Баба Вера

    Бабу Веру не любил весь подъезд. Не любил – это ещё слабо сказано, её терпеть не могли все от мала до велика. Внешность у старухи была не то что обманчива, она, эта внешность, беззастенчиво врала, прикрывая под румяным круглым лицом и выцветшими синими глазами медузу Горгону. Казалось бы, полные люди должны быть приветливыми и добродушными, но к ней это никак не относилось. Тучная бабкина фигура состояла не из костей, мышц и жира, а напоминала бурдюк, наполненный ядовитой желчью.
     Как злобная оса, Баба Вера впивалась в каждого. Гневно выговаривала за случайно обронённый на лестнице трамвайный билет, за детские рисунки мелом на давно некрашеных зелёных стенах, за цоканье женских каблуков, за машины, припаркованные во дворе. За всё! Ей неважен был возраст жертвы, пол или материальное состояние, со страстью революционера старуха кидалась на любого нарушителя общественного порядка. Противная баба громогласным голосом изливала чёрную брань, потрясая пухлыми кулаками, а напоследок выкрикивала очередному провинившемуся:
     - На всех управу найду!.. На всех! Ещё попляшете у меня!
     Где она собиралась искать эту управу никто из соседей не знал, а плясать под её дудку желания ни у кого не возникало. Народ молча проскальзывал мимо хищного ископаемого, иногда кто-то огрызался, что-то бубня под нос, но с бабкой не связывались.
      Каждый Божий день, утром и вечером, старуха восседала на лавке у подъезда как почётный караул у Букингемского дворца. Вместо папахи летом на седой скрученной «фигушке» лежала синтетическая шляпа с огромным цветком, бывшая когда-то розовой, зимой же злобная мегера натягивала на макушку ярко-голубой мохеровый берет времён коллективизации. Мохер давно слипся и бабкина голова выглядела в нём как сигнальный маяк. Жильцы, в темноте возвращавшиеся с работы, завидев издалека эту путеводную звезду, прямым курсом шли в родной подъезд. Не желая играть роль «козла отпущения», мчались мимо неё, коротко бросая:
     - Здравствуйте, баб Вер!
     Если повезёт, то заскакивали на крыльцо и быстро хлопали дверью, спасаясь в темноте лестничных маршей. А уж если не повезёт и старуха успевала зацепить своей палкой, то будь добр помёрзнуть и выслушать всё – сплетни, ругань, нравоучения и неизменное про управу и половецкие пляски.
      Альбину старуха сразу невзлюбила. Дело в том, что молодой женщине в наследство досталась бабушкина двушка на втором этаже, аккурат под квартирой бабы Веры. К ней-то злыдня цеплялась больше всех с того дня, как три года назад Альбина поселилась там с полугодовалым Мишкой.
      - Позарилась на Машкино наследство? Сама незнамо откуда явилась, так ещё и мальца орущего приволокла, - выговаривала старуха, тыча палкой в детскую коляску.
      - Ничего я не позарилась, баб Маня мне оставила. А у Мишеньки животик болит, вот и плачет, - отбивалась Альбина.
      - Угля ему дай, да укропной воды. Не знаешь, что с дитём делать, а туда же – рожать!
      - Врач нам лекарство назначил.
      - Что они знают, твои врачи? Кроме химии, ничего не пропишут. Где эта медицина сейчас, где?.. Только и умеют, что клизьму или градусник поставить.
      Альбина подхватила коляску и бегом помчалась по тротуару в сторону сквера.
      - Нагуляла ребёнка? Ни вырастить, ни воспитать… Мужа-то нету, нету… – неслось вдогонку от подъезда.
      Уже потом сосед по лестничной площадке, Иван Сергеевич, сказал Альбине:
       - Не связывайся ты с ней, до седьмого колена с грязью смешает. Голову нагни и иди вперёд полным ходом, все так делают. Не бабка, а сущее наказание.
