Глава 1. Прибытие

      Поезд задержали, и когда проводник объявил: «Вестерхайм», уже почти стемнело. Только магазинчик на станции светился розовым, и полосатый знак автобусной остановки мигал всё реже, показывая, что автобус только что отошёл.
      Народ медленно разбредался.
      Я тоже взял свою сумку и двинулся вслед за группой явно приезжих — две женщины с яркой губной помадой резко жестикулировали, а их спутник, низенький толстячок, заглядывал в планшет и успокоительно лепетал: «Медамен, силенс. Хотель, на? Посада… рапроше…».
      Толстяк тяжело вздохнул и обернулся. Я напрягся.
      — Вы не знаете, где тут отель? — спросил он на довольно чистом транслингве.
      — К сожалению, нет. Подозреваю, что с обратной стороны комплекса есть зал ожидания. Может быть, там…
      Тяжело вздохнув и не дослушав, он быстро-быстро закивал мне плешкой и припустил вперёд под чаячий окрик сопровождающих его дам. Несчастный, затурканный человек. Я тоже чувствовал себя несчастным — от голода и одиночества, а пуще того — от зябкости, просачивающейся через сетчатый верх туфель. После вагонной теплоты любое усилие казалось чрезмерным, хотелось быстрее найти какое-нибудь жильё, поесть, принять душ и уже тогда звонить Бессеру.
      В темноте светящиеся пятна сливались в одно. Наполовину прикрытое матовым стеклом окно являло чёрную гусеницу багажной ленты, вокруг которой сновали носильщики в синей униформе и пассажиры с открытыми не по погоде плечами. Наверняка, они тоже мёрзли. Но, в отличие от меня, им предстояли отельные радости или встреча с родными. Разговоры и поцелуи. В отличие от меня они не нуждались в контактах с Бюро, чтобы оплатить постель.
      Когда я подошёл к автостоянке, от фонаря отделился некто и вытянул шею, вглядываясь мне в лицо. Прямоугольную тень венчала горка — шляпа с узкими полями, как в старых шпионских фильмах. Я опять напрягся. Если было что-то хуже вокзальной сырости, то как раз вот эта многозначительная муть — с переодеваниями, наклеенными усами и неразберихой с билетами.
      — Эрих Коллер?
      Я кивнул.
      — Вы уже взяли багаж?
      Я отрицательно мотнул головой.
      По шоссе метнулся свет фар и отразился в стёклах очков, впалой щеке и ромбовидном значке «Нойебунда», привинченном прямо через карман. Тогда я сжалился и сказал:
      — Весь мой багаж в этой сумке.
      Человек кивнул и ушёл внутрь подземного гаража, чётко отбивая ритм каблуками. Я опять подумал о шпионских играх, и том, что сказал Йен, выдавая мне шокер, и о том, что второй день крутили радиостанции, и о чашке кофе, которую, судя по всему, так и не удастся получить. Без молотого кофе я не могу думать.
В глубине туннеля моргнул жёлтый глаз. Тихо шурша колёсами, из гаража выкатился тёмный «Фольц» и притёрся к ступеням, заехав одним колесом на плитку. Я открыл заднюю дверь и влез вглубь салона, а сумку поставил себе на колени.
      — Я закурю, — предупредил шофёр.
      Окно было открыто и я не возразил.
       
