Мастроянни Ирины Петровны. Часть 1

Из цикла рассказов «Я – бабушкина дочка». Рассказ №7.

Часть первая. Медный котёнок.

Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде, чем узнать, что «я люблю» –
То же, что «дышу» или «живу»!
В.Высоцкий. «Баллада о любви».

Да-да-да! Это снова я, Марьяна. И опять с любовной историей от одной из Лилиных подруг на их традиционном слёте: «Для поболтать». Только теперь все они участвуют в игре, которую я её назвала «Шахерезада в шампанском». Есть же конфетки «Вишня в ликере». Вкусные. Вот и записанные мною рассказы тоже завлекательные. По крайне мере, для меня. Даже не только для меня. В университете с интересом наблюдают, что за книжка рассказов у меня выйдет благодаря придуманной Лилиными подругами игре в «Бутылочку шампанского». На кафедре, говорят, что получится.  Но.… Как для рыбы нужна наживка, так и «изюминкой» для «сбора пионерского отряда»  на нашей кухне, регулярно проводимого, должно служить какое-нибудь фирменное блюдо. Сегодня «фирмачами» будем мы с Лилей и наш торт «Наполеон».

Ну, кто из сладкоежек откажется от домашнего «Наполеона»?! Из наших –  никто! Никто из Лилиных подруг на диете в этот «День объеденья» не сидит, килограммы в уме не считает  и про сантиметры объема талии не вспоминает. Мы не просто печем этот торт, даже узнали истории и легенды, связанные с его появлением. Это в России и в Америке он из торта «Неаполитанец» превратился в «Наполеон». А во Франции, которая  считается его родиной, он известен, как «Тысячеслойный». Лиля где-то узнала французский старинный рецепт этого торта, когда коржи из слоеного теста промазывались не только заварным кремом, а разными кремами. И делали  16 слоев….
 
Но, когда это было?! Сколько тогда метров ткани уходило на дамский наряд, а сколько сейчас на прямую мини-юбочку, стринги и маечку на бретельках?!  Гораздо меньше. Вот и число слоев в тортике сократилось до 10, зато прослойки между ними мы делаем разные. Особенно нашим дамам нравится, что есть прослойка с кислинкой. «Мы ихних французских «наполеонов» не пробовали, а свои хвалить не  перестанем», – по словам тёти Гали. Еще вчера с вечера мы с Лилей приготовили этот торт, и поэтому, сегодня,  на «День объеденья» все приходят к нам. Кто с какими подарками! Вот чай сегодня только от бабушки Вали. Она приехала из Калининграда и привезла любимый нами чай с марципаном. Правда, Лиля ворчит: «Не люблю я эти чаи с одеколонами». Но остальным  нравится.

  А вечер должен быть интересным. Ирина Петровна, наша строгая классная (не в современном понимании, а в дореволюционном) дама, не очень разговорчивая, решила «расколоться». Обещала рассказать «одну интересную историю» из своей жизни, «из собственного опыта». Мы предвкушаем. Даже больше «хотим историю, чем «Наполеон».

– Ну, вот все в сборе! – торжественно, словно клятву, пророкотала моя Лиля.
Ей не дала договорить Ирина Петровна:
  – И начнем мы с коньяка, а то  я волнуюсь. Давненько эту историю даже в голове не прокручивала, а, уж, вслух хочу рассказать впервые. А это ведь  история моей первой ночи любви!
– Ничего себе! - воскликнули остальные девочки.
–  Да,  Ирина Петровна, – протянула тетя Галя, - ты полна сюрпризов!
Тётя Галя присвистнула, но быстро закрыла рот ладошкой: не дай Бог, спугнуть рассказчицу.
– Да, ладно, вам! Ирина Петровна, Ирина Петровна! Хотите Ирина, хотите Ира! Зовите кому как удобно.
– Все, девоньки! Как говорят: «Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Лед тронулся». Мы к ней в доверие втерлись! Смилостивилась государыня- рыбка! – засмеялась Лиля. – А это точно еще одной рюмочкой коньячка надо отметить, и только после этого мы превратились в слух.