      Связываться всё равно приходилось. Мишенька рос, а вместе с ним росли и заботы у Альбины – то зубки режутся, то приболел, а то и просто закапризничал. Ребёнок плакал по ночам, Альбина и так-то не спала, а баба Вера нарочно топала ещё громче. Иногда старуха выскакивала на площадку и кричала на весь подъезд:
      - Да замолкнет он когда-нибудь?.. Покою никакого нет, орёт и орёт!
      - А вы ещё сильнее топочите, как слон, потолок мне скоро проломите! Итак не спит, ещё вы тут…, - раздражённо говорила Альбина, выйдя из квартиры с Мишкой на руках.
      - Когда-нибудь это кончится? Людям на работу с утра! – рявкал Иван Сергеевич, появляясь в дверном проёме в одних подштанниках. За его спиной маячила супруга с батончиками бигуди на голове.
      Ещё немного пошумев, полусонные жильцы разбредались по квартирам и так до следующего раза.
      Мишка подрос и Альбине удалось его пристроить в детский садик, а самой найти работу бухгалтером в быстро развивающуюся сеть магазинов. И вроде бы жизнь потихоньку налаживалась, да вот с ребёнком прямо беда – начал болеть и Альбине приходилось постоянно брать по несколько дней за свой счёт. То, что это сразу пробивало брешь в её тощем семейном бюджете, ещё пол беды, хуже всего, что в последний раз кадровичка вызвала Альбину и сказала:
      - Я тебя, конечно, понимаю, сама мать, но ты извини – это частная структура. Такие работники здесь не нужны.
      - Может, больничный принесу? – заикнулась Альбина, почувствовав, что она первый кандидат на увольнение.
      - А работать за тебя кто будет? Врач-педиатр? У нас магазины, а не центр помощи матерям-одиночкам.
      Как-то зимой ночью у Мишеньки поднялась температура до сорока, подцепил ангину в садике. Альбина попробовала сама справиться с жаром, дотянула до утра, но градусник упорно показывал то 39,5, то 40. Под утро вызвала скорую. Женщина-врач осмотрела ребёнка, сделала ему укол и дождалась пока спадёт температура.
      - Есть кого за лекарством послать? - спросила она, выписывая рецепт.
      - Нету, пока заснул, сама сбегаю, - вздохнула Альбина. Мысль о том, что опять придётся отпрашиваться, не покидала всю ночь.
      - Понятно, идём, кое-что в машине есть. На пару дней вам хватит, а там и ребёночку полегчает, купишь.
      Они вышли на улицу. Баба Вера уже сидела на дежурстве, подложив под себя на красную пластмассовую ледянку. Альбина взяла лекарство, тепло попрощалась с врачом и повернула назад.
      - Опять заболел? Орал всю ночь, - с неприкрытой враждебностью сказала старуха.
      - Ну, заболел, вам-то что? – устало ответила Альбина, присаживаясь на заснеженную скамейку. – К вашему сведению, все дети болеют.
      - Неужели? Ты одна в целом мире дитё ростишь?.. Или другие матери есть?
      - Что вы ко мне цепляетесь? Итак тошно…
      - А чего тебе тошно-то? Молодая, здоровая, гулящая!
      - При чём здесь гулящая? – спросила Альбина, смахнув навернувшуюся слезинку. – Не знаете ничего и лезете. Меня вот с работы уволят…
      - Так ты попроси кого-нибудь с мальцом-то посидеть, - как-то враз смягчившись, сказала бабка.
      - Кого я попрошу? Нету у меня здесь никого.
      - Как это нету? Совсем одна, что ль?
Альбина ничего не ответила и шмыгнула носом. Старуха помолчала, а затем добродушно сказала:
      - Не реви, девка, давай, я пригляжу.
      - Вы-ы? – переспросила Альбина, повернувшись к соседке. От удивления она даже забыла, что собралась плакать.
      - А что?.. И дочь вырастила и внука, думаешь, я сразу старой родилась?
      - Да, как-то, неудобно… и с палкой ходите…
      - Палка это так, для острастки, - важно сказала старуха и приказала: - Идём, нечего на снегу сидеть, застудисся.
       Она резво поднялась и заспешила в подъезд, растерянная Альбина потянулась  следом.
