Берегите мужчин

Берегите мужчин. (Или новая сказка для старых русских)

Утекает время, утекает. Подставляешь руки, рот - а оно всё мимо. И пытаешься за ним вприпрыжку - не успеваешь. Крадёшься за ним – не обманешь. К зеркалу подходить уже стесняешься. Вместо прежней кокетливой улыбки- унылая гармошка. Рябинки, раньше даже милые, внятно проступили ямами, на слишком круглом, невнятном лице. Волосы, когда-то густые и тяжёлые, торчат редкими пёрышками, слишком легкомысленными для большого и очень ощутимого уже, грузного тела. 
Руки, прежде гибкие и гладкие, провисли мешками. От долгого, застойного одиночества, некоторые детали её женского организма, включая душу, начали ржаветь и создавать некоторые неудобства. Жизнь приостановилась. Ноги-то, по привычке, ещё бегали, но как-то тяжело и неохотно. Да и куда бегать? Ни денег, ни, по этой причине, желания. Работу она давно оставила. Нет, не по старости. Пенсия маячила ещё где-то далеко, а работать не хотелось уже сейчас. И как-то получалось вроде. Выручал домашний бизнес на собственной квартире.
 Нет, квартирка маленькая, обычная двухкомнатная хрущёвка, с совмещённым санузлом и прочими неудобствами. Но одно преимущество всё же было. Квартира была угловой. Следовательно, в одной комнате было целых два окна. Народ понял сразу, как использовать это сомнительное преимущество. Ставилась перегородка, и вместо одной маленькой, появлялось две, но оочень маленьких комнатки. Собственно, и на комнатки они не очень походили. Так, скорее вместительные кладовки. Но, это для соседей завист-ников, а для владельцев, это уже была трёхкомнатная квартира. А это вам не хухры-мухры.   
В одну, из получившихся каморок, она втиснула шкаф, где любовно разместила свой гардероб, -  все два платья, старенький плащ и очень похудевший после нескольких стирок, пуховик. Оставшуюся территорию занял видавший виды диван, прикрытый дряхленьким пледом. Ещё остался проход, на одно тело, и целый стул, изображавший из себя иногда, по необходимости, столик многофункционального назначения. Получилась спальня. С другой комнаткой всё было проще, так как она оказалась ещё меньше и ничего, кроме раскладушки  и  стула, такого же, как в барских хоромах, не вместила. Дело было за малым - найти желающего снять эту сомнительную жилую площадь за живые деньги. Всё наладилось неожиданно просто. Лиха беда начало.  И понеслось. Жильцы всех мастей, без роду и племени, но исключительно мужеского полу, неиссякаемой чередой, старательно обживали  этот угол, имеющий свою дверь и окно.  С живыми деньгами было туговато. Расплачивались натурой, редкими деньгами и ремонтными работами. Постепенно жизнь налаживалась. Менялся и облик квартиры. Ремонт шёл постоянно, но медленно, и зависел от профессиональных навыков жильцов и их уровня трезвости. Зато физиологические потребности переживали вторую молодость. Зинаида уже озаботилась состоянием своей оплывшей фигуры и приняла некоторые меры для приобретения талии. Время от времени, соседи впадали в ностальгию, слушая забытые, душераздирающие индийские мелодии, под которые она старательно вертела неуклюжим задом. Это называлось танцем живота. Уже и результаты начали прослеживаться, но.…    Всё закончилось гораздо быстрее, чем начиналось. Скорее всего, подсуетились соседи. Конечно же, из зависти к её вольному житью на фоне их трудовой безнадёги. Да и обилие часто меняющихся лиц  из всех бывших  союзных республик распавшейся страны, внушали опасения. Соседи явно не хотели нового объединения наций, в отдельно взятой квартире. Равно, как и незаслуженного счастья нетрудового элемента, подающего нехороший пример для подрастающего поколения. Зинаида держала квартирантов со всей строгостью. При всей своей разбросанности, она обожала чистоту и свежий воздух. За чистоту приходилось бороться самой, в неблагоприятных условиях. Жильцы, прибывавшие за поиском средств и счастья из дальних аулов, не успевали освоить, до своего убытия, такой сложный инструмент, как унитаз. Бедной Зине приходилось ежедневно уничтожать следы непопадания в него. Но курить в квартире она не разрешала, и за свежий воздух приходилось бороться уже соседям. Презрев все указы нашего заботливого правительства на запрет курения в общественных местах, включая подъезды, квартиранты нагло курили на лестничной площадке.  Зинаида выделила им настоящую пепельницу из толстого синего стекла, купленную, кстати, на свои собственные деньги. Жильцы не оценили эстетизма её жертвы, и начали регулярно стучать в полицию, напирая на угрозу растления своих чад, бодро подтянувшихся к этой пепельнице. Узнав о происках соседей, Зинаида напряглась и затаилась. Двери никому не открывала, с соседями не общалась, жильца в подъезд не выпускала. Это, естественно, вызвало протестное настроение и остановку ремонтных работ. Понятное дело, длиться долго так не могло. Обои были не доклеены, плитка в ванной  ободрана, а жилец расстроен. Приходилось его утешать. В один из   вечеров, потеряв бдительность,  из-за совместно распитой в горести  бутылки беленькой,  Зинаида выпустила его на волю, то бишь в подъезд - покурить на свободе. Время было позднее, все давно расползлись по своим норкам. Свет одинокой лампочки разогнал густые тени по углам и лестничным маршам. Ничто не предвещало беды. Вот только одного она не могла предусмотреть.
