Третья глава

      
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.   СЛЕДЫ НА ВОДЕ               
                -1-
   Домохозяйство Лепахина  обособилось за высоким тесовым забором по соседству с Домом культуры. В глубине двора хоромы на зависть. Директор совхоза Кошелев на служебной «Волге»  рядом с хозяином массивных ворот  мелко выглядит. Вензеля на калитке вызывают приступ изжоги. Так вот и ему бы так же, но нет. Живёт напоказ,  с другими вровень. Гостей в совхозе много бывает разных, кичиться достатком - ума не иметь.
- Константин, ты возле себя-то хоть смотри за порядком, доглядывай! В клуб не пройти, всё перемесили.
               Лёпа пожал плечами:
- Пётр Анисимович! Это с леспромхоза шоферюги.
- Ну и?
- А чего я то? Участкового своего напряги. Ни хрена не делает!
   Кошелев, посмотрев по сторонам, заговорил злым шёпотом:
- Делает чего надо, не твоего ума! Ты с Чибисом крутишь? Это его лесовоз на крыльце припарковался. Вот и дуй, я пойду - хуже будет!

      Высокие колонки на низкой сцене  мощными динамиками доводили звук до осязаемых воздушных потоков. Величие музыки не в громкости, понятно, но эффект в закрытом помещении –  с ног сшибающий!   
     Перекинуться парой слов возможно лишь в коротких паузах. По инерции, пришибленные тяжестью аккордов, собеседники разговаривали громче, чем нужно.
Чибис перед Галиной и Романом, хвастаясь, как рыбак, разводит руками:
- Лесу – во! Денег – во!
     Но, краем глаза углядев необъятного Лёпу, руки на груди скрестил, а зубы прикусили язык сами. Лепахин  в праведном гневе щёлочки сверху щёк раздвинул, глаза выпучил:
- Ты чего это? Чего мелешь, Емеля?
      Хватило пары слов, чтобы быть убедительным.
Музыкальная пауза закончилась. Последующие аргументы в виде нецензурных жестикуляций  были тоже восприняты. Чибис, сдвинув моряцкую кепку на затылок, пошёл за Лёпой на выход, с независимым видом зайца, накосившего травы.

     Это не васильки в поле, а духи Смеховой «Красная Москва» пьянят ароматом нетрезвую голову. В кураже хмельном Роман прижимается в медленном танце к трепетному телу, дышит в ушко слова горячие:
-Наврал Иван. Выходит, нет между вами ничего. Это подло! И как это хорошо!
      В больших глазах её большой вопрос к нему: «А кто ты, Роман Иванов?»

     Торопятся часы, обгоняют минуты. Последний танец –
 белый танец, так здесь принято.
 Объявлено:
 - Дамы приглашают кавалеров.
      «Чибис ушёл, уехал, улетел. Нет его, и не надо. Рома – нежданный, негаданный, с первым снегом упавший  её кавалер… Вальс… Закружилась голова, бедная головушка!»

     Прояснило, приморозило. На умытом небе звёзды алмазными россыпями, отражаясь в тёмной воде синими искрами, раздвигают тьму непроглядную. Без луны видны тихие улочки,  с тёмными окнами дома по-над берегом. Речной песок мягко стелется под ногами, приглушает звуки шагов.
      Роман в чужом краю, далеко от родины и счастлив вполне. Скоротать ночь под лодкой – это горе-не беда. Остаётся повернуть за мысок, и там уже до подворья Кожуховых последние метры.

На сухом берегу  чёрными кочками пара лодок на цепной привязи, третья - на воде под мотором.
« Дмитриевич в такую рань просыпается? Или вообще не ложился?»
Мужик в военном плаще, неестественно склоняя голову, словно потерял чего, зашагал не спеша навстречу. В тени под капюшоном лица не разглядеть.
« По росту и фигуре Андрей Дмитрич и есть».

- Кто рано встаёт, тому Бог подаёт?
С радостью нескрываемой Роман руку протянул поздороваться. «Повезло. Не май месяц на реке рассветы встречать».