      ***
 
      В темноте и издалека Вестерхайм выглядел настоящим городом — с сияющими высотками, подмигивающим рубином светофоров, рекламой и размалёванной, кишащей клубами ночной жизнью, почти отсутствующей в коммунах. Но при ближнем рассмотрении оказалось, что иллюминация освещает защищенные железом фасады, а двери кафе перегорожены цепью с однозначной табличкой: «Закрыто».
      У здания магистрата машина развернулась и встала, так же криво, заехав колесом на бордюр. Это уже смахивало на фирменный стиль. Я попрощался с водителем и вошёл внутрь с безотчётным опасением иноверца, вторгшегося в храм разнузданной бюрократии. Но опасался я зря. Бессер уже махал мне с лестницы, приглашая подниматься, и его загорелое худое лицо светилось искренней радостью, радушием, по которому я соскучился и которое почти успел забыть.
      — Проходите, Коллер!
      По-видимому, это был не его кабинет, потому что в углу стоял бильярдный кий, а на полках, среди книг и коньячных рюмок, поблескивали спортивные кубки и медали на деревянных подставках. Мебель дорогая, кожаная, и дорогие канцелярские принадлежности. Я считаю распущенностью тратить деньги на ручку, которой неудобно писать, или одноразовые кнопки с серебрением и логотипом; вся эта шелуха засоряет эфир и отвлекает от дел. Но вот кофейный автомат пришёлся весьма кстати.
      — Можно?
      — Ну, разумеется, что вы спрашиваете. А, может быть, грог? Я попрошу Монику.
      Он сел напротив меня, расставив худые, как у кузнечика, ноги, улыбнулся и ещё раз повторил, с видимым облегчением:
      — Как я рад вас видеть, Эрих. Честное слово! До чего же я рад тебя видеть!
      — Я тоже.
      Я не солгал. Власть меняет людей, но война и фрайкор  не забываются. Сколько бы ни пытался вычеркнуть их из памяти и даже если стереть саму память. Человеческий мозг — странно устроенная машинка.
      — Куришь?
      — Нет.
      — А я научился. Дорваться до тысячи удовольствий и ничего не попробовать? Мы стали жить лучше, Эрих, и веселее, но вряд ли дольше. Извини, я так рад, что болтаю чушь. А ты ведь совсем не изменился. И, наверное, очень устал?
      — Выспался в вагоне.
      — О! — он вдруг неожиданно подмигнул. — Секретный шик, высший класс. Почём нынче ракеты?
      — Геллер за ящик. Но только если знаешь пароль.
      Он засмеялся.
      — А я не знаю пароль. «Энциан»? «Тагесблатт»? Я всё позабыл. Позабыл абсолютно всё, когда стал чиновником, Эрих, у меня отрастает брюхо. Помнишь ту медсестричку? Теперь она заведует центром Нохта и снабжает меня снотворным. И ничего не меняется.
      — Правда?
      — Ничего.
      — Ничего…
      Первое впечатление ушло. Незнакомый город вокруг зиял провалами, и этот бывший мертвец чувствовал пустоту. Он хотел говорить с пустотой. Вокруг Вестерхайма громоздилась пустыня, индустриальный плац, наскоро залитый асфальтом.
      — Я рад, что ты жив.
      Сказал человек, однажды стрелявший в меня.