Бедолага участковый, в очередной раз,  разругавшись со своей супругой, мо-рально и физически оскорблённый, был изгнан ею из их совместного места проживания.  Приобретённого, кстати, в долевой равности. Деваться служи-вому было некуда. Проситься домой не позволяла, вдруг взыгравшая гор-дость. И тут вспомнилось заявление от жильцов подопечного дома «о во-пиющих беспорядках в подъезде, подрывающих устои социального прожи-вания граждан». Дом был рядом, подъезд уже знаком, и решение устроить засаду на нарушителей порядка, обещало двойную выгоду - крышу над головой  и, возможно, благодарность, или даже премию, от начальства. Поднявшись на этаж выше   указанной жителями вредоносной площадки, притулился в углу, разложив усталое тело по стенам.  Постоял, подождал, устал. Попытался пристроить свой тощий зад на батарею, но подвели коммунальщики. Что-то зашевелилось в их чёрствых душах, и они решили подарить людям добро, врубив на полную мощь отопление. Казённая форма была ещё по-летнему тонкой, и ощущения благости он не почувствовал. Подскочив, вспомнил, как его отец, милиционер в прошлом, рассказывал, что дед, служивший  в каких-то прежних органах, сел однажды, в крепком подпитии, голой попой на плиту. Выжить-то выжил, но его пятая точка оказалась на долгие времена, самым загорелым местом на его теле. Да….Династия. Новое внедрялось путём проб и ошибок. Быстро пересел на ступеньки, но тут же снова вскочил, почувствовав в штанах сырость. Вспомнил, что это один из поводов его присутствия здесь. Прокуренные, загаженные, тёмные подъезды этих, совсем не элитных домов - бич и забота администрации города. Совсем расстроился. Забился  в уголок и закурил. Немедленно приоткрылась чья-то дверь, и растрёпанная баба в ночной рубашке заверещала:
   -Наркоман проклятый! Опять куришь! Управы на вас нет, алкаши проклятые!  Обкурили, обоссали всё. Щас полицию вызову.

