода, сливающийся с тенью негр. Но тут я услышала перебор гитары и следом хриплый голос затянул: АааА, ОоооО Эе!
У меня тут же защемило в груди как от предчувствия скорой встречи с потерявшимся, но очень близким человеком. Дыхание перехватило, ноги подкосились, веки покраснели и набухли как от долгих напрасных слёз. И тут же послышался перестук каблуков, гитара, замерев на высокой ноте, оставив её звучание на милость присутствующих, застучала сухое стаккато, чередуя ритм по собственной прихоти.
 - ТатаТа, ТатаТа, Тата.
И снова: нет тебя, нет тебя, Нет!
Выбившись из предложенного ритма, ведя свой рисунок, вступил голос, и опять застучали каблуки.
Неведомо какая сила вселилась в меня: мысли заметались, руки замельтешили, и я, бросив все свои вещи, побежала туда, откуда доносился обволакивающий хриплый зов, поющий о моей былой пропащей любви.
Быстрее испуганной газели я преодолела десяток шагов, подойдя вплотную к площадке, где выступали певец и танцовщица фламенко. Покрытые загаром, черноволосые, тонкорукие, в яркой одежде они были похожи на цыган, а ещё они были похожи на посланцев прошлого, когда кочевье, остановившись на привал, танцевало, разминая затекшие ноги, в бешеном ритме и пело во весь голос, оповещая врагов и друзей о своем приходе. Всё им внимало.
Маленькая площадь Флоресты со старинными, сцепленными плечо к плечу домами, с обласканным раскидистым платаном была запружена народом. Одни сидели за столиками и пили нехитрые напитки, другие просто стояли, неотрывно глядя на танцующую женщину, стоящую на металлической площадке, чтобы звонче стучали каблучки. Женщина, подняв пышные юбки с воланами, обнажив сухие ноги в черных туфлях, отбивала ритм любви и разлуки. Руки, пальцы, голова, шея – всё было подвластно этому ритму, всё кричало от страсти. За ней сидел гитарист и временами хриплым голосом взвивался мольбой о собственной любви к только одному ему известному предмету страсти. Народ изнемогал. Над площадью клубился запах марихуаны.
Внезапно поняв, что не желаю испытывать вновь былые страдания, я быстро собрала свои пожитки и умчалась пулей в подошедшую электричку.
 - Забудь, забудь, забудь. Всё прошло, всё ушло, всё кончилось, - успокаивал меня перестук её колёс.