Не хочу замуж за мага

Он явился, как всегда, неожиданно.
- Я в отпуске,- сказала я и попыталась захлопнуть дверь у него перед носом, но ловко подставленный башмак помешал завершить операцию по изгнанию дьявола из моей жизни.

И вот теперь я полоскалась в ванной, потная, распаренная, отжимая красными руками сто пятьдесят первую, наверное, по счету рубаху. Одновременно я прислушивалась к шипению жарящейся картошки, прикидывая, хватит ли маминых соленых огурцов для нарезки. В холодильнике было пусто, на душе тоскливо и было совершенно очевидно, что отпуск провалился.

Он сидел на кухне, сложив длинные ноги на голубой табурет и, напевая простенький мотивчик, полировал ногти и без того ухоженных, изящных пальцев рук. Мама всегда балдела от его бархатного баритона.

Я прошла мимо - помешать картошку, за которой он, естественно, не был расположен следить. Нам, гагарам, недоступно. Нам доступно только трескать.

Выключив плиту и швырнув тряпку в раковину, я ушла в комнату и встала у окна, пытаясь хоть немного успокоить разгулявшиеся нервы мягким зимним пейзажем.
- Спать будешь на диване в маленькой комнате!
С кухни не донеслось ни единого звука, указывавшего на то, что он воспринял информацию.

Спустя энное время, шагая в магазин, я попыталась осмыслить, что же меня так раздражает во всей этой ситуации. Нельзя сказать, чтобы он был прихотлив в еде или нескромен в бытовых привычках. Исключением было его отношение к собственному гардеробу. Спать мог где угодно, на чем угодно и когда угодно. Не лез ко мне с нарочитыми расспросами, типа «как ты тут без меня», равно как и не навязывал рассказы о собственных похождениях. Вообще, говорил мало и только по существу вопроса. К телевизору не подходил, не составлял мне конкуренцию в выборе программ для просмотра. Не запрещал выходить из дома – хоть я весь день шляйся по подружкам, слова не скажет. И все-таки! Я мыла, скоблила, драила, стирала и гладила его рубашки с умопомрачительными рукавами и воротниками, крахмалила до хруста белье, на котором он спал, и изобретала из собственных скромных средств питательные блюда, обязательно диетические и вкусные одновременно. В гости ходить переставала – я уже давно усекла, что о нем и его делах распространяться не следует, а о чем мне еще говорить, если я полностью растворялась, когда он рядом? А он спал со мной время от времени, даже не благодаря и не придавая этому особого значения. И я никогда не знала, что для него значу и какое место занимаю в его жизни. Уж наверное, второе, после его любимых рубах с кружевами. 

На улице было холодно. Зима, как всегда, пала неожиданно, несмотря на то, что мы ждали первого снега буквально до середины ноября, потрясаясь тем, что наша любимая Сибирь стала как капризная девочка – хочу, дам, хочу – не дам. Зато не было длинной серой слякоти. Не было утомительного гололеда под низким лиловым небом. Была долгая, пышная осень, задумчиво избавляющаяся от листьев, и было хорошо гулять в любое время суток…я так замечталась, что чуть не проскочила нужные двери, ведущие в Мекку сосисок и Пантеон колбас. Мой милый, обычно фигурирующий в моих разговорах как просто «милый», обожал салями рублей так этак…очень много за килограмм, то есть ее он ел, а остальные колбасы попросту игнорировал.

Нагрузившись продуктами «под завязку», я вдруг решила забежать к подружке, погреться ненадолго чаем, а то когда еще выберусь! Маруся жила рядом с магазином, у нее было хаотично и уютно.
- Зайка! – Оглушительный визг, чмоканье, и меня волокут в кухню, даже не дав толком снять сапоги. – Как я тебе рада! Ты уже сто лет не появлялась! Ну что там у тебя? Ах, опять твой милый? Слу-ушай, он такой красавчик! Ну расскажи мне все подробно!