       Весь день она была как на иголках, номера телефона у бабки взять не догадалась и вся извелась. Когда вернулась домой, то обнаружила совершенно невообразимую картину – соседка сидела на кухне с Мишенькой на коленях и поила его ромашковым отваром. Ребёнок пил маленькими глоточками и поглядывал на бабку.
       - Вот и молодец, смышленый-то какой, пей, пей, - та ворковала глухим голосом.
       - Ой, баб Вер, спасибо большое! Без вас бы уже точно уволили, - с ходу сказала потрясённая Альбина.
       - Ну, коли не выгнали, так и слава Богу, - произнесла старуха, пропустив мимо ушей её благодарности. – Я там в большую железную кружку заварила, попозже ещё дашь. Да медку принесла. На ночь молока погрей, туда ложечку положи и маслица немножко.
       - А таблетки-то пили?
       - Пили мы твои таблетки, пили. Забирай дитё, завтра приду в полвосьмого.
       Так и пронянькалась баба Вера с Мишкой пока он болел. Благодарная Альбина брала в своём магазине коробочки зефира в шоколаде и каждый день приносила их добровольной сиделке, старуха зефир очень уважала и не отказывалась.
       - Сколько я вам должна? – спросила Альбина, когда ребёнок поправился. Мишка привязался к соседке и не отставал от неё ни на шаг, держась ручонкой за подол фланелевого бабкиного халата.
       - Ой, девонька, не всё-то деньгами меряется, - грустно сказала баба Вера, прихлёбывая чай из большой кружки. Они мирно сидели у Альбины на кухне и чаёвничали. – А Мишане не надо бы в садик, хилый он.
       - Да нечем мне няньке платить.
       - А родители-то что?
       Альбина рассказала ей всё – как Ромка, Мишин отец, разбился на мотоцикле перед самой свадьбой, что у мамы астма и она не может жить в городе, а папа её одну никогда не оставит. А какие деньги  в деревне? Работы-то нет. Помогают, чем могут, и Ромкины родители тоже, но что они могут сделать в Псковской глубинке? Это же не город. Продуктами в основном, деньгами совсем немного, только что с маленького хозяйства выручат.
        - Так, ты, выходит, вдова? – спросила баба Вера.
        - Ну, почти, а что делать?
        - Такая молодая.... А я вот тоже вдовая с молодости.
        И она поведала Альбине свою историю. Вера Кузьминична вышла замуж по большой любви. Муж попался хороший, берёг жену и баловал, дочку родили, Марину, и жили счастливо, да видать не про неё счастье-то (так баба Вера сказала). В тридцать лет он сорвался с лесов на стройке и сразу насмерть. Одна она дочь поднимала, спасибо, страна ещё другая была, во всём ей помогали. Только вот Маринка непутёвая выросла, спилась и пропала где-то. Сына своего, Дениску, подкинула матери, а сама как сгинула. Баба Вера искала её долго, да так и не нашла. Лет через пять после пропажи бывший собутыльник принёс Маринкины документы, сказал, умерла от белой горячки.
         - Ты на неё похожа, глаза синие, как море, думала, такая же шалопутная, -  сказала соседка, подтянув на колени Мишку, и продолжила: - Налей-ка чайку ещё, распилась я… А внук у меня хороший, глаз не спускала с него, выучила на инженера. В Питере живёт. Всего-то четвёртый десяток пошёл, а и квартира в новом районе, и на работе уважают. Да... Вот так вот... Одно плохо - совсем приезжать перестал, всё некогда ему, занятой.  Но звонит частенько и денег много присылает. Да, только, зачем они мне? Куда их тратить?
         - Вы бы съездили куда-нибудь, баб Вер.
         - Да куда я поеду? Старая стала – ответила бабка, легонько поцеловав мальчишку в макушку. – Ты за деньги-то не переживай, не бедная я. Пусть у меня растёт, пока не окрепнет.
         - Что вы!.. Я так не могу!
         - Чего там не мочь?.. Ну, коли так, сколько за садик платила, столько и мне плати. А больше и не надо, найду чем мальца покормить.
