Полгода до весны

    Помнишь тот удивительный восход, когда мы стояли вдвоем напротив окна и смотрели на неспешно падающие снежинки? Казалось, время остановилось, желая насладиться невообразимой и настолько редкой панорамой осени. Ещё прошлым днём октябрь обычной манерой нес одни лишь тучи, и кто мог подумать, как быстро природа сменит костюм. Мои чувства смешались, не в силах выдавить из себя ни слова, я пытался запомнить до мельчайших деталей увиденное, запечатлеть в воспоминаниях каждый миг. Лишь теперь понимаю, насколько наивны желания оставить хоть что-то, кроме эмоций, которые нам дарит момент.
    Улыбаясь, ты что-то произнесла. Пустяковое и банальное, но от этого ничуть не менее интересное для меня. Иногда говорят, что фраза была сказана ни к месту. Знаешь, я думаю все сказанные фразы приходятся к месту. Неужто это стоит как-то контролировать, теряя подсознательность и правдивость слов? А ведь нас так и учат примерять шляпы ситуациям, меняя себя и свои желания.
    До первого урока ещё оставалось время, но в моей голове теперь строились несбыточные сюжеты, как что-нибудь сорвёт его. Необъятных размеров дерево прорастет прямо в центре нашего пансиона, пробив дыру до самой крыши, уходя вглубь облаков. Все учителя соберутся вокруг него и будут обсуждать, как могло произойти подобное. Только вообрази, те снежинки падали бы прямо на наши пораженные, задранные вверх лица, а лучи света продирались сквозь ветви. Потрясающе.
    Я ненавидел обыденность, но не в том ключе, как говорят многие. Мне хотелось сбежать в другой мир, ощутить со стороны происходящее с простым учеником, который боится открыться и потеряться. Слиться каплей в течении и перестать существовать как отдельное, пускай и гораздо менее значимое явление, вот что пугало.
    После, уже шагая в класс, я хотел предложить встретиться вечером, но слова невразумительно путались, ты и не поняла. Шанс разнообразить день вновь разбился. Уже не раз осознавал, что вживую вряд ли смогу сказать все, что напишу тут. Мы не случайно пересеклись у окна, я знал, куда ты ходила каждое утро. Наши взгляды пересеклись, и твой радостно удивленный голос позвал меня. В тот коридор редко ходили, ты же догадывалась о моей симпатии, о том, что я не просто так проходил там, верно? Хотя не так важно, по крайней мере, теперь. Все же я напишу конкретно — да, у меня есть чувства к тебе, и по сей час они не исчезли.
    Твоя мягкая походка невольно влекла идти, не знаю, что и сказать. Хочется верить, что я учился ступать так же, передвигаясь свободным полетом. Мое письмо пока идёт в никуда, но это от волнения. Да, когда будешь читать строки — знай, что они пишутся не одним разом. Бывает, разные абзацы веют разным настроем, извини за такой контраст.
    Последний год учебы здесь, а дальше пустота. Трудно предугадать дальнейшую судьбу, но во мне борются два существа: одно жаждет перемен и с радостью на лице уйдет от серости нескончаемо идущих друг за другом однотипных дней, тогда как другое дрожит неизвестному и ни за что не выглянет наружу из своей берлоги. Я в ужасе. Ровно такое ощущение у меня вызывал родной дом, который, кажется, так недавно согревал меня своим теплом. До сих пор трогаю его старенькие уютные стены во снах. Все так нечётко, все настолько в прошлом.
    Ты так хорошо отзывалась о своей семье, что я правда ненавидел эти рассказы. Всего несколько раз мы оставались наедине и говорили о личном. Говорила ты, а мне не удавалось поддержать беседу, сомнения переполняли голову.  Как-то я услышал родителей, трудно представить, насколько холодно они отзывались обо мне. Размышляли о том, куда деть, словно купленное кресло. Как мерзко и подло с их стороны. Одна фраза особенно кольнула сердце, ее, думаю, не забуду теперь никогда. "Неловко получается", — произнесла мать. Гнусно, не выношу. А твои рассказы о младшей сестре, как она вместе с родителями встречает тебя, когда приезжаешь. Как вы вместе беседуете за столом, и все так хорошо. Не все приехали в пансион по своей просьбе, хотя я и рад, что так вышло. Не придется лицемерить, делая вид, что ничего не изменилось. Они притворялись всю жизнь, поверить только.
    Много думал, чем же продолжить, и заснул за письменным столом. Когда долго пытаешься выдавить из себя то, что так далеко запрятано, становится тесно. Снаружи тебя будто сжимает толпа, становится тяжело дышать и ты пытаешься убежать от всего, но привычная ширма не помогает. Хорошо, что пришел сон, иначе, боюсь, письмо отправилось бы в корзину. Любопытно, сейчас ты, наверное, спишь. Время позднее, скорее всего, так и есть. Но вдруг, есть ничтожна надежда, крупица вероятности, что прямо сейчас ты тоже пробудилась и смотришь теперь на Луну, и думаешь обо мне. Такого не может быть, но все же...
    Что же до главного, то я хотел бы поговорить об убийстве. Хотя не уверен, главная ли это тема письма, скорее просто важный кусок повествования. Да, не так давно наша библиотекарша покинула свет, и как уже известно наверняка, не по простому стечению обстоятельств. Расследование идёт полным ходом, но нам почти ничего не сообщают, а это обидно. Непонятно почему молчат, будто нас дело не касается. Меня заинтересовал случай, и я очень внимательно начал наблюдать за происходящим. Поведение многих изменилось, не удивительно, учитывая обстоятельства. В пансионе застыл животный страх, и его чуяли все.