  Так и сделали. И история началась. История для нашей игры в «Бутылочку» от Ирины Петровны:

– Я ведь, Лилечка, по первой специальности почти твоя коллега. Ты Менделеевский заканчивала, а я МИХМ (Московский институт химического машиностроения). И студенческие годы начинала в общежитии на «Соколе». Большой студенческий городок был тогда в 1-м Балтийском переулке. Там кого только не было. И ваши менделеевцы, и автодорожный, и авиационно-технологический. Но самые колоритные были строгановцы. У меня с тех пор осталось твердое убеждение, что все художники «с приветом». Уж, очень они отличались от меня, от девочки из маленького военного городка. Я выросла в Капустином Яре или Кап-Яре, в закрытом военном городке в Астраханской области, в семье военного. Папа, в основном, пропадал на работе. Нас, дочерей, а у меня еще 2 сестры, любил, но воспитывал в строгости. Да и мама спуску не давала. Она преподавала химию в школе. Ученики ее за строгость прозвали «Едкий натр». Со старшей сестрой мы – погодки. Учились в одной школе. И были дружны. Когда Вере, старшей, было чуть больше тринадцати, а мне соответственно около двенадцати, появилась Сашка. Я слышала, как мама говорила: «Гастрит закончился Иришкой, а ранний климакс – Сашенькой».  Мама ее в 39 родила. И уж очень сокрушалась, что ни одного офицера папе не родила. А вот ошиблась. Александра стала летчиком. Но уже лучше бы не стала. Вы все знаете, что она погибла. Светлая ей память!

Молча налили по рюмочке и выпили в память о Саше.

– Но «взялся за гуж, не говори, что не дюж»! Поэтому продолжу обещанное, хотя это для меня непросто. О сокровенном хочу рассказать  А то так и не узнаете, как я потеряла девственность и как вышла замуж.  В год, когда я окончила  школу, отменили серебряные медали. Оставили одни золотые. А у меня была четверка по русскому языку. Медаль моя мимо пролетела. Надо сказать, что родителей это огорчило больше, чем меня. Мне было все равно. С медалью ли, без медали ли я хотела учиться только в Москве. Готовилась основательно, в себе была уверена, но большого города побаивалась. «И хочется, и колется». Мама по химии меня сама готовила. Но все-таки без медали я в Менделеевский не решилась. Выбрала институт попроще. Поскольку я была совсем желторотым цыпленком, то мама поехала со мной. Благо дело, что папин друг поступил в Московскую военную академию и жил в общежитии в районе метро «Спортивная», на Пироговской. Он с семьёй уехал отдыхать, а нам с мамой оставили ключи. И вот когда мы уже на поезде проехали почти половину пути, выяснилось, что аттестат мы забыли взять. Доперекладывались! Он так и остался лежать на пианино. «Ты – взрослая девушка, едешь поступать в институт в столицу и проявила такую безответственность!»  – так сказала мама, но на первой длинной остановке побежала на телеграф на вокзале и отправила домой телеграмму.
Аттестат нам выслали, но почта СССР тогда устроила нам по истине испытание – проверку на выдержанность. Документы мы получили 30 июня, в субботу к вечеру. Хорошо, что почта работала. И хорошо, что в воскресенье,  31 июля, документы в институт принимали. Я сдала документы, и мама успокоенная, уехала отдыхать в санаторий.  «Перед смертью не надышишься», но я очень хотела учиться в Москве и целые дни готовилась к экзаменам, Нет, ну, не напролет! У меня  в это время было два занятия: учеба и посещение стадиона Лужники. Футбол, легкая атлетика: все пересмотрела. Помню хорошо порядок вступительных. Сначала шли письменные экзамены: математика, физика, сочинение (оно в баллы не засчитывалось). А потом, «на закуску», химия – устно. Химию я больше всего боялась. ВУЗ-то химический. Я её сдавала в последний день вступительной сессии, да еще и во втором потоке, после обеда. Пришла к назначенному часу, а народ чуть ли не за два часа пришел – очередь установили. Я в хвосте. Всех пережидать надо. Билет взяла последняя. Правда, обрадовалась, что билет хороший, подготовилась, но волнуюсь. За столом три преподавательницы. Сказали: «Рассказывай!», и я стала отвечать. Помню, бензольное кольцо рисовала, о выдающемся химике-органике Зелинском говорила. А они сидят и все кофточку в полоску с длинным рукавом и платье сиреневое с коротким, которые сегодня в ГУМе купили, обсуждают! И на меня поглядывают. Одна из них и говорит: « Ну, и долго она тут бубнить будет?» Я и замолчала.  Растерялась. А дама продолжила: «Посмотри сколько у неё баллов. Девять? А проходной в этом году какой? Тринадцать? Какие еще задачки, вопросы? Ставь четверку и пусть домой идет, а мы закруглимся». Так и сделали. Когда я вышла из института, я ещё целый час на ступеньках ревела. Обидно было. Сколько готовилась! Но это так, в качестве характеристики меня: юной и бестолковой, точнее, неопытной.  Баллов  у меня было 13 за три предмета. Дальнейшее от меня не зависело. Я уехала домой, отключив вместо настольной лампы, холодильник. Представляете, какой сюрприз ждал хозяев квартиры, когда они вернулись! Приехала из санатория мама и стала меня ругать. Во-первых, я не дождалась списков, а во-вторых, за холодильник. Я ошибочно не оставила холодильник включенным в сеть: в тепле и сырости плесень расцвела буйным цветом. Вот мама за второе и ввалила больше, чем за первое. За первое стали хвалить. Я же поступила! А за втрое?..  Ну, дурочка глупая.
 
