Дела давно забытых дней

Эта история случилась во времена моего студенчества. История неприятная, доставившая мне немало переживаний и оставившая очень горький осадок в моей душе. Именно поэтому я никогда никому не рассказывала о ней.
Очередная сессия в конце четвертого года обучения проходила спокойно, зачеты и экзамены сдавались достаточно легко, и у меня не было никаких сомнений в отличном ее завершении.
Перед сдачей последнего экзамена по одной из технических дисциплин, которая для нас — экономистов — не была профильной, мне предстояло защитить курсовую работу. Она уже была допущена к защите, но необходимо было внести несколько поправок в чертеж проектируемого приспособления и пересчитать заново затраты на его изготовление. Все это я добросовестно выполнила и пришла на защиту с полной уверенностью, что получу отличную оценку.
Преподаватель, Гордецкий Эдуард Борисович, хотя и не вызывал в моей душе восторга, но, как мне казалось, был неплохим человеком, правда, слишком уверенным в себе, но при этом достаточно лояльным по отношению к студентам.
Эдуард Борисович прекрасно читал лекции, сам вел у нас практические занятия и семинары, но, несмотря на свою лояльность, был порой несколько высокомерным, а иногда и весьма язвительным. Ему нравилось высмеять какого-нибудь студента, показать его интеллектуальное убожество. Естественно, что любви студентов это его качество не прибавляло, несмотря на весьма привлекательную внешность и стильную манеру одеваться.
Однако, в целом, по сравнению с другими «волкодавами», как называли ребята нашей группы «преподов», он был для нас более «своим», совсем не страшным, вполне адекватным преподавателем. Гордецкий уже тогда слыл известным ученым, написал несколько учебников, монографий и бесчисленное количество статей в научных журналах, был доктором технических наук и занимал должность профессора.
Лично мне он не нравился. У него был слишком пристальный, я бы сказала, пронзительный взгляд, и, разговаривая со студентами, он смотрел так, что, казалось, просто прощупывает тебя насквозь и ни одна деталь твоего существа не остается без его внимания. Правда, другие девчонки ничего подобного за ним не замечали. Некоторые даже были влюблены в него и посещали все его консультации, называя в своем тесном кругу «наш Эдик».
В день защиты курсовых работ было очень жарко, и мы были одеты по-летнему: в легкие платьица, на ногах — босоножки без чулок. «Почти голые!» — осуждая манеру современных девушек одеваться, говаривал мой папа.
Очередь прохождения защиты среди студентов в тот раз Гордецкий устанавливал сам, приглашая к себе ребят на «расправу» по своему выбору. И я в его списке оказалась последней, хотя обычно любой предмет старалась сдавать в числе первых.
Когда Эдуард Борисович пригласил меня, я уже от долгого ожидания вся измаялась и, разложив на столе свой чертеж, стала объяснять технологию изготовления прибора и внесенных мною доработок в расчеты, но без особого энтузиазма.
Эдуард Борисович попросил меня переместиться к нему за стол и поставил свой стул почти вплотную к моему. Меня это раздражало, во мне жило только одно желание — поскорее закончить свое повествование и уйти.
 Таким образом, уткнувшись в чертеж, я объясняю ему особенности конструкции и вдруг чувствую, как он положил свою горячую, потную руку мне на коленку, а второй рукой пытается обнять меня за плечи.
Не знаю, что на меня нашло, видно, затмение от жары, не иначе, но я взяла со стола стакан с каким-то напитком, не разбираясь, с водой он или с лимонадом, и, выплеснув содержимое ему на голову, схватила свою сумку и опрометью бросилась из аудитории. Я даже не обратила внимания на то, что оставила на столе свой чертеж, и неслась из аудитории, как ужаленная, до самой остановки автобуса. Но чем дальше я убегала, тем больше меня душили слезы, превратившись в несдерживаемые рыдания. Меня колотила дрожь, сердце просто выскакивало из груди. Как я очутилась дома, я даже не помню.
И только тут до меня дошло, что чертеж, над которым я корпела больше недели, остался у преподавателя. Кроме того, я прекрасно понимала, что, во-первых, неуд мне обеспечен, а во-вторых, меня могут просто выгнать из института. Я не спала целую ночь. Во мне кипело море чувств: негодование за его оскорбительный для меня поступок, стыд за свою несдержанность и невоспитанность, страх за свое будущее.
Однако к утру я несколько успокоилась и решила просто ждать: будь что будет. Хотя судьба моего чертежа меня очень заботила. Я даже позвонила своей подруге Лене Евсеевой и сказала, что меня опять отправили на доработку, но я где-то оставила чертеж и теперь не знаю, как быть. Снова чертить не хотелось, потому что черчение я не любила в принципе, считая, что инженер-экономист должен разбираться в чертежах, но ему самому уметь чертить совсем необязательно.