      Тяжёлый удар наотмашь по голове вместо здравствуйте. Короткий ломик потушил звёзды на небе. Завалившись на бок Роман, надолго отстранился от понимания, почему так вот с ним и за что.
                -2-               
«Свет включили. Кто раньше встаёт и спать не даёт?»
Привязанный к койке по рукам и ногам Рома открыл глаза. Незнакомый потолок и то же утреннее солнце.
     Хлопнула дверь. Тяжёлые шаги по скрипучим половицам.
Странная нереальность.
«Во сне, что  ли? Так и есть. Старик волосатый, борода лопатой и очки почему-то. Без них так варнак какой, а с ними – колдун из сказки».
- Ты кто, дед?
«Отчего это голос у меня писклявый? Это я говорю? О, чёрт! А кто я?»
     Роман хотел встать, верёвки не дали. По голове будто снова кувалдой ударили и принялись добивать невидимым молоточком с пульсом наперегонки.
-О! Чёрт!
- Тихо, тихо,  милок! Не дёргайся, потому как вредно.
      Касаясь носа бородой, старик раздвигает ему веки пальцами, смотрит в глаза.
« Высмотреть хочет всё про жизнь мою, кажется, не совсем путёвую. Иначе зачем привязывать?»
- Слышь, дед! Бороду убери. Щекотно.
- Во! Слава Богу! Просветлело в головушке-то. Потерпи,  Рома, ты не дома. Счас отвяжу, милок.
     Информация, что он Рома и не дома, дала повод к размышлениям.
     Дед долго распутывал верёвки да верёвочки, помог сесть.
- Чего связали - то? Натворил чего?
- Дмитрич с Юркой тебя никакущего притащили. Ну, а как ты ожил малость, пришлось связать. Поначалу думали - пьяный. Ан нет, мозги тебе сильно сдвинули. В драку на Дмитрича кидался  и всё убежать хотел. А куда бежать? Голова у тебя вся как есть изранена.
- А ты кто? доктор местный? - спросил Роман, ощупывая на голове у себя тюрбан из тряпок и листьев каких-то.
- Зови Иванычем. Травник я, пользую болезных. Потому как фельдшер в городе, тебя – ко мне.
-Понятно.
-Раз понятно, так и сиди тихонечко. Взвар приготовлю. Потом голову померим да поправим ещё разок. Полегчает.
 
     Прошло пять минут или десять? Время стало резиновым. Вместе с ним думается протяжно: «Рома, Рома, ты не дома. А где?»
    Мысли путаются и рвутся. Как пластинку, заело:
«Рома, ты не дома».
     Чтобы подойти к окну, стоило приложить усилия. Голову, как отдельную часть организма, пришлось поддерживать руками.
     За стеклом в маленьком дворике маленькая собачка громко лает, скребёт лапками землю возле калитки. Грозится искусать (как минимум) дядьку в плаще с капюшоном.
-Иваныч! Кобеля уйми!
     Засосало под ложечкой, и мурашки по спине. Роман оглядел комнату. Ничего подходящего, разве что швабра в углу. Со шваброй наперевес он и присел на краешек табуретки у стола.
               
     Дверь хлопнула, половицы громче обычного пожаловались на жизнь свою – ниже плинтуса.
-Ай да Иваныч! Чисто доктор Айболит! Гляди-ка, вчера думалось – не жилец, а сегодня … .  Опять!
Ты зачем развязал его?
     Указывая пальцем на швабру, Кожухов зашёл с другой стороны стола. Иванович с большой кружкой своего варева подошёл к Роману, качая головой
-Тихо, милок. Уймись!  Это Андрей Дмитрич. Кабы не он, замёрз бы ты! Ночи холодные.
     Дмитриевич переступал с ноги на ногу. История мутная.
-Это Клава, ей спасибо. Заблажила ночью - и на берег. Я за ней!  Думал, лодку воруют. А там ты лежишь себе, чисто покойничек. Говорят, ты в милиции работаешь. Правда, нет?