Маруся, как и все мои девушки, видела его от силы раза два, и то в профиль. Но свято уверена, что мне круто повезло с мужиком: высокий, мрачный, интересный, молчаливый. Короче, настоящий мачо. Хотя бы она не рассуждала на тему, как это такая «обыденность», как я, отхватила такое сокровище. Другие подружки этим изредка грешили. А Маруся налила мне чайку, сунула вазочку с халвой и вдохновенно принялась трещать о своих дизайнерских заморочках, попутно перемывая нескончаемые горы посуды, оставшиеся после Ленки, Венки и Генки – дочки-пятиклассницы, сына – детсадовца и мужа-программиста. На окне суетился кенар, в комнате шуршал в своей клетке хомяк, было расслабляющее тепло и не хотелось никуда торопиться.

Мы обсудили последнее шоу «Руки вверх! Платье снять!», выпили немного мартини, подруга прорекламировала новый спектакль модного городского режиссера, попутно похохотав над тем, как Генка позорно заснул на добытом по большому знакомству месте в зрительном зале. Все было весело, ненапряжно и позитивно. Маруся вообще была такой – целеустремленной в работе, не заморачивающейся бытом и вращающейся в самом центре общественной жизни. Качества, которых мне всегда не хватало, подумала я в очередной раз с легким чувством вины, посиживая с поджатыми ногами на продавленном марусином диване. Маруся – не торнадо, скорее, она напоминает мне свежий весенний ветер, и за это я ее ценю, хотя входить постоянно в компанию ее друзей и знакомых не собираюсь. Это было бы как «лед и пламя».

Так мы общались, и я, конечно же, засиделась сверх меры, и когда с извинениями рванула домой, уже смеркалось. Шаткое равновесие души постепенно улетучивалось, и когда я завозилась ключом в замке, окончательно меня покинуло. В квартире было тихо, но присутствие мужчины ощущалось. Картошка стояла нетронутой. Пока я грела запоздалый обед, загружала холодильник и резала салями, он материализовался в дверях кухни. Стоял и смотрел, и под его взглядом руки у меня стали неловкими, я засуетилась, ощущая противную тяжесть в желудке, или где там ее положено ощущать, когда виноват и ничего с этим поделать не можешь.
- Если хочешь расстаться, так и скажи. – Он повернулся и ушел в комнату. Стоит ли говорить, что я сразу пошла за ним, и обнимала за плечи, прижималась к спине, вдыхая знакомый, родной, пьянящий запах как в первый раз, пока он стоял и смотрел на нежные розовые фонари, загорающиеся в сиреневых сумерках.

Спать легли врозь. Среди ночи меня настигла бессонница. Я долго лежала в темноте, мысленно произнося прочувствованные монологи, и до того себя накрутила, что пришлось пойти выпить чаю, потом покурить украдкой, потом опять попить чаю…а потом я поняла, что уже не усну. И тогда я пошла, достала с антресолей запыленный чемодан, вытащила ни разу не надеванный пеньюар и сварила настоящий крепкий кофе из заветной пачки, подаренной на день рождения.

Акварель рассвета ложилась на бархатную бумагу ночи. Проехала первая машина, пробежал ранний спортсмен с собачкой. Я не заметила, когда милый возник за моим плечом. Стоял и тоже смотрел, дышал тепло и тихо. Его тонкие, сильные руки невесомо обняли, поднесли к глазам китайский пластмассовый шарик, внутри которого, в глицерине, плавали вьюги и метели, его заботы и его миры. Я покачала головой. Может быть, если бы чуточку раньше…Я не буду глядеть в его жизнь. Не буду тревожить нити его дорог.
- Ты – моя любовь, мечта, мой детский сказочный сон. Но хочу я другого. Я хочу захлебнуться собственной жизнью, глотая ее кусками, как мясо с кровью и перцем. Я хочу просыпаться на жестком плече, слушая сонный лепет ребенка. Хочу жить, хочу быть, хочу обнять весь этот мир и насладиться каждой его капелькой.

Я скрестилась глазами с непроницаемым взглядом темных загадочных глаз. Взгляд бесконечен и стар, голос насмешлив и молод:
- А я? Как же я?
- А ты? Я люблю тебя, милый. Ты заходи, если что.