Галина ее прервала:
– Дурочка – не дурочка, глупая – не глупая! Ты нам о девственности, точнее, о ее потере, докладай! Не морочь голову физикой да химией. Вон даже Лиля из химии помнит только формулу воды да спирта!

– Позвольте, позвольте, - возмутилась моля Лиля. – Я…

– Цыц, Лиля. Не сбивай рассказчицу с истинного пути. Сегодня здесь царствует только химия любви. Давай Ирина Петровна. Уж, больно охота узнать историю ниже пояса.
Все молчали.
– Продолжай, Ирина Петровна….  Ирина, – покачав головой, удивленно сказала тётя Люда. – Ой, девочки! Как не привычно: Ирина!

– А продолжать легко?! У меня в жизни в первый и последний раз так было. Увидела человека и оторопела. Замерла. Двинуться не могла. Будто молотом  мне по макушке стучать стали. И сердце бьется, трепыхается, выскочить хочет. Это подлый Амур, или Эрос, приковывал меня  к этому человеку цепью крепкой и без замка. Я до сих пор все мгновенья, проведенные с ним, помню, словно вчера это было. Но начну по порядку.

Вам, наверное, интересно, как и где я так могла влюбиться, втюриться? Смешно сказать: в очереди за квасом. Я когда в деканате уточнила, что зачислена в институт, попутно узнала, что мне предоставляется место в общежитии.  Я, конечно, постаралась вырваться в Москву за несколько дней до начала учебы, хотелось обустроить комнату, сделать её уютной. Август в тот год был очень жаркий. Москва «плавилась». Воздух пропах асфальтом. Дышать можно было в парках и после  поливальных машин. Хотелось в тенёк и… выпить чего-нибудь холодного. Раньше бутылочки с водой не носили, возможно, потому что стекло – недорожная тара.  Пить теплую сладкую газировку из автомата было неохота, а за холодным квасом приходилось выстаивать в длиннющих очередях. Вы помните это? А квас-то был какой вкусный: кисло-сладкий, густой, холодный! Тормозили процесс разлива или розлива люди с бидончиками. Иногда, даже с двумя бидонами, да ещё и кружку впридачу брали. И вот однажды на полпути от метро «Сокол» к моему общежитию я и пристроилась в хвост такой очереди-змеи.

