Смерть

Рахиль заправила светильник. Дочка больна. И Магдалины нет…
Быстрые шаги по двору, полные ветра. Наконец-то! Рахиль вскочила, открыла дверь. Магдалина. Та и не та. В слезах, но и в радости, и ночь ворвалась вместе с ней, рассыпала звёзды по волосам, по щекам, по шее.
«О, Рахиль, не смотри на меня так! Да, я ходила к торговцу, ходила. И осуждай меня, слышишь, осуждай! Что же было делать, нет у меня ничего!» – она засмеялась, и в смехе тайная ночь. «Ты не спишь, и горит твой светильник, прости меня, Рахиль!»
Рахиль бросилась к ней, обняла её. «Да что ты! Я же пустила, мне ли тебя осуждать. Ты сама за себя!» Торговец вернётся. Снова слетятся сплетни. Соседи справа чураются. Что ж, от них и не было добра.
«Вот, смотри, Рахиль, сколько стоит блудница! Это много, гораздо больше, чем я хотела. Это дорогое масло! Если продать, хватит на еду, – на несколько дней! А можно купить одежду, конечно не новую, но это неважно, правда?» Она баюкала драгоценный сосуд, а смех смешался с её красотой.
«Конечно, конечно, милая! Это пригодится тебе, спору нет. Тебе же так много нужно!»
«Мне?» Магдалина остановилась, и тишина перестала кружить. «Рахиль, так ведь не мне! Родная, любимая моя Рахиль, как ты ошиблась! Ты подумала, что для себя я ходила? О, нет! Это же Иисусу нужны деньги, нужна еда, нужна одежда. Он не возьмёт, так пусть они поделят».
«Иисусу?» – Рахиль села, удивляясь ликующей темноте глаз.
«Конечно же, ему!» Магдалина схватила какую-то тряпку, завернула флакон, поставила высоко. Села напротив. «Красавица!» – подумала Рахиль.
«Люблю я его! Нет, не думай плохого. