Концеходоси - озорная смешинка

Глава 1. Театр начинается с вешалки
   
В одном маленьком, но довольно древнем городе, жил – был театр.
- То есть как это «жил – был театр»? – спросите вы. – Разве про театр можно так говорить? Он что – живой?
   Вопрос правильный. Если мы говорим «жил», значит, разговор ведём не о каком-то неподвижном предмете, а о чём-то живом, умеющем дышать, двигаться или расти. Конечно, театры разные бывают. Но большинство из них именно такие – живые. Да, мы можем сказать, что театр – это здание со зрительным залом и сценой. Всё верно. Но этого недостаточно. Театр, прежде всего, – это люди.  Актёры, костюмеры, гримёры, художники, музыканты, осветители и режиссёры, – всех не перечислишь, – люди, умеющие оживить, показать в движении какие угодно интересные истории, где бы и когда бы они ни произошли.
   Театр, безусловно, это ещё и зрители. Зрители, без которых ни один театр просто не смог бы существовать.    
   У театра, о котором пойдёт речь и где случились невероятные и удивительные события, всё это было. Так что этот театр,  несомненно, был живым.
   Итак, жил – был театр.
   Как и во многих старых провинциальных городах, театральное здание находилось неподалёку от главной городской площади. Выстроенное из белого камня, с колоннами у входа, с мраморными статуями в проёмах между  витражными окнами второго этажа, здание театра служило украшением города и было знакомо всем его жителям, от мала до велика.
  Люди, работающие в театре, а таких, как мы уже выяснили, было достаточно много, свою работу очень любили и гордились ею. По утрам, приходя в театр, они редко пользовались парадным подъездом, а попадали внутрь помещения, пройдя через расположенную за углом квартала обыкновенную калитку с малоприметной табличкой «Служебный вход». Мы же с вами пройдём мимо ряда колонн к главному входу и откроем высокую резную дверь с массивной блестящей ручкой.
   Говорят, что театр начинается с вешалки. Это выражение тоже абсолютно правильное. Тем более, что именно отсюда, с того самого места, где, отгороженные дубовой стойкой, рядами стоят крепкие деревянные вешалки с круглыми жетончиками на крючках, и начинается наш рассказ.
   Место это называется «гардеробная».
   Тут уже много лет подряд гардеробщицей работала пожилая женщина. Звали её Мария Михайловна. Но друзья и знакомые, знавшие Марию Михайловну с незапамятных времён, обращались к ней проще, по-домашнему: бабушка Маруся. И был ещё один человечек, который имел полное право говорить ей «бабушка». Человечка этого звали Рома и был он самым младшим и самым любимым внуком бабушки Маруси.  Внука же своего бабушка привыкла называть Ромашкой, что Роме не всегда нравилось, особенно если имя Ромашка звучало при посторонних.
   Дело в том, что Роме исполнилось десять лет, и он считал, что так можно говорить только детям из детского садика, а для взрослого школьника, для ученика четвёртого класса имя «Ромашка» не подходит.
  После уроков, с маминого ведома, как уже не раз бывало, Ромка с удовольствием отправлялся к бабушке на работу «в гости», чтобы поболтать, поспорить или услышать очередной увлекательный рассказ.
   Вот и сейчас, сидя на стуле с высокой спинкой в пустой и прохладной гардеробной, Рома очередной раз пытался доказать и утвердить свою взрослость:
  - Ба, не надо говорить «Ромашка», а то я как маленький…
  - Ну, извини, дорогой, это не я, это Артур Иванович. Он и со мной поздоровался, и с тобой.
  - А чего он так уменьшительно здоровается? Я же не говорю ему «Артушка».
  - Этого ещё не хватало! Взрослым нельзя так говорить. Это невежливо.
  - И мне невежливо. Я взрослый.
  - Взрослый, взрослый. Вот когда ещё немножко подрастёшь, когда
всё знать будешь, вот тогда и посмотрим, какой ты взрослый.
  - А я и так всё знаю.
  - Ой - ли? – бабушка улыбнулась и с сомнением посмотрела на внука. – А кто такой Артур Иванович, ты знаешь?
  -  Знаю. Он актёр. Он тут работает. Ты мне говорила. Я о твоём театре всё-всё знаю.
- Прямо-таки «всё-всё»… –  Мария Михайловна задумалась. –  Всё-всё, пожалуй, и я не знаю. А вот послушай-ка, – бабушка поманила внука рукой, чтобы тот подвинулся поближе. – Хочешь, расскажу тебе, какой странный случай в прошлом году с Артуром Ивановичем приключился. Прямо во время спектакля. И не только с ним. Загадочный случай. Самое интересное, что многие это глазами видели, ушами слышали, а до сих пор никто ничего толком понять-то не может.
  - Какой случай? – спросил Рома и почувствовал, что обида пропала.  Бабушка точно знала, как нужно бороться с плохим настроением.
  - Артур Иванович – он у нас не просто актёр, – значительно произнесла бабушка, – он актёр известный, талантливый. В спектаклях часто главных героев играет. Вот и в том спектакле играл он роль важного и серьёзного генерала. И специально для этой роли сшили ему новый генеральский мундир, золотыми узорами разукрашенный.  Перед представлением Артур Иванович зашёл в костюмерную, (ты видел, знаешь, там разные-разные костюмы хранятся), надел его, повертелся перед зеркалом и отправился на сцену. Идёт, стало быть, спектакль. Первое действие заканчивается. Артур Иванович по сцене ходит, разные слова генеральские говорит, на секунду от зала отвернулся, поворачивается – что такое? – зрители шушукаться стали, иные даже хихикают, а другие актёры, кто рядом был, глаза на него вытаращили и рты от удивления раскрыли. Удивился и Артур Иванович, оглядел  себя – батюшки! – на нём вместо мундира генеральского –  женская кофточка, да не с орденами, а с цветочками. От такого удивления и у него, и у актёров, что на сцене, все слова заученные из головы-то и повыскакивали. Не могут вспомнить, что говорить, что делать. От конфуза только тем и спаслись, что антракт объявили.
   Во время антракта стащил с себя кофточку Артур Иванович, за кулисами где-то на столик бросил её, побежал в костюмерную ругаться, что ж это ему такое вместо мундира генеральского подсунули. Прибежал. Стоит красный, весь из себя сердитый. А ему отвечают: вы сами виноваты, вот он, ваш мундир, висит на вешалке новенький. Вы по ошибке другую одёжку надели. Тут Артур Иванович ещё больше рассердился. «Не мог, – говорит, – я по ошибке одеться, я, – говорит, себя в зеркале рассматривал, и там я в мундире был». Но, слово за слово, успокоили его, как могли, в новый мундир нарядили и отправили обратно на сцену генерала изображать. 
  - А что дальше?
  - Дальше? – бабушка приметила, что её рассказ внука и заинтересовал, и даже, как ей показалось, немножко взволновал. – Дальше спектакль шёл как обычно, ничего такого не произошло, Артур Иванович только мундир свой то ощупывал, то поглядывал на него, всё ли в порядке. А после спектакля снова странный случай случился. Теперь уже с Екатериной Васильевной –  она знатную барыню в том же спектакле играла. Закрылся занавес, Екатерина Васильевна, значит, за кулисами, там ей цветы вручают, поздравляют, хвалят. А на столике ещё один букет лежит. Его тоже вручили, и уходит она к себе в гримёрную. В комнатке решила цветы понюхать, к лицу поднесла, сама мне рассказывала, а в руке не букет, а веник, что полы подметают. Отшвырнула его Катерина Васильевна в угол, глядит, а это не веник, а котёнок маленький! Она, бедная, в кресло упала и за сердце схватилась. А котёнок сначала мяукнул, подмигнул, затем громко так: «Гав!», и в приоткрытую дверь клубочком укатился.
  Екатерина Васильевна – женщина серьёзная, понапрасну сочинять не будет, да и зачем. Кому ж охота себя в глупом-то виде выставить? Она и капли успокоительные пила, но, говорит, всё как есть, так и произошло. Кто поверил, кто не очень, но озорника того, что всё это подстроил, так и не нашли. И нет-нет, а время от  времени продолжает кто-то в театре у нас чудить, и никакой управы на шкодника этого нет. И что ни случай – смех и грех, да и только.
   Бабушка Маруся замолчала и, глядя в окошко, тихо покачивала головой, видимо, вспоминая что-то ещё.
   Рома бабушкин рассказ выслушал очень внимательно и теперь мялся на стуле, порываясь, и в то же время не решаясь что-то бабушке сообщить. Наконец он решился и выпалил:
  - А я знаю, кто это был!
  - Кто? Что-что? – бабушка не ждала от внука такого заявления.
  - Я говорю, я знаю, кто это был.
  - Ну и кто же, по-твоему? – Мария Михайловна обернулась к Роме.
  - Концеходоси.
  - Кто-о?
  - Концеходоси. Только ты никому не говори. Это секрет.