    Говорила, что тебе страшно, не бойся. Куда пропала счастливая улыбка при общении, я так любил созерцать ее, куда делся тот самый взгляд? Жалкие обрывки фраз, которыми мы обменивались, прорастают в моей голове, неизбежно ломая поток мыслей. Не бойся просто потому, что ты не одна, потому, что голос разума победит, а страх улетучится.
    Не один я видел, что ее лицо оказалось изуродованным. Широкая, въевшаяса в глубь кожи полоса от глаза до глаза, проходящая через подбородок; множество вырезов на лбу и дюжина других порезов. Для меня оставалось тайной, что же могло послужить причиной для подобного рода убийства. И тайна манила своей опасностью, непредсказуемостью.
    В первые дни по горячим следам удавалось цеплять информацию почти случайно, она лежала на поверхности. Я узнал почти всех, кто брал книги в тот самый день, просмотрел расписание большинства учеников и выяснил, кто мог отлучиться. Осмотрел лазарет, слушал разговоры следователей, интересовался у других, что они думают о происходящем. Никакой картинки не складывалось, но я все больше понимал, что сейчас чувствует тот, кто убил ее. Он не боялся, что его найдут, он упивался своей решимостью и силой. Перешагнув запретную черту, ему удалось наконец обнаружить такого себя, который ему нравился. Из жертвы он стал даже не хищником — охотником, который действует не просто по велению внутренних импульсов, а хладнокровно просчитывает каждый шаг и действует согласно свободе выбора. Убийца вспархнул, смог прыгнуть выше головы, и теперь ниже никогда не опустится. Я бы почувствовал его, стоило ему заговорить со мной.
    Но столько людей, и к каждому нужно было искать подход, аккуратно и неспешно. Сначала я отмел взрослых: учителя, доктора, повара и прочие служащие не делали этого. Просто по их словам становилось понятно, что не они. Вряд ли кто-то снаружи проник бы сюда, потому я остановился на учениках.
    Кажется невозможным поговорить с каждым в пансионе, оттого следствие тянулось. Но я слышал, пожалуй, каждого, ни у кого в голосе не звучало торжества. Кто-то боялся, кто-то нет, но никто не стал победителем.
    К чему все это, спросишь ты? Неужели я нашел его, неучто мне удалось? Но как и почему следствию до сих пор ничего не известно, в чем причина, думаешь ты. Подумай лучше, ответ правда не так далек. Тот, кто так много фигурировал в письме, для кого оно предназначалось. Да, я знаю, поверь, мне сейчас ничуть не лучше, чем тебе. Что я теперь собираюсь делать? Вряд ли мне удастся рассказать это кому-то, я не смогу. Не смогу просто потому, что не хочу терять тебя. Мы что-нибудь придумаем, если только ты сможешь простить меня.
    Я убил ее, и теперь не знаю для чего. Я силен как никогда, это позволяет раскрыться и показать себя миру без маски. Только эта сила помогает мне дописать последние строчки, не укрыв душу. Банальный мотив, когда чудовище полюбило красавицу. Просто наивно и глупо, что скрывать. Мы встретимся только, если ты захочешь, и если захочешь — не увидимся никогда.
    Ты  вольна рассказать, отправить нести заслуженное наказание, я пойму и приму, но прочти же до конца. Сложно разглядеть прекрасное в уродстве, но постарайся, прошу, сделай усилие и попробуй. Я не планировал ее убивать, мое сознание помутнело. Слова, те самые, которые произнесла мать, которые я так хорошо запомнил, прозвучали из ее уст. Не относящиеся ни ко мне, ни к той ситуации, они свели с ума, я просто потерялся. Смешно, какой охотник, я жертва собственного капкана. Произошел ужас, а я не ощущаю. Я победитель, потерявший что-то важное. Мир стал пресным, а наслаждение собственным превосходством угасает, веришь ли?
    Настало утро, выходным пришел конец. Последний штрих, я успею. Сквозь листы бумаги вижу твои слезы и ужас. Вокруг заканчивается чернота, как не вовремя. Что может проникнуть в меня, эти лучи света? То, что ты меня не простишь? Конечно нет, я заполнен силой, которой нет больше применения. Все это бесполезно, я просто дурак. Писать письмо такого рода перед тем, как я совершил это так глупо. Я держал удар, пускай она и сказала ту фразу, но никакого убийства пока не произошло. Письмо создавалось только для меня. Я получил кусочек той силы, которой мог бы, но этого достаточно.
    Мне страшно за себя, за то, что я только придумал такое. Прости, просто попробуй. Ты понимаешь, что я схожу с ума и пытаюсь сделаться другим, но без тебя не быть мне собой. Я бросаю все и оставляю лишь чувства.
***
    Бумажки загорелись от пламя свечи и ушли в никуда. Было написано куда более правдивое и простое признание в симпатии. Без той силы и непобедимости, но с добротой и человечностью. Немного странное, неуклюжее приглашение встретиться после уроков от обычного ученика. Руки дрожали, строчки корябались, но записка оказалась готовой. Капля, пускай куда менее могучая, чем течение, осталась, никуда не делась.
    И тонут лишь те, кто не хочет, другие уходят. Выплывают те, кто хочет, вытаскивают того, кто нет.