Участковому совсем не хотелось делить будущую славу по поимке вредите-лей, с кем-то ещё, и он ретировался. Протопав на два пролёта вниз, услышал, как дверь захлопнулась, словно голодная челюсть мышеловки, наконец, поймавшей свою жертву. Немного выждав, занял прежнюю позицию. Наконец, его мучения  были вознаграждены. Жертва тенью выскользнула из нехорошей квартиры и двинулась к вожделенной пепельнице, где и была взята с поличным. Жилец, ошалевший от такой несправедливости, не сопротивлялся. Отсутствие регистрации, документов, прописки плюс происки бдительных соседей, решили его и Зинину судьбу. Его в участок, а ей долгие разбирательства и крупный штраф за нарушение многих параграфов закона. Зинаида бухнувшись на колени и трубно ревя, умоляла пощадить её будущую сознательную жизнь. Клятвенно обещала – никогда, никого, никому…
     -Работа?! Да завтра же пойду! Куда угодно, где угодно, кем угодно…
Связываться с ней, себе дороже. Ну что с неё взять? Но взяли. Единственную ценную вещь - компьютер со всеми приладами, подаренный дочерью. Да, Зинаида никогда не была замужем, но дочь имелась. Правда, жила она дав-ным-давно в другом городе, снимая квартиру на двоих с напарницей. Зинаида подозревала нестандартные отношения и, на всякий случай, держа-лась настороженно. Нет, борцом за нравственность она не была, но не одобряла. Дочь была прописана у неё в квартире и не забывала об этом. Мало ли что может случиться с мамой. Поэтому редко, но приезжала, одаривая подарками, с прицелом на будущее - обои, дверные ручки и даже ламинат, который Зинаида предусмотрительно припрятала и, тем самым спасла от жадных рук родной полиции. Дочь не скупилась и на денежные переводы. Высылала мало, но регулярно. Хватало только на скудное пропитание. О плате за квартиру речь уже не шла, и Зинаида регулярно находила свою фамилию в списках должников, бессовестно вывешиваемых на самом виду, у входа в подъезд.
Дни поплыли, один тоскливее другого. Устроиться на  работу  не позволяла душевная травма и несоответствие требуемых телодвижений и низкой их оплачиваемости. Квартира, не успев возродиться, снова приходила в упадок. Недоклеенные обои с грустным шелестом опадали, словно листья этой слякотной осени. Небо поливало землю слезами, затекающими в щелястые окна. И снова, с тряпкой в руках, она уничтожала следы потопов, но уже  не только в туалете, а по всей квартире. Мысль что-то сделать самой, в голову как-то не приходила, а если и появлялась, она давила её в зародыше. За чьей-то дверью надрывался Виктор Цой, требуя перемен. И она была с ним согласна.
Зинаида шла по улице, привычно глядя под ноги, когда огромная лужа перекрыла все пути. Вплавь? В опасный обход по проезжей части? Ни того, ни другого не хотелось. Осмотрелась и удивилась. Прямо посреди лужи, по-качиваясь на полусогнутых, тощих и длинных ногах, стояло нечто, - то ли  мальчик, то ли старик, то ли сон. Нет, скорее старый мальчик, потерявшийся в жизни и в этой луже. Длинный, тощий, с крупной головой на тонкой безза-щитной шее и носом, смотрящим в усы. Он, явно с трудом удерживал равно-весие, помогая себе руками, как канатоходец на канате. И эти нелепые взма-хи руками напоминали трепет крыльев раненой птицы. В нескольких шагах от него, у входа в пивной бар, символом процветающего в стране пивного бизнеса, угрожающе раскачивалась огромная надувная кукла. Нарисованная на толстом животе   бутылка, должна была служить опознавательным знаком заведения. - Заходи, дорогой, и будешь таким же толстым и счастливым! Ветерок усиливался, и амплитуда колебаний этого резинового чудовища всё увеличивалась. Мужчина ничего этого не видел, сосредоточившись на единственном желании - устоять в борьбе со стихией. Всю картину увидела и оценила Зинаида.  Движимая неосознанным порывом, она смело вступила вдруг окрепшими ногами сорок первого размера, в волнующуюся лужу. Обхватила сильными руками тощее, длинное тело и вынесла его на другой берег. Резко развернулась и, не выпуская обмякший груз, уверенно пошагала домой. Лишь у квартиры, поставила его на ноги, прислонив к стенке и подпирая ногой, открыла дверь и переставила его за порог. Клетка захлопнулась.
В прихожей сняла с него  ароматную одежду, наполнила ванну горячей во-дой, щедро плеснула пены для ванн, и уложила его отмокать. Весело лопа-лись пузырьки пены, темнела вода, и светлело лицо найдёныша. Через час, чистый, благостный, закутанный в необъятный  зиночкин  халат, он сидел на кухне и пил горячий, сладкий чай с сухариками. Зина сидела напротив, под-перев щёки кулаками,   думала о превратностях судьбы. Из его скупого рас-сказа поняла - ни документов, ни жилья, ни работы. Приехал на заработки.  Деньги, вырванные  из скудного семейного бюджета, были утеряны по при-бытию в Россию, сразу и безвозвратно. Ну, не то чтобы утеряны, скорее, про-питы, при установлении дружеских контактов. Контакты установил, но как только деньги кончились, дружба не сложилась. Вот так и приплыл, в ту са-мую лужу. Зиночка маялась в тоске.
-    Опять те же грабли. И что теперь с этим делать? Мне ЭТО надо?
Но глаза его лучились тихой радостью и надеждой.

     - Не выгоняй, я сгожусь. Вот отдохну малость, и сгожусь. На что? На всё! Да, и на это тоже. Обои? Запросто. Щели в окнах, плитка в ванной, пол - мы всё сделаем. (Уже Мы). Откуда деньги? Заработаю на чужих, неумелых ручках.

Сдалась без боя. И ведь, правда. Отдохнул, отъелся чуток, и стал нужен всем сразу. Улыбчивый, обходительный, услужливый, не гнушающийся никакой работы. Починить кран - пожалуйста. Побелить потолок – Да! Выложить стены в ванной кафелем – со всем удовольствием! И всё за недорого, но добротно. Добыли кое-какие документы, и жизнь заиграла новыми гранями. Деньги потекли, пока ещё тонкой, но уверенной струйкой. Ремонт почти закончен. Прибарахлились слегка, по сезону. Дома запахло настоящей едой. Ну а вечера и ночи! Для похудения уже не требовалась индийская музыка и страстный танец живота. Всё происходило естественным путём.  И всё бы ничего, даже хорошо, если бы не прежние, дурные привычки. Выпить он любил ненормированно. От всей души. Началась священная война за человека с большой буквы. Нет, питьё она не отрицала. Разрешала иногда, но при собственном участии и строгим досмотре за количеством.  Постоянно держать руку на пульсе, не всегда удавалось. Он находил пути и способы увильнуть от её всевидящего ока и тогда…. Соседи могли наблюдать стран-ную фигуру в одних трусах, стыдливо жавшуюся по углам лестничной клетки. Было холодно и неуютно. Это был суровый метод воспитания, но весьма действенный. В душе его закипала обида, и очень хотелось туда, в потерянный рай, где светло и тепло, и недопита бутылка. Можно, конечно, барабанить в дверь, напрягая её нервы, или взывать к совести, используя уже проверенные методы - от мата до жалобных стенаний. Но, уже приобретённый среди жильцов статус, не позволял пасть так низко. Надо сказать, что соседские бабы, поголовно одинокие и обозлённые, по этой причине, на весь мир, начали проявлять к нему явную симпатию, граничащую с вероломными намерениями.  Даже осмеливались  приглашать к себе, в подобные грозовые минуты, чтобы отсидеться и обогреться. Ну а там, как пойдёт. Но он был горд и верен. Да и идти в гости без штанов, претило его выросшему самолюбию. Приходило раскаяние и упорное желание вернуться к той, жестокой, но уже родной. На неверных ногах он подкрадывался к заветному порогу, царапался в дверь и униженно просил пощады. Зина, прильнув чутким ухом к двери, слышала недвусмысленные притязания соседок, и не могла с ними согласиться. Это было чисто её, выстраданное завоевание. Дверь открывалась, и сильная  рука втягивала его в тёплое нутро квартиры. Какое-то время, желающие могли услышать шлепки и ненормативную лексику в исполнении двух голосов. Но потом всё затихало, и воцарялись мир и покой. Подобные демарши становились всё более редким явлением, а жизнь более стабильной. Идиллия, вперемежку со скандалами и, прости Господи, драка-ми - всё как положено в среднестатистической семье, со среднестатистиче-скими запросами. Словом, жизнь шла своим чередом.
  Часто вечерами, они устраивались среди подушек на новом диване. Он воз-лагал свою голову на её широкие колени, она гладила его по волосам и басовитым голосом что-то тихо пела. И звуки эти разносились по притихшему подъезду, принося всем, умеющим слышать, покой и умиротворение. Так родилась новая ячейка общества. Не хуже и не лучше множества других в том мире, где затюканные, уставшие от беспросветного одиночества и собственной ненужности женщины, боясь упустить своё счастье, не проходят мимо павших, заблудших мужчин. Даже если они пали в лужу. Достают, выуживают, отлавливают, обогревают и одомашнивают этих одичавших особей. Бытие определяет сознание и рождает своих, новых Пигмалионов. Уже и песни слагаются -  « Я его слепила, из того, что было…» И пусть им будет счастье.

30.10.16