Глава 2. Знакомство со странным Рыжим 

    Вы полагаете, Ромка хотел доказать, что он всё-всё знает?                Ничего подобного. И вредничать, споря с бабушкой, Рома не собирался. Но на этот счёт у бабушки Маруси было своё мнение:
  - Ишь, и тут ты у меня всё знаешь. Какая такая «ходося»?
  - Не «ходося», а Концеходоси. Это всё он.
  - Ох, выдумщик. И не выговоришь-то.  Ну, он так он. – Бабушка поднялась со стула, потрепала внука ладонью по волосам и чмокнула в макушку. – Пойду я тряпочку намочу, пыль повытираю.
  - Бабушка, а театру сколько лет? Он старый – престарый?
  - Ну, не так чтобы старый – престарый. Театру нашему лет сто. С хвостиком.
    Бабушка ушла.
    «Жаль, что театр не престарый, – думал Рома. – Здесь бы привидения водились. Настоящие. А интересно, что такое «с хвостиком»? С каким хвостиком? Если сто лет с заячьим хвостиком, то это совсем немного. А если, как у ящерицы? Тогда выйдет длиннее, выйдет двести лет или ещё больше. Двести лет с заячьим хвостиком. Или без заячьего? Или без хвоста. Как в стишке, который рассказывала бабушка:
                Ваня, Ваня, простота,
                Купил лошадь без хвоста,
                Сел задом наперёд
                И поехал в огород».
 -  Фу, что-то я запутался, перепутался.
   Рома подошёл к стойке, приподнявшись на цыпочки, упёрся подбородком в сложенные руки и стал рассматривать коридор. Коридор был пуст. Откуда-то издалека, из глубины театральных помещений, доносились приглушённые голоса. На противоположной стене, вплотную друг к дружке висели высокие зеркала, в них Рома увидел своё отражение и всю гардеробную, а так как коридор изгибался дугой вокруг зрительного зала, то чуть подальше в зеркалах поместились отражения больших фотографий – портретов актрис и актёров, и дверь с табличкой «тефуб».
  - Всё понятно.  «Тефуб» – это буфет наизнанку, – сам себе вслух произнёс Рома.
  - Чефуб! – с другой стороны стойки кто-то негромко чихнул.
  - Будьте здоровы! – Рома вытянул шею ещё выше, но в коридоре никого не увидел. – И кто это тут у нас чихает – не чихает? – он отошёл вбок, пролез под откидной дощечкой и выглянул из гардеробной. Ни справа, ни слева никого не было. На полу, между ковровой дорожкой и стойкой лежал рыжий пушистый клубок, размером с небольшой мячик. «Ага, - сообразил Рома, - вот кто чихает. Нет, не чихает, это откуда-то свалилось и шлёпнулось».
   Он подошёл поближе, присел на корточки и потрогал клубок.
   Клубок со всех сторон был круглый и похожий на плюшевую игрушку. «И весь рыжий, – подумал Рома. – Наверное, его кто-то потерял. Или он откуда-то упал и прикатился. Какой пушистый». Рома, продолжая размышлять, поднял странный клубочек и выпрямился. Тут ему вспомнилось мамино предупреждение: не хватать руками с земли всякие посторонние вещи – это опасно. «Нет, он не опасный», – успокоил себя Рома, слегка подбросил рыжий клубок, поймал его и вздрогнул. На ладошках лежала мышеловка.
  - Ай! – Ромка от неожиданности вскрикнул и отскочил в сторону.
   Мышеловка мягко стукнулась о ковёр, перевернулась и превратилась в сапожный молоток с загнутым носиком-гвоздодёром.
  - Ничего себе… – Рома протёр глаза и почувствовал, что сердце у него часто-часто бьётся где-то под самым горлом.
   Несколько секунд он простоял, не шевелясь и глядя на молоток.
   Тот, как ни в чём не бывало, лежал на полу. Молоток как молоток.
    Рома осторожно шагнул вперёд и кончиком вытянутой ноги слегка подтолкнул его. Молоток  медленно отполз к гардеробной стойке и там снова превратился в рыжий пушистый мячик. 
  - Вот это да-а-а… Эй! Ты кто? Ты волшебный? – спросил Рома, но ответа не получил.
Мяч качнулся, подпрыгнул и, пум, пум, пум, – поскакал прочь по коридору.
  - Подожди, не убегай!
Странный рыжий мячик остановился. Рома собрался ещё что-то сказать, но тут в коридоре открылась одна из дверей и показалась бабушка.
  - Играешь? Где это ты мячик раздобыл?
  - Бабушка, т-с-с! – шёпотом заговорил Рома. – Смотри, это он!
Повернувшись к бабушке, внук глянул на неё, затем глянул на мячик, затем снова на бабушку, снова на мячик…  Мячик был уже в самом дальнем конце коридора. Роме показалось, что перед тем, как скрыться за поворотом, странный рыжий клубок, дразнясь, высунул язык.
  - Ну что же ты? Иди, лови, догоняй свой мячик, – бабушка Маруся зашла в гардеробную и принялась вытирать пыль с подоконников.
  - Бабушка, это не мячик! Это тот самый, я же говорил тебе, он есть!
  - Кто есть? – не оборачиваясь, спросила бабушка.
  - Бабушка, ну ты меня не слушаешь.
  - Почему не слушаю? Слушаю. – Мария Михайловна отложила тряпку и подошла к внуку. – Кто у тебя есть?
  - Кон…  да не у меня, а вообще, – Роме было досадно, что бабушка никак не начнёт его понимать, – он и молоток, и мячик, и даже мышеловка. И прыгает. Он волшебный! Его погладить можно. Понимаешь? Он по коридору убежал!
  - Постой, постой, что-то ты меня совсем с толку сбил, – Рома так быстро тараторил, что бабушке трудновато было угнаться за его мыслями. – Какая мышеловка? Кто убежал?
  - Концеходоси. Рыжий. Как мячик.
  - Фу ты, ну ты! Далась тебе эта «ходося», – недовольно проворчала бабушка. Она не ожидала, что рассказ про актёрские происшествия так подействует на внука, и в самом деле не понимала, из-за чего это её Ромашка вдруг растревожился. – Ладно, ты посиди тут, а я пойду посмотрю.
   Через пару минут бабушка, улыбающаяся, вернулась обратно, держа в руках взъерошенного рыжего котёнка.
  - Глянь, Рома, какие у нас гости. А? Красавец. И как же ты сюда забрёл, чучело рыжее?
  - Бабушка, а мячик?
  - Мячик? А мячика нет, не нашла. Куда-то закатился. Или подобрал кто, может и хозяин.
  Рома огорчённо уставился в пол. Конечно, при других обстоятельствах он бы очень обрадовался котёнку, но сейчас ему гораздо интереснее было бы снова увидеть волшебного и необъяснимого попрыгунчика.
  - Да ты погладь его. Видишь, он тоже рыжий.
  - Он не волшебный, – вздохнул Рома.
  - Он, наверное, голодный. – Бабушка Маруся оставила котёнка на гардеробной стойке повернулась к столику, на котором стоял графин с водой. – Давай мы его для начала водичкой напоим.
  Рома глядел на котёнка. «Ну, рыжий. Ну и что? Вот если бы это был не котёнок, а тот, который убежал. Он бы сейчас… Он бы сейчас… Что бы он сейчас сделал? Ага! Придумал.  Он бы сейчас превратился в чайник и поехал бы, как паровоз. И загудел».
  - Ромашка, держи. Дай ему попить.
  Рома протянул руку, но взять блюдечко с водой не успел. Шага не дойдя до внука, бабушка вдруг замерла, пальцы её разжались, и блюдечко, выплеснув воду на юбку, с треском разлетелось осколками по паркету. С той стороны, где сидел котёнок, раздалось гудение. По стойке, шипя и фыркая, как паровоз, двигался медный помятый чайник. Доехав до края, чайник перевалился вниз, послышался звук падения, дребезжание отвалившейся крышки, затем наступила полная тишина.
  - Бабушка! Ты видела? Видела? – Рома от восторга подскочил и взмахнул руками, – я же говорил тебе, что он есть! Бабушка! Это он!
  Мария Михайловна расплющила один глаз, потом второй, медленными движениями отряхнула юбку и, подойдя к стойке, с опаской перегнулась через неё. По ту сторону, по всей длине ковровой дорожки всё было, как всегда и ничего не валялось: ни котёнка, ни чайника, ни крышки от чайника на полу не было.
  В полной растерянности бабушка Маруся обвела взглядом коридор, гардеробную, и опустилась на стул.
  - Это… это как же?
  - А вот так же! – Ромка схватил бабушку за руки и, приблизив почти вплотную к ней свои сияющие глаза, стал быстро-быстро объяснять: – Он поехал, видела? А я подумал, что паровоз. Я первый подумал. А он едет – чух, чух, чух! И грохнулся! А крышка как зазвенит! На пол – бабах! И гудел. Я тоже так думал. А он всё слышит. А ты не верила. А теперь веришь? Здорово, да?
  Рома был уверен, что он объяснил бабушке всё очень коротко и очень доходчиво.
  - Погоди, погоди. Чайник – рыжий.  Котёнок – рыжий, – чуть охрипшим голосом заговорила бабушка, постепенно приходя в себя, – это что получается? У Екатерины Васильевны веник рыжий. Нет, не веник. Котёнок! Котёнок рыжий был!
  - Рыжий? – переспросил Ромка, подбоченился и с важностью глянул сверху вниз на любимую бабушку. – Ну, и кто мне не верил?


