Как мы организовали промышленный шпионаж

Рано или поздно кончается всё – и хорошее и плохое. Подошёл к концу и мой испытательный срок. В начале 1978 года я в роли мастера смены переступил порог шестого отделения 10 цеха. Бригадиром в смене был Владимир Мананников, а начальником отделения – Гуляйкин Юрий Александрович. А лучшей сменой в отделении считалась смена мастера Семенца, занявшая в соцсоревновании за прошлый год восемь или десять первых мест. В первый же день ЮА вызвал нас с Володей в кабинет и давай снимать с нас стружку – смена сильно отставала по плану сдачи в ОТК танталовой проволоки. Напрасно Володя с цифрами в руках доказывал, что на двух установках УЗГ  (третье УЗГ работало только на очистке сверхпроводников) при скорости очистки 10 кг в час за восьмичасовую смену можно очистить только 2*10*8=160 кг танталовой проволоки за один проход, а по инструкции их нужно два, стало быть – не более 80 кг в смену. Да и то только при отсутствии перерывов.
 
– Почему смена мастера Семенца сдаёт по  120 килограмм в сутки? – строго вопрошал Юрий Александрович.

– Может, они скорость задирают? – отвечал Мананников.

– Нет, мы устраивали проверки.

Часа два ЮА топтал на нас ногами, размахивал очками, требовал плана, взывал к нашей коммунистической совести. А потом мы с Володей стали думать. Что смена Семенца нарушает технологию, было ясно как день. Где-то на какой-то стадии он явно увеличивает скорость очистки, не снижая при этом качества. Причём делает это наверняка во время ночных смен. Но как? Для начала разработали план организации промышленного шпионажа. Во-первых, взяли под жёсткий контроль расход реагентов – нужно знать, сколько азотки и сколько плавиковки было взято работниками смены Семенца. Во-вторых, наши женщины поочерёдно стали выходить на работу на час-полтора раньше, чтобы хоть что-нибудь разузнать или просто подглядеть. В-третьих, перед началом работы мы тщательно изучали состояние УЗГ, выискивали остатки раствора в ванне травления, изучали новые пятна, появившиеся на датчиках, замеряли pH. Изучались диаграммы самописцев, журнал рапортов с графиком движения металла, снимались НЗП с навоек, стоявших на сменном стенде, в ванну УЗГ подкладывали в неприметные места кусочки проволочек из различных металлов, чтобы отследить сколько чего и на сколько растворилось. Параллельно мы разработали собственный «план НИОКР» по изучению влияния скорости очистки на качество проволоки, например, три прохода на высокой скорости вместо двух, или два на повышенной скорости + протирка на перемоточном станке при помощи бязи со спиртом. Недели через две мы обсудили первые результаты. Их было немного, и они были неутешительные – расход реагентов в норме, «подглядывания» результата не дали (Семенец за два часа раньше сливал все растворы вместе с остатками «преступления»), остатков капель в ванне не было, собственный НИР результата не принёс – те же 60 килограмм за смену.

Но кое-что настораживало.

Во-первых – отсутствие диаграмм. По словам сменщиков, они все сдавались в лабораторию СиТМ (!) Во-вторых – датчики УЗГ после Семенца были слишком уж блестящие (после нас они были тускловатые). Ну и, в-третьих, кусочков проволоки, тайно подложенных в ванны травления, не было. То ли они растворялись, то ли были обнаружены и удалены. В-четвёртых, после Семенца быстрее чем у всех выходили из строя ультразвуковые датчики. В-пятых, анализы у Семенца почему-то показывали повышенное содержание кремния. Ну и самое главное: анализ движения металла показал, что перед ночными сменами у Семенца куда-то бесследно исчезали их навойки с металлом, подготовленные для очистки на УЗГ. А потом, через какое-то время, металл появлялся в ОТК уже в виде очищенного металла.