  Надо сказать, что продавщица работала споро, и я быстро оказалась близко  к вожделенной бочке. И тут к бочке подошла компания ярко, даже необыкновенно, одетых парней и девушек. Головы всех стоящих в очереди разом повернулись к ним и  их лица стали выражать удивление, смешанное с неодобрением. Глазели молча. Для одежды в этой молодежной компании, похоже, использовались куски тканей кричащих цветов и немыслимых рисунков. Но особенно выделялась одна девица в белых брюках. Точнее, в модных белых джинсах. На джинсах был нарисован мотоциклист, въезжающий в пикантное место девицы. Очень реалистично нарисован. Потом, когда компания стала уходить, мы все с изумлением смогли лицезреть мотоциклиста уже выезжающего из места, на котором сидят. Очередь была настолько потрясена «волшебной силой искусства», что никто даже не ругнулся матом. Вдруг от группы отделился молодой мужчина, красивый, высокий, худощавый, лицо у него было какое-то библейское, как с иконы. Глаза большие, черные, немного на выкате в обрамлении густых черных ресниц. Нос тонкий, с горбинкой. Черные волнистые волосы до плеч были зачесаны назад и открывали высокий лоб. Молодой красавец был бородат, и усмешку свою он прятал в мягкой курчавой, коротко и модно подстриженной бороде. «Мастроянни, ты куда?» – «Идите. Я вас догоню».  Он направился ко мне. Может, потому что я первая в очереди стояла. Думаю, именно так. Он нагнулся, легонько поцеловал меня в губы, обнял за талию и объявил очереди: «Это моя любимая, без которой я иссох. И без кваса тоже!» Я ошеломленно уставилась на него, ничего не говорила, а лишь вдыхала его запах и слегка шевелила губами, ощущая вкус поцелуя. Он небрежно заплатил за две полулитровые кружки кваса. Одну вручил мне, другую большими глотками выпил сам. Допив квас, он повернулся к очереди  и сказал: «Товарищи! Много не пейте, а то ночью краник откроется, и могут быть неприятности!» Поставил кружку, посмотрел на меня, подмигнул и сказал «Любимая, догоняй!». А я еще и не начинала пить квас. Сначала я зачарованно смотрела, как он пьет, потом слушала его голос. И только после того, как он ушёл, жадно стала пить квас, не понимая вкуса, не получая удовольствия. Поставила кружку и услышала, как тётка сзади сказала: «Допивай быстрей квас да догоняй своего красавца- охламона! Господи, а сама, что серая мышь!» При этом она больно пнула меня кулаком в бок и ещё стукнула бидоном по коленке. Но я ничего не замечала.  Я вспоминала поцелуй и млела. Потом спохватилась и галопом понеслась за его компанией. Мне надо было выяснить, куда он идет.

        Я шла за ними, не догоняла и не отставала. Они заметили. И остановились. Парень, которого назвали Мастроянни, махнул мне рукой, чтобы я подошла, но я не двинулась с места. Они засмеялись. Когда компания двигалась, я шла за ними. Они оглядывались и смеялись. Если тормозили, то я замирала на месте. Это их забавляло. Но я упрямо шла за ними. Я должна выяснить конечный пункт их маршрута. И выяснила. Они все повернули за угол здания, где жили студенты Строгановского училища. Ну, конечно. Как я не догадалась по их внешнему виду, что они из Строгановки?! Я осторожно выглянула из-за угла и нос к носу столкнулась с Мастроянни. Замерла, увидев, что он веселится, глядя на испуганную мою физиономию. Даже в глазах смешинки промелькнули. «Бери, он тебя не испугает, а то людей ты боишься!» И Мастрояни вложил мне в ладошку маленького симпатичного медного котенка. Погладил меня по щеке и пошел вслед за своими друзьями. Я еще минут десять смотрела на закрывшуюся дверь. Так началась моя первая любовь.

Мне хотелось быть рядом с ним, мне нужно было его видеть. Хоть издалека, украдкой, изредка, но надо. Со временем я поняла, чтобы дышать, мне надо его видеть! Меня бросало в жар, если я видела его одного. И в холод, если он шёл с какой-нибудь девушкой. Когда шёл в компании, то я просто сопровождала их, даже если для этого приходилось менять свои планы. Чувства меня измучили. Состояние моё можно было охарактеризовать одним словом: перегрев. Я должна была ими с кем-то поделиться.  Но кому такое можно рассказать?

Я всё рассказала своему новому другу. Он жил в пятом корпусе Менделеевского общежития. Мы случайно познакомились с ним на лавочке в сквере перед нашей общагой, где мне хотелось, словно птице, попрощаться с хорошей осенней погодой, с разноцветной листвой, щедро осыпающейся на лавочки, асфальт, газоны. Его звали Женя. Это был худенький юноша среднего роста. Сразу обращали на себя внимание его большие, небесно-голубые глаза: прозрачные, но с темным ободком. Волнистые волосы темно-каштанового цвета красиво лежали в прическе «под пажа» А кожа! На зависть многим девушкам. Была она  идеальной: гладкая, нежная, смуглая, будто покрыта  легким загаром. На щеках легкий  румянец.  Похоже, он ещё не брился. Он был похож на девушку. Когда мы с ним познакомились, он мне показался невесёлым, поникшим. Я спросила разрешения сесть и поинтересовалась, почему он грустный. «Да вот за два месяца учёбы так и не нашел никого с кем мог бы разговаривать. Вот и грустно. Хотя я привык к одиночеству». «Мне тоже» – сказала я. С этого и началась наша дружба. Мне тоже нужен был человек, с кем я могла поговорить. Узнавая ближе Женю, я поняла, что он чаще грустный. Смеялся он редко. И только в обществе близких людей. Ими и стали я, моя соседка по комнате в общежитии  Наташка и его одногруппница Фаечка. С парнями он не дружил. Точнее, они с ним. Они считали его странным, заумным, не от мира сего, с закидонами.   Я думаю, что в настоящее время его стали бы звать «голубым», но нам он стал лучшей подружкой. Ещё надо отметить, что у него были длинные красивые пальцы с ногтями правильной овальной формы. Пальцы  гитариста. И, правда, он хорошо играл на гитаре. Любил грустные мелодии, бередящие душу. А ещё пел старинные романсы. Голос был несильный, но приятный по тембру. Мы часто просили его приходить к нам с гитарой. Он не отказывался. Он был вежливый, хорошо воспитанный юноша. Однажды я спросила: «Почему ты пошел в Менделеевский?» Он так ответил: «У меня родители – технари. Я тоже хотел быть инженером. Мне нравился Институт стали и сплавов. Но какой из меня металлург?! Ты же понимаешь, что в группах, где много парней, мне тяжело выжить А у нас, на органическом, в основном, девочки. Поэтому и Менделеевский».  Он был хорошим другом. Но когда я вышла замуж и уехала в ГДР, то общаться стали редко. Потом Фаечка мне рассказала, что Женька имел отношение то ли к разработке, то ли к производству клея «Циакрин», как-то все это было связано с Италией и с махинациями с валютой. Для Жени это закончилось тюрьмой, в которой он быстро скончался. Староста его группы в телефонном разговоре сказал, что он повесился, а может и повесили. Родители толком ничего не говорили. Я долго плакала: мне было жаль, что такая судьба у Женьки. Было и себя жаль, что ничего не сложилось у меня с Мастроянни. Прошли годы, я была уже замужем, был ребенок, но я не забыла своего первого мужчину. Мне кажется, что я даже сейчас всё помню поминутно. Но куда-то меня в сторону увело от моей любовной истории.

Первый курс для меня был как туннель в настоящую студенческую жизнь: я осваивалась в новой самостоятельной  жизни. Я не допускала даже мысли, что могу учиться не на «пятерки» – это раз!  Мне нужно было завести себе надежных друзей, наладить быт, а, главное, откусывать огромные куски от Московского «пирога» под названием «Культурная жизнь столицы»: встречи с интересными людьми в институте, походы на выставки и в театр, какие-то самиздатовские книги, которые передавались из рук в руки или модные новинки, выданные на одну ночь. Это два! Кстати, один мой приятель, сокурсник, Миша Галиновский из Одессы, пострадал от этого. Он снял комнату в квартире московского диссидента, как потом выяснилось. Тот давал ему всякие запрещенные издания, и мы их читали.  На квартире хозяина проводились сборища, люди эти были в поле зрения органов. И наш Миша тоже влип. Его отчислили из института. Потом, правда, разобрались и восстановили. После армии.  Студенческая жизнь приобретала закономерный вид. Всё потихоньку устаканивалось, но было и печальное: я редко видела Мастроянни. Строгановцы жили своей, обособленной жизнью. В технических вузах студгородка (МХТИ, МИХМ, МАДИ, МАТИ) студенческую жизнь почти все начинали после окончания школы или год спустя, если сразу не поступили в институт. Строгановское, хоть и называлось художественно-промышленным училищем, тоже было высшим учебным заведением, но там было много студентов, уже окончивших художественные училища и успевших поработать. Они были старше нас на «целую жизнь», да и вообще, они были другие. И внешне, и внутренне. Но столовая, на первом этаже их корпуса, была для всех. И, именно, там я иногда укарауливала по вечерам Мастроянни. Больше, особенно в плохую погоду,  негде было подстеречь. Я давилась «пластмассовыми» сосиськами из таких же пластмассовых оболочек, точнее, из целофанновых, которые я называла «тошнотиками»,  и обжигалась горячим сладким чаем, который мне не нравился. Я старалась сесть за ближайший  столик  к ужинавшему Мастроянни, чаще в компании друзей, и просто любовалась предметом моего обожания. Я блаженствовала. А потом мне повезло. Моя Наташка познакомилась с девочкой  Машей из общаги Строгановки. Как она сказала: «Ради тебя, дурищи!»