Глава 3. Директор театра сердится

  На улице с самого утра шёл дождь. Обычный осенний дождь – серенький, мелкий и нагоняющий дрёму. Серыми и сонными были и небо, и крыши домов, и стены, и мокрый асфальт. Даже золотистые листья, падающие с деревьев, и те казались сонными – они лениво опускались вниз и продолжали спать, прилипая к земле, к стёклам машин и к зонтикам редких прохожих.
  В этот день в гардеробной театра десятка полтора раскрытых сохнущих зонтиков лежали на полу, ещё несколько – в зрительном зале. Первые ряды кресел занимали актёры и театральные служащие. На сцене стоял стол, а рядом с ним, обмахивая разгорячённое лицо носовым платком, стоял директор театра. Шло общее собрание.               
  - Товарищи, – говорил директор театра, – это безобразие. Это форменное безобразие. Мы с вами сидим тут битый час.
  - Два часа! – поправил кто-то из зала.
  - Правильно. Два часа сидим, а где решение, я вас спрашиваю? Где выводы? Если так продолжать, то остаётся одно: закрыть театр на ключ и всем идти в дворники, – директор горестно развёл руками.
  - А почему в дворники? – послышались перебивавшие друг друга голоса.
  - Дворник – хорошая профессия.
  - Я дворника на сцене играл.
  - А давайте устроим субботник! Все вместе. И будем подметать.
Директор раздражённо швырнул носовой платочек на стол:
  - Ну, при чём здесь субботник? Какой субботник?
  - По уборке листьев.
  - Сегодня не суббота. Сегодня среда, – грустным голосом уточнил директор. – Так, – он наклонил голову и поднял вверх руку, дожидаясь, пока шум в зале стихнет, – я думаю, собрание пора заканчивать.  Александр Александрович! – обратился директор к седому мужчине, сидевшему в первом ряду с цветастым шарфиком на шее, – Вы у нас художественный руководитель, а поэтому за все художества вам и отвечать. Пожалуйста, проследите, чтобы впредь во время спектакля попугаи у нас по залу не летали.
  - И курицы! – съехидничали во втором ряду.
  - Не смешно, – обиделся Александр Александрович, – к тому же, – добавил он, строго глядя на директора, – попугай был один, а не стая, как Вы изволили выразиться.
  - И одного было предостаточно, – буркнул директор театра, забрал со стола платок, записную книжку и направился к боковым ступенькам в зал, – Всё, товарищи, расходимся. Думаю, всем всё понятно.
  По дороге, выходя из зрительного зала, директор взял художественного руководителя под руку:
  - Сан Саныч, миленький, Вы не обижайтесь. Понимаете, дело не в попугае, а в дисциплине. Если актёры ваши будут себе выходки этакие позволять, а? Это не театр, это цирк натуральный получится!
  - Во-первых, – Александр Александрович остановился, высвободил руку и гордо поднял голову, – с чего это Вы взяли, что попугая принесли актёры? А во-вторых, следует помнить, что актёры – люди творческие, а значит, легкоранимые. И обвинять их, вот так, с бухты-барахты, нельзя. Это вредит творческому процессу. До свиданья.
  Директор остался один. «Творческие люди, – думал он, – конечно, творческие. Вот и вытворяют чёрт-те что. Попугая в зрительный зал запустили. Хулиганы. И всё у них не так, как у нормальных людей. Хихоньки – хахоньки, понимаешь. «Сам залетел, сам залетел». Так я и поверил. В мой кабинет, к примеру, попугаи почему-то не залетают».
  По мраморным истёртым ступеням Николай Петрович, – так звали директора, – поднялся на второй этаж. В приёмной, через которую нужно было пройти, чтобы попасть в директорский кабинет, сидела секретарша Юлечка.
  - Вам телефонограмма, – сообщила она и протянула листик бумаги. – Что, собрание закончилось?
  - Закончилось.
  Николай Петрович забрал телефонограмму и прошёл к себе. В кабинете он снял пиджак, достал из кармана платок и снова вытер вспотевший лоб.
  - И что же нам пишут? – присев за широкий полированный стол, директор углубился в чтение бумаги. – Это какое число получается?      
    Прищурившись, Николай Петрович посмотрел на настенный календарь, но тут же взгляд его перескочил на небольшую картинку, висевшую выше, над календарём. Лицо директора стало медленно наливаться красной краской.
  - Юля! Кто ко мне в кабинет заходил?
  - Никто не заходил. – Подскочившая со своего места секретарша в открытой двери испуганно хлопала глазами. – Что-то случилось, Николай Петрович?
  - Это что? – не поднимаясь с кресла, директор ткнул пальцем в картину.
  - Картина,  – неуверенно ответила Юлечка.
  - Сам вижу, что картина. Откуда она взялась? Кто подцепил?
  - Не знаю. Вам не нравится? – секретарша Юлечка подошла к картинке, взялась за рамочку и вгляделась в изображение. – Симпатичный попугайчик, по-моему. Её убрать?
  - Не надо. Я сам уберу. Дверь прикройте.
Когда секретарша удалилась, Николай Петрович сорвал картину со стены и сунул её в пластиковое мусорное ведёрко.
  - Я вам покажу, шутники попугайские, – прошипел он и вернулся к чтению телефонограммы. – Так, какое же это у нас число получается? – директор снова глянул на календарь и остолбенел.  Картинка с попугаем висела на прежнем месте, рядом с календарём.
  - Не понял, – чуть слышно произнёс Николай Петрович и, откинувшись назад, некоторое время бездумно рассматривал самодовольную пёструю птицу. – Ах, да. Я же её снять собирался. Не снял, значит.
   Он встал из-за стола, но, немного помедлив и постучав карандашиком по столу, направился не в сторону картинки, а в приёмную.
  - Юлечка, знаете что.
  - Что, Николай Петрович?
  - Вы попугая этого, картинку то есть, заберите себе.
  - Хорошо. –  Юлечка улыбнулась и проскользнула в кабинет начальника. – А где она, Николай Петрович?
  - Что где?
  - Картина.
  - Да вот же, – директор перешагнул обратно через порог, – справа… – и не договорил. На стене, пришпиленный к обоям булавкой, одиноко висел календарь. Картины не было. Не оказалось её ни на стене, ни на полу, ни под столом, ни в мусорном ведре.
  - Как же так? Куда ж она подевалась? Ведь только что тут была. Была? – спросил директор у секретарши.
  - Была, – подтвердила Юлечка.
  - Странно. Очень странно.
  - Николай Петрович, может, Вы сами её спрятали куда-нибудь? Вы сказали, что уберёте. Может, в ящиках? Или в шкафу?
  - Да-да, может быть, может быть, – в этот момент директор шарил в карманах своего пиджака и отвечал почти машинально. В конце концов он извлёк из карманов расчёску, связку ключей, блокнот, ручку и кошелёк.
  - Очень странно.
  - Что странно? – спросила секретарша Юля.
  - Странно. – Директор замялся. – Я вернусь, найдём. Найдётся. Мне можно выйти?
    Юлечка,  удивлённая тем, что директор спрашивает её разрешения выйти из собственного кабинета, молча кивнула головой.
    Пройдя по коридору второго этажа почти до самой лестницы, Николай Петрович повернул в другой, узенький и короткий коридорчик, где на подоконнике единственного окошка стоял кактус, а на стекле красовалась наклейка с перечёркнутой сигаретой. За стеклом, на улице, по-прежнему моросил дождь.
 Директор театра открыл форточку и стоял, наслаждаясь текущим из неё свежим воздухом. Разглядывая мокрые деревья, листья, ажурную решётку сада, он почувствовал облегчение. Но назойливая мысль о появившейся и исчезнувшей картинке всё-таки вертелась в его голове.
  - Чертовщина какая-то, – бормотал директор, – тут попугай, там попугай…
  Щёлк!
  По ту сторону окошка что-то стукнуло о жестяной откос.
  Переведя взгляд в сторону раздавшегося щелчка, директор вздрогнул, брови его поползли вверх, а рот от удивления приоткрылся.
  По наружному подоконнику, заложив крылышки за спину, будто преподаватель во время лекции, неторопливо прохаживался, цокая лапками и косясь на Николая Петровича, красно-зелёный попугайчик, как две капли воды похожий на того самого, с картинки. Дважды пройдясь туда и обратно, попугай взлетел на край форточки, картаво произнёс: «Пр-ривет!», и порхнул по коридору.
  Вслед за ним с криками:
  - На помощь! Попугай в театре! Попугай залетел! Ловите его, ловите! – едва не сбив с ног выскочившую из приёмной секретаршу, помчался директор театра.
 