Лена меня успокоила. Она сказала, что у нее есть приятель с другого факультета, который поможет. Он-то как раз чертить просто обожает. Зовут его Олег Сосненко. И мы решили, что, если Лена с ним сумеет договориться, то он мне сам позвонит.
Вечером того же дня Олег мне позвонил. Я приехала к нему в общежитие, отдала ему задание, рассказала, что у меня было на листе и как я вижу спроектированное приспособление. Олег пообещал все сделать за одну ночь.
Что со мной творилось в эти дни, невозможно передать. Я искала и не находила пути, как мне обойти Гордецкого и защитить курсовую, а потом и сдать экзамен другому преподавателю. Об истинной причине своих намерений и о своем ужасном поступке я никому не рассказывала.
У меня кружилась голова при воспоминании о моей неудачной защите, и, наконец, набравшись мужества, я позвонила нашей старосте группы Алене Шевцовой.
— Привет, Ленуся! Ты не знаешь случайно, когда назначена повторная защита курсовых и кто ее будет принимать? — спросила я ее.
— Тебе-то это зачем? Никакой повторной защиты для нашей группы не будет. У нас все защитились с отличными и хорошими оценками.
Я замерла от ужаса. Неужели меня уже отчислили из института? Как спросить у Лены?
— Солнышко, — еле дыша, пропела я, — а ты не знаешь, что мне поставили на защите? Я забыла дома зачетку и не поняла, что он мне сказал.
— Пятерку! Я сама относила ведомость в деканат. Бедный наш Эдик перевернул на себя стакан с лимонадом, и ему показываться в деканате было просто неудобно.
У меня почему-то подкосились ноги, и я грохнулась на стул, чуть не проломив его. Но, сделав глубокий вдох, продолжила разговор.
— Ленуся, ты будешь сдавать зачетки в деканат?
— Как всегда, соберу их на последнем экзамене и отнесу.
— Леночка, мне сейчас нужно уехать, не могла бы ты отнести мою зачетку Гордецкому, чтобы он проставил в нее оценку по защите, а экзамен я сдам через неделю. Конечно, я даже не представляю, как и кому смогу сдать!
— А куда ты едешь? — полюбопытствовала Лена.
— Да мне к бабуле нужно срочно, заболела она.
Лена, влюблявшаяся во всех преподавателей мужского пола и считавшая, что лишний раз повстречаться с ними всегда не помешает, легко дала согласие и посоветовала сдавать экзамен Кривцовой Валентине Сергеевне. Что я впоследствии и сделала.
— Ты ей запросто сдашь!
Вечером я отвезла свою зачетную книжку Лене. Гордецкий, как ни странно, поставил оценку по защите без каких-либо вопросов.
То, что он не опустился до мелкой мести, а сделал вид, что ничего не произошло, резко повысило в моих глазах его нравственный облик. И меня долго мучила мысль, что я поступила ужасно.
«Вдруг он случайно положил руку на мою голую коленку? — думала я. И тут же возражала себе: — И пытался обнять за плечи тоже случайно?»
Но, как бы там ни было, при встречах с ним я старалась обойти его, скрыться за ближайшим углом или деревом. Он тоже, видимо, не горел желанием видеть меня и просто не замечал.
С тех пор прошло более десяти лет. Я уже защитила диссертацию, получила звание доцента, преподавала в институте.
И вот как-то, за несколько дней до Нового года, мы на кафедре собрались на заседание. Настроение у всех было приподнятое. Мы дарили друг другу елочные украшения, конфеты, незатейливую косметику, поздравляя с наступающим праздником.
Староста одной из моих групп пришел поздравить меня от своих ребят и преподнес замечательный букет цветов. Цветы я люблю и обрадовалась им искренне. В те годы достать красивые живые цветы, да еще перед Новым годом, было нереально, и я просто не могла нарадоваться такому подарку, представляя, как красиво будут сочетаться в моем доме елка и этот букет на столе.
По окончании заседания мы со своими подарками в прекрасном расположении духа разошлись. Я в предпраздничном настроении не спеша шла к метро, любуясь новогодним убранством города.
В метро, встав у дверей между вагонами, я погрузилась в приятные воспоминания событий прошедшего дня, когда какой-то довольно пожилой мужчина встал и, уступая мне место, произнес:
— Прошу вас, садитесь!
— Благодарю, но я уже выхожу! — ответила я и перешла к открывающимся дверям. Мужчина встал за мной. Я вышла на перрон и услышала за спиной:
— Светлана!
Повернувшись к назвавшему мое имя, я обнаружила того же пожилого мужчину.
— Вы это мне?
— Светлана, вы не узнаете меня?!
Я пригляделась. Несомненно, это был Гордецкий Эдуард Борисович!
— Здравствуйте, Эдуард Борисович! Простите, я вас не узнала сразу.
— А я узнал вас сразу!
Мы подходили к выходу, и мой визави спросил:
— Вы не могли бы уделить мне полчаса времени? Здесь есть превосходное кафе.
Я засомневалась было, но, помня о своем безобразном поступке, подумала, что не имею права отказать ему в просьбе.
Мы зашли в красивое помещение, и я даже удивилась, что не знала о существовании такой чудесной кондитерской. Одни ароматы могли вскружить голову. Да и обстановка была модная и комфортная.
Эдуард Борисович предложил мне выбрать напиток и сделал заказ.
Нас обслужили быстро и доброжелательно. Все время ожидания заказа мы, улыбаясь, рассматривали друг друга. Я отметила про себя, как сильно постарел и утратил свой прежний лоск мой бывший преподаватель.
Он тоже разглядывал меня с интересом.
— А знаете, Светлана, в те далекие времена нашего знакомства вы были для меня наваждением, девушкой моей мечты! Мне хотелось вас видеть постоянно. Я даже следил за вами. Тайно провожал вас до дома.
Я посмотрела на него с явным осуждением, и, мгновенно поняв мою реакцию, он сказал:
— Да, я не имел на это морального права. У меня была жена и двое сыновей. Но я ничего не мог поделать с собой. Ваш «душ» из стакана тогда привел меня в чувства. Простите меня, я не хотел вас оскорбить. Кстати, ваш чертеж я храню до сих пор. Мне дорого все, связанное с вами. Так вот, я был женат. С моей Варварой мы вместе росли и даже жили часто под одной крышей. Ее мама была геологом, и, когда она отправлялась в экспедиции, Варя жила у нас. Мы выросли вместе, дружили и поверяли друг другу все свои тайны. Потом окончили институты: я — технический, а Варенька — медицинский, и поженились. Но мне всегда не хватало романтики в наших отношениях, и я, наверное, вам это покажется глупым, мечтал о чем-то необыкновенном. Понимаете, Варя всегда была рядом со мной, своя, обыденная, наскучившая даже, как мне представлялось. Я никогда не жил без нее. А хотелось чего-то романтичного. Однажды я случайно услышал, как вы напевали: «Бригантина поднимает паруса». Я просто сошел с ума! Я бредил вами. Представлял нас с вами в открытом море, загорелых, счастливых, смеющихся. Вокруг солнце и безбрежный синий океан! И никого! Только мы!
 Но пять лет назад моя Варя умерла, и тогда я понял, что потерял самого близкого и дорогого для меня человека. Я не хотел жить. Начал выпивать. Однажды даже явился на работу хорошо подшофе. А я теперь заместитель ректора по науке. Мой шеф выгнал меня домой и предупредил, что еще одно такое явление, и я буду уволен. Меня спасла подруга жены — Анна. Она поняла, что я не умею жить один, что за мной нужен постоянный уход, и взяла на себя эти заботы. Пять лет она со мной рядом: друг, помощник, дорогая женщина. Сейчас мы переживаем трудные времена, у нее тяжелая болезнь. Она уже больше месяца лежит в больнице. Это я к ней еду на свидание. Вот такие дела, девушка моей мечты! И я очень рад, что встретил вас сегодня. Вы свет в моей судьбе, и я надеюсь, искорка этого света упадет на мою Аннушку, и она поправится.
— Но она же ждет вас, Эдуард Борисович, а вы идете в кафе...
— Не волнуйтесь, посетителей пускают в больницу только в половине восьмого, а сейчас без пятнадцати семь.
— Но вам же еще ехать!
— Здесь идти пять минут.
Я встала и протянула ему свой букет.
— Возьмите для вашей Анны. Надеюсь, он ей понравится! И еще, простите меня за ту глупость, которую я сотворила тогда. Меня это мучает всю жизнь.
Эдуард Борисович взял букет и поцеловал мне руку.
— Спасибо вам за эту глупость. Вы не разочаровали, а очаровали меня ею навсегда.
Без пятнадцати двенадцать 31 декабря раздался звонок в дверь моей квартиры, и посыльный вручил мне прекрасный букет цветов. В нем была записка:
«С наступающим Новым годом! У нас все отлично!
Искренне Ваш Э. Б.».

P. S. Я вспомнила эту историю вчера, прочитав в «Вестнике института» сообщение о том, что «ушел из жизни выдающийся ученый, замечательный преподаватель, доктор технических наук, профессор Гордецкий Эдуард Борисович».
СВЕТЛАЯ ЕМУ ПАМЯТЬ!
Ноябрь 2019 г.