Словом, картина складывалась следующая: за три подряд ночных смены смена Семенца на высоких скоростях делала первый проход очистки, прятала металл в сейфы, а затем уже днём делала второй поход, но уже по скоростям технологической инструкции. При этом на первом проходе использовала какую-то гремучую смесь, обеспечивающая полноценную очистку на высокой скорости, но разъедающую при этом ультразвуковые датчики.

Окончательную точку в этом расследовании поставил Его Величество План. В конце месяца до его выполнения не хватало килограмм двадцать танталовой проволоки D 0,8. Наша смена была последней, которая могла это сделать, но у нас не было нужного количества. Поэтому из ОТК принесли несколько бухточек как раз на 20 кг, с чуть завышенным содержанием углерода. Их нужно было быстро перечистить на третий проход и заново сдать в ОТК. На одной из бирок было русским по белому написано: «Смена ХХХХ. Мастер – В.М. Семенец. Экспериментальная партия». И далее – точный состав искомой «гремучей смеси»!  Выходит, Семенец с благословления руководства, втихаря проводил научный эксперимент, а с нас снимали стружку для профилактики. Чтобы головой думали.
 
Но шум поднимать мы не стали. Потому что у нас на подходе уже было заготовлено собственное ноу-хау! Дело в том, что танталовая проволока, прежде чем попадёт в ОТК, долго-долго вытягивается на волочильных станках до нужного диаметра. А для того, чтобы она легче проскакивала через фильеру, её постоянно смазывают специальной пастой, содержащей графит. Процесс этот долгий, каждая из смен тянет свой металл от начала и до сдачи в ОТК, а во время пересменок, хранит его на специальных барабанах – «навойках»  – на своём сменном стенде. А вот от графита танталовая проволока избавляется на ультразвуковых установках – УЗГ. С определённой скоростью проволоку пропускают через ванну с кислотой, под которой находятся ультразвуковые датчики. В кислоте графитовая смазка от кислоты набухает, трескается, а ультразвук помогает ей отшелушиваться. Увеличение скорости очистки приводит к браку по углероду, а уменьшение – к браку по диаметру: проволока в кислоте успевает раствориться. Наилучшее очищение происходит в центре зоны кавитации (см. рисунок), где ультразвуковые колебания наибольшие. Так вот наш, с позволения сказать, «НИОКР» заключался в следующем: пропустить через зону кавитации не четыре ряда проволоки, как по инструкции, а восемь! Но для этого требовались специальные восьмиручьевые ролики. По своему скудоумию я рассказал об этом на очередной оперативке. Несмотря на очевидность, руководство отделения дружно подняло идею на смех.

Дома я рассказал об этом своему папе, Борису Александровичу, работавшему тогда в РМЦ. Он вошёл в положение и тайно изготовил такие ролики. Испытание решили провести ночью. Пока на одной только бухточке D 0,2. Бухта эта лежала в сейфе уже год. Время от времени мы отматывали от неё количество, необходимое для плана и анализы всегда были стабильно хорошие. Скорость очистки установили в два раза большую, чем по технологической инструкции. На утро сдали проволоку в ОТК и стали ждать анализы. А через неделю, во время очередной головомойки у Ю.А., я молча выложил на стол начальника отделения результаты анализа проволоки, восьмиручьевой ролик, и катушку проволоки D 0,2.

…

История эта закончилась почти хорошо. В отделении провели полноценный НИОКР, внедрили мой ролик, изменили технологическую инструкцию, скорости очистки выросли в два раза (и, кстати, не изменилась до настоящего времени). По сдаче проволоки в ОТК мы вышли вперёд, 1978 год поделили с Семенцом пополам: по шесть раз были первыми. Я стал лучшим молодым специалистом года, а смене выделили ковёр.

…

А технолог отделения Валерий Старушкин на мой ролик оформил своё рационализаторское предложение, другими словами – рацию, куда вписал человек, по-моему, шесть, включая себя. Моей фамилии там не оказалось.