Глава 4. Мы его найдём

Ясным октябрьским днём двое ребят – Ромка и его товарищ и сосед по парте Лёнька -  шагали по улице.
- Мы его найдём, вот увидишь, – Рома остановился перед перекрёстком и стал поправлять школьный рюкзак, который всё время норовил сползти с плеча пухлой осенней куртки.
- А тебя ругать не будут?
- За что ругать?
- Мама. За то, что после уроков не домой пошёл, а в театр?
- Не, не будут. Я уже так ходил. Тут рядом. Я от бабушки маме позвоню. А тебя не заругают?
- Меня – нет. Я уже самостоятельный. Я дома сам себе обед готовлю.
- Ага, сам, – Рома ухмыльнулся, – из холодильника.
- Из холодильника. Ну и что? Всё равно сам. Ладно, пошли, нам зелёный светофор.
  Перейдя дорогу, Ромка повернул направо.
- Стой, а ты куда? – удивился Лёнька. – Вон же театр, – он показал на виднеющиеся в конце квартала колонны.
- Там закрыто. Мы не туда, мы через другой вход. Там  проходная есть, сзади, идём, я покажу.
- А нас пустят?
- Пустят.
- А если не пустят?
- Пустят, не бойся, – уверенно ответил Ромка. – Меня все вахтёры знают. А ты со мной. Если что, мы бабушку позовём, и нас по любому пустят.
- А если не найдём? Ну, этого, твоего.
- Найдём, вот увидишь. Я знаю, где он прячется. А давай листьями пошуршим!
Ребята сместились на край тротуара, где вдоль дорожки лежали высокой грудой нападавшие со старых клёнов крупные желтые листья. С шорохом разгребая ногами золотистые сугробы, вертясь в них, подбрасывая вверх, мальчишки, двигаясь вдоль забора, вскоре подошли к зелёной калитке с надписью «Служебный вход». Поднявшись на две ступеньки, они открыли дверь и оказались перед вертушкой, сбоку которой за стеклянным окошком сидел вахтёр и читал газету.
- Вы куда, молодые люди? – вахтёр приподнялся, но, узнав Ромку, расплылся в улыбке. – А-а, Рома? Как дела в школе? Ты к бабушке?
- К бабушке. Мы вместе. – Рома указал на товарища. – Это Лёня. Мы не долго. Можно?
- Можно. Только прямиком к бабушке. Глядеть под ноги и никуда не отклоняться. Чтобы всё в порядке было. Договорились?
- Договорились.
Друзья пересекли внутренний двор и знакомыми Роме коридорчиками, лесенками и поворотами вышли к гардеробной. По правде говоря, пришли ребята в театр совсем не для того, чтобы повидаться с Ромкиной бабушкой. Какой-то особой необходимости встречаться сегодня с бабушкой ни у Ромы, ни, тем более, у Лёньки не было. Но цель похода в театр, конечно же, была, и цель серьёзная. Ещё позавчера, в школе, на переменке, Рома подробно рассказал другу о происшествии в бабушкиной гардеробной и предложил вместе отправиться на поиски странного рыжего. Лёнька, хотя и засомневался в правдивости рассказа, но отказываться от такого заманчивого предложения не стал. Теперь, когда ребята прошли внутрь здания, осталось решить самый сложный вопрос:  уговорить бабушку, чтобы та отвела их в пустой зрительный зал и разрешила на некоторое время остаться там самим, без надзора. Рома был уверен, что волшебный рыжий мячик прячется именно в зале – под креслами или на сцене.
- Бабушка, здравствуй!
- О! – удивилась Мария Михайловна. – Это каким ветром, в честь чего это вы пожаловали?
- Бабушка, понимаешь, у нас уроки раньше закончились, а Лёнька никогда по сцене не ходил, а ему очень хочется. Можно? Ты отведёшь нас в зрительный зал, а мы там немножко побудем. Можно?
  Бабушка поверх очков внимательно посмотрела и на Рому и на Лёню:
- Родители-то знают, куда вы пошли?
- А мы прямо к тебе пришли, – схитрил Рома, – а Лёнька уже сам везде ходит.
- Ну, ходит, так ходит, – смягчилась бабушка. – и то верно. Раздевайтесь, оставляйте портфели. Да. Только имейте в виду: в зале темно, и там я вам свет включать не буду, – жечь электричество прав не имею. На сцене включу.  На сцене дежурное освещение есть.
- Бабушка, а у тебя фонарик был. В тумбочке. Мы возьмём его и посветим. На всякий случай. Ладно?
- Бери, бери. Только не забудь на место положить, когда наиграетесь.
  Бабушка Маруся взяла какие-то ключи, а Ромка, невероятно довольный, подскочив к тумбочке, нагнулся за фонариком.
- Тут их два! – радостно крикнул он Лёньке и показал ему два круглых фонарика – один старый, другой поновее. Но тут же совсем не радостным тоном уточнил: – Нет, этот не светит. Он без батареек, – и положил старый фонарь на место.
- А можно я его возьму? – спросил Лёнька. Ему тоже очень хотелось во время поисков быть с фонарём в руке.
 - Хочешь, бери. – Рома протянул товарищу фонарь, и друзья пошли вслед за бабушкой по ковровой дорожке коридора в дальний его конец, где одна из боковых дверей открывалась прямо на сцену. Там, проведя ребят за кулисы, Мария Михайловна включила дежурное освещение, предупредила мальчиков, чтобы те ничего не трогали и не дёргали, и ушла, сказав, что вернётся за ними ровно через десять минут.
  Лёня восхищённо оглядывался по сторонам:
- Ух, ты! Тут верёвки висят, как на пиратском корабле.
- Давай искать, у нас времени мало. – Рома включил фонарик и, подсвечивая им, стал торопливо осматривать тёмные закутки по бокам сцены. – Иди сюда!
  Но Лёнька, не слушая товарища, продолжал с любопытством таращиться на занавес, на потолок, на громадную люстру под потолком полутёмного зрительного зала. Затем подошёл к краю сцены и, приложив руку с фонарём к груди, другой стал размахивать, изображая певца:
- А-а-а-а, О-о-о-о! – понеслось по залу. – В траве сидел кузне-е-ечик!
- Тише ты! – прикрикнул на него Ромка. – Бабушка услышит!
  Лёня прекратил пение, трижды раскланялся перед воображаемой публикой и развернулся, чтобы подойти к Роме. Но тот уже сам спешил к нему навстречу.
- Лёнька, слушай, тут на сцене его нет, я всё проверил.  Пойдём в зале поищем. Только ты смотри внимательно. Он притворяться может. Ну, он может быть мячик, понимаешь? Или не мячик. Ты если что-то найдёшь, мне сразу скажи.
  Лёнька кивнул, сказал: «Ага», и ребята по боковой лесенке спустились вниз к креслам.
- Давай, ты тут ищи, тут светлее, а я сзади буду.
  Мальчишки разделились и стали шнырять между рядами кресел, поднимая сиденья, наклоняясь и заглядывая под них и за спинки.
Луч Ромкиного фонарика мелькал в верхней, тёмной части зала.
Когда несколько рядов и с той, и с другой стороны были осмотрены, в зале раздался Лёнькин крик:
- Нашёл!
 По наклонному проходу Рома кубарем скатился к товарищу:
- Где?
- Вот! – Лёня гордо протянул Ромке открытую ладонь. На ладони лежала монетка. – Пятьдесят копеек. Я в кресле нашёл.
- Да нет же, – Ромка скривился, – это не то. Я-то думал…
- А чего? Классная находка, правда?
- Это не то. Давай дальше искать.
  Поиски продолжились. Петляя «змейкой» между рядами и постепенно приближаясь  друг к другу, минут через пять или семь ребята сошлись в середине зрительного зала и уселись рядышком на креслах. В отличие от Лёни, внезапно разбогатевшего на целый полтинник, Рома выглядел расстроенным. Он сидел, похожий на нахохлившегося воробышка и, сам не зная для чего, то включал, то выключал фонарик. Лёня же задрал голову и разглядывал висевшую прямо над ним люстру.
- Ух, какая здоровая. А она не упадёт?
- Не упадёт.
- А если упадёт?
- Ну и пусть падает, – буркнул Рома.
- Рома! – Лёнька вскочил с кресла, – а давай у твоей бабушки спросим. Может, она скажет, где он прячется?
- Ага, спросим, – Рома утёр кулаком нос и вздохнул, – как-бы не так.
- А что?
- Бабушка теперь не скажет. Она теперь говорит, что это я ей голову заморочил. Говорит, померещилось.
- Врёшь ты, наверное, всё. – Лёня, не глядя в глаза товарищу, небрежно вертел в пальцах найденную монетку.
- Не вру! – у Ромки от огорчения даже слёзы навернулись. – Там бы ещё проверить.
- Где?
- Там, под сценой. Там ещё одно место есть. Как подвал. И столбы стоят деревянные. Может, он там спрятался.
- А тебя туда пустят?
  Рома неопределённо пожал плечами. Ребята помолчали.
  Со стороны сцены послышался звук открывшейся двери, и на освещённом пространстве появилась фигура Ромкиной бабушки. Справедливости ради нужно отметить, что бабушка Маруся вернулась не через десять минут, как обещала, а почти через двадцать. Но ни Рома, ни Лёня этого не заметили.
- Ну, где вы там, голуби? Пора, поднимайтесь.
 Что оставалось делать? А ничего. Ребята поднялись и вслед за бабушкой побрели в гардеробную. Там мальчики, почти не разговаривая друг с другом, оделись и нацепили поверх курток школьные рюкзаки.
- Что это вы хмурые такие? Может, поссорились?
- Нет, не поссорились. Мы не ссоримся. А фонарик я положил в тумбочку. – ответил Рома. – Можно мы ещё раз с Лёней вместе придём?
- А как же. Приходите. Вот к Новому году ближе будет детский спектакль.
- А если мы без спектакля придём? Просто так. Можно?
- Конечно, можно. Только лучше будет, если заранее предупредите. И чтобы родители знали. Да, кстати, Ромка, я маме уже позвонила, сказала, что вы у меня. Оделись? Пойдёмте, я вас до проходной провожу.
  Первым из гардеробной вышел Рома, за ним Лёня, за ними Мария Михайловна. Когда шаги их стихли, и пропали даже отражения в зеркалах, дверца тумбочки приоткрылась, и старый фонарик, тот самый, негодный, который Лёнька без толку таскал с собой во время поисков, пошевелился, качнулся, слетел с полки и мягким рыжим клубочком упал на паркет.  Там на мгновение, как будто раздумывая, замер, затем быстро рванул мимо зеркал и буфета в сторону гримёрок, костюмерной и прочих загадочных театральных комнатушек, где для чересчур любопытных повсюду наклеены бумажки со строгими словами: «Посторонним вход воспрещён».