      К молоточку добавились два звоночка в два уха на одной голове. Подняться с табуретки оказалось не совсем просто. Чтоб состроить такую рожу, быть надо артистом – не просто артистом, а народным. Лицо само перекосилось. Иванович поддержал его под локоток
- Чудит – видно память отшибло. Тебя, Дмитрич, не признал. Оклемается, даст Бог. А может, и нет. Когда голову ему ладил, были сомнения.
    Кожухов поспешил помочь с другого боку. Одной рукой под руку взял Романа, другой уцепился за швабру. Потянул, потянул да и вытянул!
- Звонить надо в город. Если он и вправду мент, хватим горя.
Так вдвоём и уложили Рому обратно в коечку. Простынкой укрыли,  без причины связывать не стали.
                -3-                ***
      Про работу в милиции спросили, надо же! И вспомнил Роман, что он Иванов. Вспомнил, и остальное приложилось, с одним пробелом, как попал сюда и какие кренделя выписывал. Но это уже не существенно. Осталась – всё по полочкам разложить. «А пока лучше молчать да слушать».
      Дела житейские двух бобылей ситуацию не прояснили. Через час Кожухов ушёл звонить в милицию, хозяин принялся врачевать, исправляя последствия ночной прогулки по берегу.
      Молчать Роману Иванович не мешал, вопросов не задавал. Делал, что должно, и бубнил себе под нос:
-Вправо по меткам. Узелок к узелку. Человек - творение Божие, всё гармонично. Палец над ухом слева, палец над ухом справа.
    Узловатыми пальцами сжимал дед Роману голову, как тисками, наглаживал да постукивал.
- Были бы кости – мясо нарастёт.
      Обмерял верёвочкой, чертил обмылком. В завершении из пузырька замшелого такой пучеглазки налил на рану, что невольно слёзы побежали.
- Терпи, казак, до свадьбы заживёт.
     Перевязав теми же тряпками с листьями, вымыл руки Иванович под умывальником и занялся своими делами несуетными по хозяйству.

     Звонить в ушах перестало, молоточек невидимый спрятали. Теперь действительно «просветлело в головушке».
                РАПОРТ
   «К чёрту рапорт. Дело по убийству Грекова получается уже (не глухарь железобетонный), есть ниточки, главное – потянуть за нужную».
                ***
      Говоров Степан Григорьевич прибыл для разбора «полётов» в Ботогоево собственной персоной. Ситуация получилась некрасивая, и руку лучше держать на пульсе событий. Мало  ли, куда кривая вывезет. Во-первых и во- вторых, если Иванов останется инвалидом, вопросы зададут ему неудобные. А посему ответы, благоприятные  на них лучше приготовить заранее. Обстоятельства можно подкорректировать. Оценивать и прикидывать чего и как лучше без посторонних ушей.
 
    Короче. В дом он зашёл первым и не очень вежливо, попросил хозяина с другими прочими подождать на улице.
Как врачеватель душ человеческих, он предпочитал хирургию: резал по живому, резал правду матку в глаза и т.д. и т.п.
     Сев на табуретку возле коечки, разбудил спящего Романа и волнующею его тему обозначил сразу:
- Я майор милиции Говоров. Ты кто?
- Степан Григорьевич?
- Так ты! … Мне сказали …
     После травяных настоев Ивановича, Роман проснулся вполне  здоровым.
- Я в порядке, товарищ майор.
- Так какого хрена …
- Разрешите доложить?
     Не совсем корректно прервав вступление к проповеди, Роман сел, накинул одеяло на плечи.
-Есть зацепки в деле Грекова. Работу по убийству я считаю нужно продолжить.
     Говоров бровью не повёл, интонацию не сменил:
-Как это ты себе представляешь? – И добавил язвительно:
-Секретный работник милиции! Что, тёплая водичка в попе не держится? Спасибо, не убили дурака.
    Романа муха злая укусила, не иначе. Слова посыпались,  как из решета вода:
-Не знаю я, от кого стало известно, что я из органов. НЕ ЗНАЮ! Но я знаю точно: мы в шаге от раскрытия. Греков увидел, чего ему не надо было видеть, захотел деньжат по лёгкому срубить. Лес рубят по липовым бумагам, гонят в колхозы к таджикам и узбекам. За хищение в особо крупных лоб зелёнкой мажут. Зачистили его. Мне время нужно. Ещё дней пять – всё по полочкам разложить. И можно будет дырки под звёздочки крутить.
- В голове бы тебе дырку не прокрутили.
       Говоров встал, подошёл к окну, вернулся.
- Тебе « выход в люди» заказан. Получается конец командировке.
- Не получается. Давайте оставим всё как есть: я - опять неизвестно кто, но с большим плюсом – память потерял и крыша съехала. Могу ходить, где хочу, и спрашивать обо всём, не вызывая подозрений. Вы это вы. Вам и нужно вернуть всё на круги своя - выписать пилюлю звонарю за беспокойство. Я не ваш и не мент.
     Не звёздочка на погоны – Смехова Галина, даже не стимул, а обстоятельство, без которого дальнейшее  для Иванова стало неинтересным, перевесило здравый смысл.
- Я останусь, товарищ майор, по собственной инициативе.
       Говоров был приятно удивлён: «Надо же какие люди в стране Советской есть!»
-Будем считать, что я согласился.