      ***

      Мы прошли в зал.
      Музейное эхо отражало шелест шагов. Бессер взял меня за руку, проводя между хлипкими стеллажами с кипами пожелтевшей бумаги. Бюджет выделялся слишком неравномерно, и отложения прошлого заполняли архивы картонными папками и микрофильмами, издающими запах горелой плёнки.
      — Садись.
      Он настроил проектор. Аппарат зажужжал и белое пятно на стене сменилось уже знакомой мне фотографией. В поездке я тщательно изучил все документы.
      — Герман Хеллиг?
      — Был одним из моих лучших сотрудников.
      — Самоубийство?
      — Именно это и хотелось бы выяснить. Такие случаи дают отвратительный резонанс, дружище. Хеллига я знал лично, он был очень уравновешен. Вот мы с тобой не на своём месте, Эрих, чиновников из нас не получится, а он был чиновником до мозга костей. Его последним объектом стал «Эдем».
      — Дом престарелых?
      — Скорее, пансионат. Не очень-то романтично, верно? Совсем не урановые рудники. Но кому-то нужно работать в таких местах. Более того, многие даже рвутся. Скучные, дурнопахнущие подвалы — настоящий подарок для опытных крыс. Ткани, зерно, консервы… Государственная кормушка в последнее время опять оскудела, мы подорвали кредит доверия. Хеллиг был лучшим, пока не надел на шею электрический провод.
      — Он на что-то наткнулся?
      — Может быть, — Бессер пожал плечами, — хотя в отчётах всё чисто. Из Бюро пришел запрос на выяснение причин смертности контингента, мы осуществили проверку. Старики мрут как мухи. Но ведь смерть и есть удел стариков?
      Прекрасный девиз в музейном зале, заваленном листовками о борьбе с полиомиелитом. Я достаточно знал Бессера, чтобы понять, что он раздосадован. Брюхо ещё не выросло, но от канцелярской пыли свербело в носу.
      — Кем я туда поеду?
      — Трудинспектором, это проще всего. Прошерстишь всё, что захочешь проверить по персоналу. А бухгалтерией займётся Афрани.
      Почувствовав движение за спиной, я обернулся.
      — Добрый день.
      Её голос звучал немного в нос, как будто сконфуженно. Деловой костюм плохо гармонировал со смуглотой кожи и чёрными волосами, забранными в накрученный на голову синий платок.
      — Доброй ночи.
      — Познакомьтесь, — сказал Бессер. — Мой друг Эрих болезненно педантичен. Рациональный подход ко всему. К сожалению, он не выспался. Зато завтра вы поедете в мягком вагоне. В отдельном, между прочим, купе.
      Я наступил ему на ногу.
      Есть люди, вызывающие антипатию с первого взгляда. Афрани мне не понравилась.
      А я не понравился ей.
      Возможно, виной тому была обстановка. Затхлый и вместе с тем аскетически-сухой аромат буквально вопиял о деле, заваленные бумагой столы, пыльные занавески на окнах навевали мысли о морге. «Будь осторожен», — предупреждал Йен. Непременно. Я уже почти настроился на предстоящий мне труд лицедейства.
      И получите — синий платок!
      Вместе мы вышли в коридор. Бессер извинился и почти побежал к кабинету, из которого раздавался надоедливый зуммер. Афрани посмотрела на меня. Я обратил внимание на приплюснутое переносье и пару волосков на нём — должно быть, она выщипывала брови.
      — Мы выезжаем рано?
      — В семь тридцать, — сказал я. — Не берите много вещей. А вы что, правда бухгалтер?
      — Я окончила «Юнигельд», — тихо, но чётко произнесла она. — И у меня есть разрешение на работу.
      — Поздравляю. Впрочем, я всё равно не из «Арбайтсамт». Я даже не знаю, как выглядят мигрантские карточки.
      Возможно, меня раздражала перспектива ночной работы. Очень возможно. Остаток ночи я планировал провести совсем не так. Завалиться спать или в местный кабак с синтетическим шнапсом, принять душ или джакузи, посетить клубный театр или сцепиться с «Ультрас»… Любая из этих перспектив сияла красками перед затхлостью местной библиотеки.
      Она продолжала меня разглядывать. Женщинам я не нравлюсь, но тут был какой-то особый случай. Наверное, крашеная борода помогла бы выправить положение. Я не мог отделаться от мысли, что Бессер надо мной подшутил — с него бы сталось, и дал слово отомстить, как только подвернётся удачный шанс.
      — Я соберу вещи. Мы встретимся на вокзале?
      — Если не пригласите на чашку кофе.
      Она не пригласила. И пять часов кряду я провёл в холодном, похожем на морг музейном зале, потягивая кислый «Ротвайн», отдающий дубовой бочкой. Я потратил их, подводя итог человеческой старости — изучая подшивки старых газет, карты и микрофильмы, разбирая завалы финансовых документов, кромсая табличные файлы, листая календари и отчёты в компании человека, который однажды убил меня.


Следующая глава — http://proza.ru/2019/11/28/1749.

*Фрайкор, Freikorps (нем.) — свободный корпус, добровольческий корпус. Патриотическое военное или полувоенное формирование.