Глава 5. Репетиция спектакля   

    В следующий раз зайти к бабушке на работу у Ромки получилось только во время осенних каникул. Дважды он приходил к ней, и оба раза понапрасну. Проникнуть ни то, что в подвал, под сцену, но даже на саму сцену оказалось невозможно. Бабушка Маруся была занята. На вешалках в гардеробной висели куртки и пальто, по коридору то и дело с озабоченным видом пробегали служащие, суета и движение присутствовали и в зрительном зале. В театре ежедневно шли серьёзные постановки, иногда драмы, иногда комедии. Случались концерты, выступления актёров и танцоров, приезжавших из других городов.
    Вместе с тем пора было начинать репетиции и подготовку новогоднего детского представления.
    Попугая же, чьё крайне несвоевременное появление в зале едва не сорвало спектакль, и чей полёт над зрителями стал предметом разбирательства на общем собрании, так и не нашли. Погнался за ним директор, криками своими многих переполошил, но так и не догнал.  Ни в коридорах, ни в фойе, ни в каких-либо прочих помещениях попугай обнаружен не был, и во время спектаклей больше ни разу в зрительном зале не появлялся. Скорее всего, как залетела птица в одну из открытых форточек, так и вылетела.
    В общем, жизнь и в театре, и за его пределами катилась своим чередом.  Крутились стрелки часов, день завтрашний становился сегодняшним, суетился, бурлил, затем незаметно тускнел и уходил, превращаясь в день вчерашний. Но каждый пришедший день, каждая следующая неделя всё больше и больше наполняли воздух  лёгким и ясным настроением, приближая  приход Нового года и Рождественских праздников.
   Самыми первыми, проявив усердие и предусмотрительность, постарались напомнить об этом жителям города крупные универсальные магазины, в которых полки с товарами, установленные около касс, раздвинулись, а на освободившемся месте за одну ночь выросли целые рощи искусственных ёлочек и сосен. Зелёные и серебристые, переливающиеся радужными искрами и опутанные гирляндами, они приветствовали покупателей, своим видом заявляя: «А мы уже здесь. Мы готовы встречать Новый год. И если вы не возражаете, мы с удовольствием украсим ваш праздник».
   Вторая волна новогодних приготовлений выплеснулась в один из вечеров и растеклась по городским широким улицам, заполнив разноцветными мигающими огнями стеклянные витрины первых этажей.  Брызги от этой волны полетели дальше, выше, зажигая то тут, то там всё новые и новые огоньки в парках, в переулочках, на  балконах и в окошках квартир.
   Докатилась волна и до театра, швырнула пушистые новогодние блёстки  под люстры, сверкающими снежинками запорошила окна и стены просторного вестибюля.
   Ожиданием праздника были полны и зрительный зал, и сцена.  Здесь на очередную репетицию новогоднего детского спектакля собрались те, от кого зависело, насколько ярким, добрым, весёлым он в итоге получится. А заинтересованы в этом были все без исключения: и актёры, и оформители сцены, и музыканты, и, в первую очередь, конечно же, руководивший постановкой сам Александр Александрович.
  - Ну что? Пожалуй, начнём?
    Голос Александра Александровича заставил присутствующих занять рабочие места и сосредоточиться. Актёры на сцене, одетые в костюмы сказочных персонажей, но при этом абсолютно не по-сказочному болтающие друг с другом,  притихли.
  - Итак, – Александр Александрович потёр руки, будто обмывая их под струёй воды, – начинаем. Прежде всего, я хотел бы напомнить общую, так сказать, концепцию. Что нам нужно выполнить и чего добиться. У нас сказка. Причём не одна сказка, а несколько. А новогоднее представление – одно. – Он немного помолчал, и ещё раз повторил: – Одно.
    Стоящие вперемешку Зайчики, Мишка, Баба Яга, Василиса Премудрая, Красная Шапочка, Снеговик и прочие сказочные персонажи внимательно слушали речь режиссёра. Александр Александрович грустным взглядом обвёл застывших, как в боевом строю, актёров, затем вскинул руки вверх и, потрясая ими, трагическим голосом воскликнул:
  - Надо, чтобы запечатлелось!
   На сцене произошло движение. Многие понимающе закивали головами.
   Александр Александрович уселся за режиссёрский столик, направил свет настольной лампы на пачку белых листов с отпечатанным на них текстом сценария, надел очки и, выбрав из пачки два или три листа, остальные отодвинул в сторону, в тень.
  - Начнём с вас. Мишка! Пожалуйста, Вы, Муха-Цокотуха, Серый Волк и Снегурочка. Что у нас тут? Ага. Так. Мишка выходит с корзиной на спине, в корзине – Снегурочка. Он её спасает от Бабы Яги. Серый Волк! Спрятался за куст! Хорошо, так. Серый Волк у нас лежит, подсматривает и подслушивает. Снегурочка, стоп! Стоп! Остановитесь! Не лезьте в корзину, оставьте её в покое. Сначала отрепетируем сцену с пустой корзиной. Вас в корзине нет, пирожков тоже нет. А Мишка, Мишка думает, что в корзине пирожки. И не просто думает, а уверен. Понимаете, у-ве-рен! Мишка, пошёл! Так, Мишка выходит, хорошо, хорошо, идёт, идёт…  теперь слова.
  - Сяду на пенёк, съем пирожок, – басом сказал Мишка и начал растерянно оглядываться. Пенька на сцене не было.
  - Пенёк на сцену! Срочно! Или стул, –  скомандовал Александр Александрович.
   Меньше чем через минуту на сцену вынесли пенёк. Рядом с пеньком поставили стул.
  - Продолжаем. С того места, где остановились. Реплика!
  - Сяду на пенёк, съем пирожок, – повторил Мишка, прицелился было сесть на стул, но, краем глаза глянув на режиссёра, уселся, как положено, на пенёк.
    Александр Александрович удовлетворённо кивнул головой и переключился на Волка.
  - Что у нас Волк делает?
  - Лежит. Наблюдает, – высунувшись из-за кустика, доложил Волк.
  - Правильно. Лежит. Но как лежит? Как? Вас же не видно совсем. Медведь не видит – это правильно. Он Волка не замечает. А зрители? Зрители вас должны видеть. Дети должны видеть. Значит, что нужно сделать?
  - Показать нос из-за куста, пошевелить веточкой.
  - Правильно. Пробуем. Покажите.
    Волк спрятался за куст, покачал ветками и пару раз осторожно выглянул, навострив уши и коварно щёлкнув зубами.
  - Замечательно. Муха-Цокотуха! Ваш выход.
    Из-за кулис вылетела Муха и:
  - Ж-ж-ж-ж, – закружилась около кустиков.
  - Подождите, подождите. – Александр Александрович встал со своего места. – Товарищи, обращаюсь ко всем. У вас было, так сказать, домашнее задание – выучить слова. Вот вы, уважаемая наша Цокотуха, вы текст повторяли?
  - Учила, учила вечером, повторяла. – Вид у Мухи-Цокотухи был, как у провинившейся школьницы.
  - Ну, и что Вы произносите? «Ж-ж-ж»?
    Муха-Цокотуха робко кивнула.
  - Вот. А по сценарию, по тексту Вы должны произносить «з-з-з». «Ж-ж-ж» - это пчела. Понимаете? Пче-ла.
  - Александр Александрович, а «комар» тогда как будет? – вопрос был задан одним актёром из-за кулис, и чуть было не сбил режиссёра с творческой мысли.
  - Комар? При чём здесь комар? Ах, комар…
Александр Александрович взял со стола пачку листов и, подняв её так, чтобы всем было видно, строго произнёс, разделяя каждое слово:
  - Комары в нашем представлении не участвуют.
   Репетиция продолжалась.
   Без особых задержек отрепетировали следующую сценку, затем ещё одну, и ещё, и ещё. Актёры по очереди выходили, играли, произносили слова, иногда выскакивал на сцену режиссёр, что-то подсказывал, показывал и бегом возвращался за столик, приговаривая: «Ну, наконец-то, наконец-то».
   Всё шло по плану.
   Всё шло по плану и в то же время шло как-то не так. Чего-то явно не хватало, но чего? Под конец репетиции это заметили и почувствовали многие: и актёры, и режиссёр, и даже две женщины в синих халатах, скромно ожидающие в боковом проходе своего выхода на подмостки с ведром и швабрами.
  Возникла странная и продолжительная пауза.
  За режиссёрским столом хмуро молчал, сложив руки на груди и глядя куда-то вдаль немигающими глазами Александр Александрович. Сказочные герои на сцене, сбившись в небольшие группы, о чём-то тихо, но очень оживлённо разговаривали. Между ними бродил Серый Волк и, переходя от одной группы к другой, вежливо спрашивал:
  - Прошу прощения, товарищи. Гляньте, кто потерял? От чьего костюма деталь?
    На протянутой лапе у Волка лежал яркий рыжий помпончик. Кто-то от Волка отмахивался, кто-то брал клубочек в руки, рассматривал, – «Ой, какая прелесть!», но хозяин не находился.
  - А где ты его взял?
  - Вон там.  Под кустиком. Ну, что? Не признаётесь? Ну, нет, так нет, потом разберёмся. Пусть пока на виду побудет, – Волк аккуратно положил клубочек на пенёк.
  - Есть! – Александр Александрович резко вскочил со стула. – Есть! –  Глаза его засверкали. – Кураж! Импровизация! Вот чего не хватает. А? Шире надо, шире! Надо, чтобы, чтобы…
  - Сан Саныч! – на край сцены вышла Василиса Премудрая. – Мы тут поговорили, посоветовались, в общем, у нас есть предложения.
  - Есть предложения? Давайте, давайте! – Александр Александрович приглашающе замахал руками, и актёры гурьбой посыпались по боковым ступенькам к режиссёрскому столику, плотно обступили его и с видом заговорщиков начали возбуждённо шептаться.
    И никто из них, никто, кроме уборщиц, стоявших в сторонке у стеночки, не заметил, как лампа на режиссёрском столе сама собой вдруг загорелась ярче.





Глава 6. Волшебная кладовка

  До Нового года оставалось всего ничего, а Ромка едва не расхворался. Утром он несколько раз чихнул, потом, правда всего один раз закашлялся, но и этого хватило, чтобы насторожить маму.
   В результате намеченную на утро прогулку с санками отменили, а Ромкино горло мама внимательно осмотрела и смазала сладковато-мятным лекарством.
  - Сидишь сегодня дома. Безвылазно, – повторила мама, –  Плюс горячее питьё с малиновым вареньем.
  - А завтра как? Мы пойдём или не пойдём? – с надеждой в голосе спросил Рома.
    Оставаться дома и болеть Ромке совершенно не хотелось. 
    Дело в том, что именно на завтрашний день был намечен совместный поход в театр на новогоднее детское представление. Билеты на спектакль мама приобрела заранее, причём не три билета, а сразу шесть: три билета для себя и ещё три для Лёни и его родителей. Лишиться такого удовольствия из-за пустяковой и глупой простуды было бы очень обидно.
  - Мы пойдём в театр?
   Мама сдвинула брови:
  - Давай заранее не расстраиваться. Ладно? Доживём до вечера, там видно будет.
    Вечером Рома, приготовившись ко сну, лежал под одеялом в своей постели и мерял температуру.
  - А горло у меня не болит, – сообщил он, – ни капельки. И кашля нет.
  - Вижу, вижу. Замечательно. Ещё разок глянем, чтобы температура была нормальная, и всё.
  - Мама, вот если мы пойдём, я тебе его покажу.
  - Кого?
  - Я тебе рассказывал, помнишь?
  - А-а, это «рыжего» твоего, волшебного?
  - Да. Я секрет придумал, как тебе его показать.
  - Секрет? Погоди, погоди. Ты секрет придумал или способ?
  - Способ. Но это секрет. Я что-нибудь подумаю, а он меня услышит и сделает. И получится так, как я придумал. А ты увидишь. Ты согласна?
  - Согласна.
  - А бабушка говорит, что я выдумщик.
   Мама усмехнулась:
  - Выдумщик, не выдумщик. Ты мне скажи: как ты его называешь?
  - Концеходоси.
  - Концеходоси. А теперь по-честному: ты имя такое откуда взял? Выдумал?
  - Выдумал, – признался Ромка, чувствуя, что попался в расставленную мамой ловушку. – А тебе нравится?
  - Нравится. Необычное имя.
  - И мне нравится. Я подумал, как его зовут, и придумал. Он тоже необычный. И рыжий.
  - Рыжий, рыжий, конопатый, – сказала мама и взъерошила Ромке волосы, – доставай термометр.
   - Я не рыжий. – Рома вывернулся на спину, извлёк из-под мышки градусник и протянул маме. – Сколько? Тридцать шесть и шесть?
  - Тридцать шесть и шесть, – подтвердила мама. – Думаю, в театр мы идём.
  - Ура! – Ромка от радости подпрыгнул на кровати. – Получается!
  - Получается. Да, и чтоб ты знал: если бы не получилось пойти, мы бы с папой тоже очень расстроились.
  - А теперь все будут довольны. И дети, и родители. Да?
  - И дети, и родители, – согласилась мама, – всё, укрывайся, спи. Я тебе напоследок ещё одну вещь скажу: вырастешь, и у тебя всё будет получаться так, как ты придумаешь. Вот как придумаешь, сам, понимаешь, сам, вот так у тебя и выйдет. Спи, сынок. Спокойной ночи.
  - Спокойной ночи. – Рома повернулся на бок и закрыл глаза…
 
    Поезд, удивительным образом похожий одновременно и на паровоз, и на медный чайник, вёз его по нескончаемому, длинному-длинному театральному коридору. Спрятанные под ковровой дорожкой, они точно были, Рома догадывался, находились рельсы. Станция «Буфет» и станция «Гардеробная» остались позади. Мимо проплывали, как придорожные столбы, одинаковые двери, двери, двери.
    Поезд остановился. Ромка оказался перед дверью, на которой прочитал надпись, сделанную из серебряных букв: «Кладовка».
  - Так вот она где, – подумалось Роме. – Вот и нашлась.
   Дверь сама собой отворилась, и Ромка шагнул внутрь.
   Внутри было очень светло и просторно. Белый пол под ногами, холмистый и неровный, похожий на заснеженное поле, где-то вдали – белые стены, а вместо потолка, высоко-высоко – молочные и вкусные, как взбитый крем, облака.
  - Какое всё белое, – произнёс Ромка. – И не холодно. Интересно, это зима или лето?
  - И зима, и лето. Это как ты захочешь, – ответил Роме чей-то негромкий мужской голос. – Но тут всегда ясно.
   Рома повернул голову и увидел стоящего рядом худощавого, с седой шевелюрой, пожилого мужчину в синем рабочем халате и широкополой шляпе.
«Как это он так незаметно подошёл?» – подумал Рома. – «И откуда?»
  - А…  а Вы кто?
  - Я? Я кладовщик. – Незнакомец почтительно коснулся двумя пальцами края шляпы. – А ты пришёл в гости?
  - Да, – ответил Рома, помедлил, и в свою очередь спросил: – А Вы здесь всем командуете?
  - Я тут ничем не командую. Тут всё хранится и всё случается. Ну, что? – Кладовщик протянул Роме руку. – Пойдём, прогуляемся? Заодно проверим, всё ли у нас на месте.
  - А в этой комнате ещё есть двери? – спросил Рома, заметив у пояса незнакомца большую связку старинных ключей.
  - А-а, ключи… – незнакомец помедлил, – тут ключи от всего, что нам может понадобиться. Смотри: вот этот, большой – от ворот замка, этот – от скрипучей калитки, ведущей в заброшенный сад, этот – от пиратского сундучка с сокровищами. Есть ключ от высокой башни звездочёта. Ключей много. Кстати, если присмотреться, и золотой ключик тоже тут.
  - Тот самый?
  - Тот самый. Ну что, пойдём?
  - Пойдёмте.
   Вдвоём они двинулись по тропинке в глубину белой необъятной комнаты.
  - А почему тут так светло? – спросил Рома. – Солнца не видно, и люстры нет.
  - Как это нет? – Кладовщик остановился и с укоризной посмотрел на гостя. – А это что?
    Рома запрокинул голову вверх и увидел хрустальную, сияющую всеми огнями театральную люстру, прикреплённую прямо к облаку.
  - А за облаками продают молоко, – добавил старик.
  - Откуда там молоко?
  - Но облака-то молочные?
    Рома ещё раз внимательно рассмотрел пушистые облака и согласился:
  - Молочные.
    За пригорком, куда привела тропинка, по одну сторону от неё стояло овальное, на подпорках, в тяжёлой бронзовой раме, зеркало.  С другой стороны  – три широченных пня от спиленных деревьев.
  - Это – Обратное зеркало, – сказал Кладовщик, и пояснил: – для тех, кто выходит из себя, заходит слишком далеко и забывается. А заглянет в это зеркало – и возвратится. Очень полезная вещь.
  - Можно, я загляну? – спросил Рома.
   - Можно. Хотя тебе, я думаю, заглядывать туда незачем.
    Тем не менее, Рома подошёл к зеркалу: «Хм, отражение как отражение, ничего особенного».
  - А пеньки зачем? – задал он следующий вопрос.
  - Пеньки? Это не пеньки. Это секвойя. Слышал про такое дерево?
  - Слышал. А зачем их спилили?
  - Ну, если слышал, мог бы и догадаться. Слишком высокие.
  - А кто спилил? – продолжал допытываться Ромка.
  - Карлики. Это их работа. Да вот они. – Хозяин волшебной кладовки указал на ближайший пенёк, и Рома разглядел у основания пенька норку, через которую туда-сюда сновали маленькие длинноносые человечки с сердитыми глазками. Человечки что-то невнятно бормотали себе под нос и колючими взглядами поглядывали на Рому и его спутника.
  - Они злые? – спросил Рома и вдруг заметил, что карлики увеличились в размерах.
  - Нет, они не злые. Они недовольные. Они всегда недовольные. Главное – не обращай на них внимания. Тогда они не растут.
  - Я и не обращаю, – ответил Ромка и показал карликам язык.
    Карлики снова стали малюсенькими и спрятались в норку.
  - А деревья были высокие? До самых облаков?
  - До облаков. Ты попробуй сам представить, какими они были.
  - До облаков, – сказал Рома. – Красивые и зелёные.
   Ромка не успел закончить фразу, как пеньки вытянулись, рванули ввысь и под самыми облаками раскинули громадные зелёные ветви, заслонив собою люстру.
  - Вот так. – Кладовщик удовлетворённо потёр руки. – Вот мы и навели порядок.
  - Ух ты! – восхитился Рома. – Здорово!
  - Если захочешь, можешь сделать парк. Или клумбу с цветами.
    Рома зажмурился, но клумба с цветами не появилась. Зато исчез белый цвет под ногами, по бокам тропинки возникла трава, кусты с гроздьями красной смородины, послышалось пение птиц.
  - Очень хорошо. Так приятнее, не правда ли? – оценил Ромкины усилия Кладовщик. – Теперь пойдём, я покажу тебе библиотеку.
  - А у меня всегда будет так получаться?
  - Всегда. Если захочешь.
    Рома задумался.
  - Знаете, а мне мама то же самое говорила.
  - Знаю. Мама тебя любит.
    Тропинка неожиданно упёрлась в белую стену и закончилась.
  - Пришли, – сказал седой Кладовщик, снял шляпу и помахал ею перед стеной, как машут, разгоняя дым или туман. Стена тут же растаяла в воздухе, и Рома увидел то, что за нею скрывалось: высокая деревянная полка, на ней – в несколько рядов, один над другим – книги. Но первое, что привлекло Ромкино внимание – стул.  Роскошный, обшитый красным бархатом стул. Он стоял рядом с полкой, огороженный, как в музее, натянутыми между стойками верёвочками. Ножки стула были подозрительно тонкие и кривые.
   - А стул тут для чего? – спросил Рома.
   - Стул? Ох, уж этот стул, – с досадой в голосе, печально произнёс Кладовщик, – пришлось в библиотеку убрать, чтобы глаза не  мозолил. Видишь ли, это не стул. Это трон. Трон для неудачников. Я уже и ограждение поставил. Не помогает.  Всё равно садятся и садятся. А ремонтировать кому? Мне. То-то и оно. Скучно. – Старик отмахнулся от  стула и подвёл Рому к книжной полке. – А вот тут, гляди, тут вещи весьма занимательные. Тут у меня собраны все книги. Все. Понимаешь? Все-все. И для взрослых, и для детей.
    Рома рассматривал полку. Она начиналась рядышком, на расстоянии вытянутой руки, и была длинной-предлинной, уходя куда-то далеко, почти в бесконечность. В нижней её части стояли книжки не очень толстые, с яркими обложками. Чем выше были уровни полки, тем шире и весомее становились книги, размещённые там. На корешках многих книг голубым приятным светом мерцали крохотные огонёчки-звёздочки. Но самым поразительным было то, что некоторые книги парили в высоте над самой полкой, плавно покачиваясь в воздухе.
   - Синие огоньки, – не дожидаясь вопроса, продолжил объяснения Кладовщик, – это для учёта. Без учёта в библиотеке никак нельзя. Если огонёчек горит – значит, кто-то эту книжку сейчас читает. И расположение книг, ты, я думаю, заметил – очень удобное. Полки для всех возрастов. Нижние – для детей. Повыше – для взрослых.
   - А как достать книгу с самой верхней полки? Нужно лестницу взять? – спросил Рома.
   - Нет, лестница не нужна.  Всё гораздо проще. Надо немножечко подрасти, и достанешь.
   - А те, которые летают? Как их достать?
   - О-о, а с теми сложнее. Нужно не только вырасти, а ещё и дотянуться. Тут уж, извини, у кого как получится.
    У Ромки на языке вертелся ещё один вопрос, но он никак не решался его задать. Хозяин удивительной кладовки помог ему:
   - Я вижу, ты что-то спросить хочешь? Спрашивай.
   - Скажите, – Ромка начал говорить, но застеснялся, боясь, что Кладовщик его не поймёт, а, чего доброго, ещё и посмеётся, – скажите, пожалуйста, а… а  Концеходоси? Он тут живёт? Его можно найти?
    Кладовщика неожиданный Ромкин вопрос ничуть не смутил.
   - Концеходоси, – это ты его так называешь, да? Его не надо искать, – совершенно серьёзно ответил старик. – Искать бесполезно. Он или есть, или его нет. Ты когда спать ложился, ты где его встретить хотел?
   - На новогоднем спектакле, – ответил Рома.
   - На спектакле, – повторил за Ромой Кладовщик. – Вот, там и встретитесь.
   - Я его в руках держал! – Ромка понял, что Кладовщик верит ему, и почувствовал, что всё его тело наполняется радостью, как наполняется пузырьками стаканчик со сладкой газировкой.
   Но тут старик поднял палец вверх, прислушался, и – бом-м, бом-м, дзинь, бам-м, дз-з-з  –   комната наполнилась трезвоном и боем часов. На фиолетовой стене, внезапно заслонившей и полку с книгами, и сомнительный трон, появилось множество круглых тикающих циферблатов.
    Кладовщик рукой указал Роме на дверь, через которую тот недавно входил из коридора в кладовку:
   - Открывай, это Ночь пришла.
     Входная дверь сама, без чьей-либо помощи, приблизилась к Роме и отворилась. За дверью, на ковре, лежала, лениво потягиваясь, большая, очень изящная чёрная пантера с жёлтыми лукавыми глазами.
   «Так вот она какая, Ночь, – подумал Рома, – как кошка…»
    Пантера-Ночь приподнялась, чёрной дымчатой струёй беззвучно     просочилась мимо Ромы в приоткрытую дверь и стала разливаться по комнате сумерками, приглушая свет, растворяя в себе и Рому, и седого Кладовщика и волшебную кладовку со всем её содержимым.
   Ромка едва успел протянуть руку, но всё-таки успел, и погладил тёплую шелковистую Кошку-ночь…

 …У открытой двери в Ромкину спальню стояли его папа и мама.
   - Смотри! Смотри-смотри, – шёпотом произнесла мама, – улыбается… Интересно, что ему снится?
     А Рома, Рома лежал в постели и спал, дыша тихо-тихо, беззвучно, прижавшись щекой к белоснежной подушке, и улыбался во сне.

Глава 7. Новогоднее представление

    Если человеку во сне приснится что-то хорошее и приятное, то и проснётся он обязательно в хорошем настроении. С Ромой так и произошло. Поднялся он в распрекрасном настроении, с мыслями, устремлёнными вперёд, в день начинающийся.
    Позавтракав, Рома кинулся к телефону звонить своему другу Лёньке. Нужно было непременно сказать товарищу: «Привет!», спросить: «А что ты сегодня делаешь?», сообщить о новой компьютерной игре, о которой он сам узнал только накануне, и, конечно, обсудить предстоящий поход в театр. Разговор получился продолжительный. Переговорив с Лёней, Рома предстал на кухне перед мамой, упирая руки в бока и хитро улыбаясь:
  - А Лёня мне всё рассказал. Он посмотрел билеты, и я посмотрел. У него в билете написано: ложа номер три, а у нас – номер четыре.  И ярус номер два. И у нас номер два. А ярусы – это как этажи. Они тоже одинаковые. Значит, мы сидим рядом.
  - Ну ты подумай! – мама со звоном высыпала чайные ложки на стол и отложила полотенце, – отец, слышишь? Сюрприза не будет. Эти разведчики уже всё разузнали.
   По маминой реакции Рома понял, что можно было бы и не хвастаться собственной сообразительностью, но – «слово – не воробей», - вылетело.
   - Ладно, – продолжила мама, – не переживай. Сюрприз – сюрпризом, но не это главное. А главное что? – спросила она у сына.
   - Главное то, что мы живы, здоровы и сегодня пойдём в театр!
   - Живы, здоровы и идём в театр. Коротко и точно! – поддержала мама Ромкино бодрое настроение.
   Полдня Ромка провёл, словно летая на крыльях. И вот, наконец, пришла та замечательная минута, когда и он, и его друг Лёнька, вертясь от нетерпения на стульях, оказались сидящими в соседних ложах театра вместе со своими родителями. Ребята примостились поближе друг к другу, рядом с изогнутой полуоткрытой стенкой, что позволяло им, никому не мешая, тихонько разговаривать во время представления.
   - Лёнька, а что сейчас бу-удет…
  Лёнька открыл рот, но ответить ничего не успел, потому что в этот момент прозвенел третий звонок и зал, заполненный детворой и взрослыми, притих. Бархатный вишнёвый занавес дрогнул и, притягивая к себе внимание зрителей, стал раздвигаться в стороны, открывая сцену.
   Новогоднее представление началось.
   И Рому, и Лёньку, да и не только их, сразу же удивило то, что открылось их взорам. Посередине сцены стояла бревенчатая избушка, окруженная лесом. В самой избушке ничего необычного не было – это был симпатичный сказочный домик с резными наличниками на окошках и деревянным крылечком. Странным и необычным был лес вокруг неё: слева от избушки он был ярко-зелёный, летний, наполненный теплом и светом, а справа – зимний, дымчатый, с заснеженными елями и тяжёлыми сугробами. 
   - А почему тут половинка лета и половинка зима? – шепотом спросил Лёня, – Когда Новый год – всегда должна быть зима.
   Вопрос Лёнькин, что называется, «повис в воздухе». Молчали родители, промолчал, не расслышав вопроса, и Рома.
   Тут заиграла музыка, перед зрителями появились первые сказочные персонажи, и как только со сцены зазвучали их голоса, стало понятно, и почему декорации такие необычные, и почему на сцене рядышком персонажи из разных-разных сказок.
  Ну, конечно же! Новый Год!  Как же можно пропустить или не заметить такое событие, особенно, если ты сказочный житель и имеешь отношение к волшебству и чудесам? Все пришли на этот праздник. Все. Герои любимых сказок, тех сказок, события в которых происходит зимой, и сказок летних, зелёных и тёплых собрались вместе, волнуясь, радуясь и с нетерпением ожидая встречи с Дедом Морозом и Снегурочкой.
   Но, как нередко бывает и в сказках, и в жизни, непременно найдётся поблизости, вклинится в радость какая-то вредина и начнёт копошиться, пакостить, пытаясь всех запутать и всё испортить. И почему-то вот этой самой вредине только тогда хорошо, когда всем вокруг плохо. Так и на сегодняшнем представлении: выглянула на сцену Баба-Яга, прислушалась, пригляделась и поманила к себе в укромный уголок, за кустик, Серого Волка и хитрую Лису. Решила Баба-Яга праздник испортить, заманить обманом  из леса зимнего в лес летний Снегурочку, чтобы та заблудилась, и к нужному времени обратно к себе в сказку зимнюю воротиться не поспела.
  Что тут началось! Завертелось, закружилось действие на сцене так увлекательно, что Ромка чуть не забыл о своём жгучем желании доказать и маме, и Лёньке, что странного Рыжего он вовсе не выдумал.
  - Лёнька, – шепотом позвал он, и, протянув за перегородку руку, потормошил соседа, – Лёнька!
  Приблизив голову к Лёнькиному уху, в то же время поглядывая на сцену и следя за тем, что там происходит, Рома торопливо зашептал:
  - Лёнька, смотри, я сейчас попробую, чтобы пенёк от медведя убежал!
  По сцене, точно, в это время брёл Медведь с корзиной за плечами, в которой спряталась, убегая от Бабы-Яги, Снегурочка.
  - Ох, устал, – произнёс Медведь те самые слова, из своей сказки, – сяду на пенёк, съем пирожок.
  Но как только он примостился усаживаться, пенёк – шмыг! – и отскочил влево.
  - Видел? Видел? – громче, чем следовало бы, вскрикнул Ромка так, что зрители из нижних рядов подняли к его ложе головы.
  Медведь вытаращился на убегающий пенёк, на секунду замер, затем молча шагнул к нему.
Пенёк, как живой, отскочил вправо!
   Медведь растерянно повернулся в одну сторону, к кулисам, в другую, осуждающе покачал головой, почесал лапой за ухом, спохватился и продолжил совсем не по тексту:
  - Ну что ж, товарищи, если у нас тут такие дела творятся, придётся идти дальше.
   В зале стоял хохот. Детям поведение пенька понравилось.
   А за кулисами в это время Александр Александрович, нервно сматывая непослушную тонкую верёвку, оторвавшуюся от пенька, шипел на ожидавших своего выхода актёров:
  - Умники, понимаете ли. Изобретатели! Это же надо додуматься! Никакой дисциплины. Хотя бы этого… Мишку предупредили! Кто верёвку привязал?
  Актёры молча переглядывались, и разводили руками. Кто привязал верёвочки, кто за них тянул, у Сан Саныча «по горячим следам» выяснить не получилось.
   Новогоднее представление на сцене шло своим чередом.
  Ромка, окрылённый удачей, и при полном Лёнькином изумлении от увиденного, дождался ещё одного удобного момента, когда коварный Волк притаился за деревом, и шепнул на этот раз маме:
  - Мама, смотри, сейчас мы Волка снегом обсыплем, и он выскочит!
  Мама, улыбнувшись, кивнула головой, но спустя пару секунд глаза у неё от удивления округлились. И было от чего!
   Зимнее дерево за избушкой сразу же после Ромкиных слов сбросило с себя облако белого снега прямо на зелёный куст и Волка. Естественно, Волк выскочил и был раскрыт!
  - Видишь, видишь? Я говорил, что он есть! Он меня слышит!
  - Ну, Ромка, удивил, так удивил, – говорила мама, наклонившись к сыну, – Или я чего-то не понимаю. Ты что, на репетицию пробрался?
  - Никуда я не пробрался. Я же говорю: это Концеходоси! Я думаю, а он делает!
  - Рома, давай тихонечко смотреть спектакль, а то мне от твоих чудес как-то не по себе стало. Потом поговорим.
  - Нет, мам, ты не переживай. Просто я думаю, что чудеса бывают.
  - Бывают, бывают, – шепнула мама, – Только что-то я твоего обещанного рыжего колобка не вижу.
  - Он здесь, я знаю. Просто не показывается. Наверное, не хочет. Или стесняется. Хочешь, я докажу? Мы опять что-нибудь волшебное сделаем, можно?
  - Делай. Только аккуратно, – разрешила мама, – а то ещё шкоды наделаете и представление сорвёте, скандал будет.
  - Не сорвём, не бойся, – пообещал Рома и прекратил разговор.
 Зрительный зал то замирал в напряжённой тишине, то наполнялся всплесками смеха, в зависимости от того, что происходило на сцене. Ромка, помимо уже сделанного, ещё три раза быстро переговорив с Лёней и подёргав за рукав маму, показывал, как с помощью волшебного Концеходоси они помогают добрым сказочным героям и Снегурочке. И что вы думаете? Всё получалось именно так, как он загадывал и просил! Получалось невероятным образом, получалось смешно, получалось быстро и точно. Ромкина мама, – а она, заметьте, человек взрослый и серьёзный, увиденным была просто потрясена. Удивление же и восхищение друга Лёньки вообще не поддаётся описанию. Не хватало одной малости: как ни всматривался Лёнька, как ни просил, но таинственный рыжий шарик ни ему, ни Ромке так на глаза и не попался. Может быть, действительно постеснялся? А, может, просто не счёл нужным показываться? Кто знает?
  Стремительно летит время… Стремительно, особенно, когда жизнь увлекательна и ясна.
  Когда новогоднее представление приблизилось к концу, когда на сцене появился Дед Мороз, а рядом с ним и спасённая Снегурочка, когда на сцену вышли все участвовавшие в спектакле актёры, – все-все: и Василиса Премудрая, и зверюшки, и даже переставшая казаться злюкой Баба Яга – Лёня рванулся к своему другу:
  - Рома, давай дождь сделаем! Пусть в конце дождь пойдёт!
  - Не, не надо дождь. Все намокнут, – скороговоркой отреагировал Рома.
  - Ну, тогда снег. Или фейерверк. Давай, а?
  - Давай.
  И пошёл снег. Снежинки посыпались с потолка над сценой, Дед Мороз приблизился к самой рампе, широко раскинул руки, желая обнять всех-всех, кто был в зрительном зале, и звучным голосом произнёс:
  - С Новым Годом, дорогие друзья! С Новым Годом!
  - С Новым Годом! – хором повторили актёры, стоящие за его спиной.
  А под хрустальной люстрой зала что-то сверкнуло, и на зрителей стали опускаться, кружась и искрясь в свете огней, маленькие серебристые кусочки фольги, не тающие, не холодные, но тоже очень похожие на снежинки.
  Зрители вставали со своих мест, но не уходили, а со счастливыми лицами аплодировали актёрам, не торопясь покидать сказочный зал.
  - Лёня, а хочешь, ещё фокус покажу? – последнее, что сказал Рома перед уходом из ложи, – Закрой глаза и вытяни вперёд руку. Вот так.
   Ребята вытянули руки, зажмурились, а когда открыли глаза, у каждого, ровно в центре ладошки, лежала невесомая блестящая, с шестью резными лучиками, новогодняя снежинка.

Глава восьмая, самая короткая

  Зал опустел. В нём ещё горел свет и через открытые двери долетали редкие затихающие голоса из гардеробной.
  А за закрытым бархатным занавесом, выстроившись полукольцом вокруг Александра Александровича, беседовали актёры. Нет, не думайте, Александр Александрович их вовсе не ругал и не отчитывал. Напротив, он был очень доволен.
  - Хорошо, – говорил он, – хорошо, хорошо и даже замечательно. Поздравляю и благодарю. Представление состоялось. Но! Позвольте полюбопытствовать: помимо вашей выходки с бегающим пеньком я насчитал шесть или семь моментов, которых не было в сценарии. Не было! Как же это? Ладно, снег, – придумали в последнюю минуту – согласен. Остатки, допустим, высыпали на Деда Мороза, – и тут понятно. А снежинки в зале, над публикой, это кто организовал? Признавайтесь. Да нет, выдумка великолепная, мне интересно, как вы это всё технически проработали.
  После короткой паузы ответить художественному руководителю вызвалась молодая женщина, очевидно, самая смелая, в наряде Василисы Премудрой.
  - Александр Александрович, – заговорила она, – если откровенно, то нам тоже не всё понятно, что тут у нас происходило в последние полтора часа. Отработали с настроем и, как мне думается, без огрехов. Результат есть, как зал реагировал, вы видели, всё прекрасно, но вот некоторые моменты и я Вам объяснить не берусь. Ощущение было, что вот они как-то сами собой получались. Как бы это так Вам продемонстрировать, что ли, чтобы Вы поняли. Да вот, смотрите, – Василиса Премудрая подняла руку с раскрытой ладонью, – нет, вы не на ладонь смотрите, а вверх.
  И актёры, и их руководитель подняли головы вверх и увидели, как с верхнего края занавеса сорвалась залетевшая туда из зала одинокая бумажная снежинка и, кружась, стала опускаться вниз. Затаив дыхание, не произнося ни слова, пристально наблюдали актёры за её падением. Они уже догадывались, что сейчас произойдёт. Снежинка опускалась, вертелась в воздухе, её относило то в одну, то в другую сторону, но в конце концов, выписав над создателями спектакля сложную извилистую линию, снежинка подлетела к Василисе и опустилась на её неподвижную открытую ладонь.
  - Вас такой ответ устраивает? – Василиса Премудрая протянула серебристую снежинку Александру Александровичу.
   Тот задумался, повертел в пальцах снежинку, и произнёс негромко:
  - Чародеи, говорите? Что ж, пусть будет так, – а затем добавил уже громким голосом: – Всем спасибо, друзья. Все свободны.
   Ещё раз поздравив друг друга с наступающими праздниками, актёры разошлись. Свет в здании выключили, по коридорам растеклась тишина.
                *         *        *
   Приблизилась к завершению и наша сказка-рассказка про театр, про живущую в нём озорную добрую смешинку и про любознательных мальчишек – фантазёров.
   Кстати, чуть не забыл: когда ребята с родителями уже вышли на улицу и расставались, Ромка, явно что-то задумав, сообщил приятелю на прощание:
  - Лёня, в театре ещё кладовка есть. Волшебная. Вот бы туда попасть!..