       И мы стали ходить к ним в гости поболтать. Она тоже была первокурсница, и не про всех всё знала. Тем более, она была с другого факультета, она работала с тканями, а Мастроянни, которого звали Валерий, был графиком. Говорили, что он – талантливый график. В Москву приехал из Николаева. Разведен. Ему 32 года. Много работает.  В смысле подрабатывает. Достаточно закрытый. Общается с несколькими парнями и девушками. У этих художников свой круг, в который они пускают посторонних неохотно. Это меня не отпугнуло. Я всё равно упорно двигалась к своей цели. «Цель» уже улыбалась в бороду или посмеивалась, видя меня в коридоре.  Маша жила на третьем этаже, а Валерий – на пятом. Но я не ленилась, и за небольшой гостевой период успевала раза три сбегать в женский туалет на пятый этаж. «Для бешеной собаки семь верст не крюк». Иногда везло, и я видела Валерия: или в коридоре, или на кухне. Всегда здоровалась. Уже и он стал здороваться.

Но все имеет свой конец. Закончился и мой первый студенческий учебный год. Экзамены сдала на  «отлично». Билеты и подарки закуплены. Прощальный сабантуй всей группой после сессии  … и каникулы.  Все счастливы, кроме меня. Я знала, что Мастроянни в этом году заканчивает Строгановку и уезжает в свой Николаев! Я плакала по ночам, тем более я его в последнее время не видела. Маша тоже ничего не смогла узнать. Говорят, что куда-то уехал. Каждую ночь я плакала и чувствовала, что еще одна острая иголка воткнулась в моё сердце. Оно уже стало похоже на ежика. И ежику нечего вспомнить, кроме одного медленного танца и мимолетного поцелуя в ухо на лестничной площадке пятого этажа.

Мне тогда несказанно повезло. Я опять потащилась в туалет на их этаж. Из комнаты Валерия доносилась музыка, смех, громкие голоса. Вдруг дверь распахнулась, и я увидела, что там много народа…  и танцы. Музыка была для медленного танца. Валерий выходил из комнаты и увидел меня. Он прижал меня к себе, и мы стали танцевать. Когда музыка закончилась, он поцеловал меня в ушко, засмеялся и ушел в комнату. Я минут пять еще тупо смотрела на то место, где он был, прежде, чем вспомнила зачем пришла. И вот пришел крах моей первой несостоявшейся любви. И зря я ночами вертелась на кровати, представляя нашу первую ночь любви, потом и вторую. Я ясно представляла, что чувства в нас все сильнее разгораются, ночи становятся все жарче. Мне кажется, что в темноте по моей коже искры пробегали. И все мечты рухнули. Я на сабантуе выплясывала до пяти утра, чтобы без сил и без слез рухнуть на постель и не думать о Мастроянни. Этого мне добиться удалось. А вот отдаться мужчине моей мечты – не получилось! Горе мое было искренним и сильным. Но….  Уже поздно и на сегодня все.
 
Мы сидели молча. Оторопев.
–Как это всё? А что, ничего и не было? – спросила тётя Галя.
– А я сегодня не Ирина Петровна, а Шахеризада Петровна. Продолжу в следующий раз. Сейчас воспоминания разбередили душу. Не мо-гу! –
Ирина Петровна встала и ушла.
  – М-да! – поджав губы, сказала бабушка Валя. – Тогда, девочки, на посошок виноградика и по домам. Тем интереснее будет ждать продолжения.
  –  Не-е! А как вы думаете, отдалась она ему или нет? По факту, а не в мыслях, – не успокаивалась тётя Галя. – Умру от любопытства.
Все засмеялись, и стали собираться на выход.