         И жизнь у Альбины переменилась. Поутру, собрав Мишку, она тащила его вверх по ступенькам. Соседка уже стояла в дверях и благодушно улыбалась. Мальчишка счастливо тыкался носом в толстый бабкин живот, прижимая к себе игрушки, а старуха обнимала его большими руками и ласково приговаривала «Идём, внучек, идём». Иногда две женщины, молодая и старая, долго засиживались за чаем, ведя длинные разговоры обо всём.
         Раз в месяц Альбина отдавала бабе Вере две тысячи четыреста рублей, та, не глядя на деньги, сразу складывала их в жестяную коробку из-под чая. Альбина приоделась, повеселела и продолжала таскать няньке коробочки с зефиром.
         И у всего подъезда жизнь изменилась. Грязные ругательства больше не неслись вслед жильцам, бабка перестала придираться по мелочам и чинно выгуливала во дворе Мишеньку.
         В конце июля, когда Альбина принесла очередную плату, соседка спросила:
         - У тебя когда отпуск?
         - В середине августа.
         - А куда собираешься? – допытывалась бабка. – В деревню?
         - Ну, да, а куда нам ещё? Мишка на свежем воздухе побудет, да и родители соскучились.
         - Это хорошо, - сказала баба Вера, о чём-то раздумывая. – Только в деревню всегда успеешь, на море бы его свозить.
        С этими словами старуха прижала к себе ребёнка, тот поднял вверх щекастую мордашку и заулыбался.
        - Что, вы, баб Вер, какое море? Я его в глаза не видела.
        - Обычное море, синее-пресинее, - ответила соседка и достала коробку из-под чая. - Все твои деньги здесь, до последнего рублика. С этими-то будет двадцать одна тысяча шестьсот. Как раз вам на море и хватит. Мишане ещё на развлечения две тысячи дам, да свою зарплату добавишь.
        - Я не возьму, - сказала Альбина, опешив от такого предложения. Она смотрела на бабу Веру широко раскрытыми глазами, не понимая ничего в этой жизни.
        - Моле, моле, - закричал Мишка и восторженно запрыгал.
        - Видишь, дитё и то радуется. Бери, бери, я не обеднею, а вам на пользу. Ну… ты чего, девонька?
        Альбина расплакалась и уткнулась в полное бабкино плечо, а та её гладила по спине и приговаривала:
        - Ну, ну, будет тебе, будет…
        Так Альбина с Мишкой попали на море. Синее-пресинее, как баба Вера сказала. Накупались вволю, загорели, малыш даже ни разу не заболел. Вернулись они в Псков счастливые, забежали с гостинцами к няньке и сразу отправились на неделю в деревню.
         А ещё через неделю приехал внук соседки, Денис. Приехал, глянул на Альбину и пропал в её синих-пресиних глазах. Пропал так, что сразу забрал с собой в Питер и Мишаню и его маму.
        На прощанье, смахивая слезинки, Альбина обняла старуху и сказала:
        - Спасибо вам, баб Вера, вы мой ангел.
        - Ну, скорее дьявол, но пока для чего-нибудь тоже гожусь, - с небрежной ухмылкой ответила соседка, вытирая мокрые глаза.
        Она умерла через два года, дождавшись правнучку. Спустя год Альбина с мужем и детьми стояла у кладбищенской оградки.
        - Ты знаешь, что она мне сказала в тот приезд? – спросил Денис.
        - Что?
        - Сначала позвонила и заявила, что ей недолго жить осталось, шантажистка та ещё была. А когда приехал, скандал закатила. Кричала, помрёт и будет метаться на том свете, что внук бобылём остался. Если я упущу такую женщину, то она меня знать не хочет.
        - Серьезно? Так она всё подстроила?
        - Выходит так.
        - А ты что?
        - А что я? Вы с Мишкой когда вошли, я сразу понял – права была бабка, что меня вызвала.
        Они ещё долго оставались на кладбище, обнявшись и глядя на чёрный мраморный памятник. А баба Вера смотрела на них, а вверху, справа от её высеченного портрета, маленький белый ангел тоже глядел на супругов, на притихшего Мишаню и маленькую Маринку, сидящую на руках у папы.
Альбина настояла на ангеле…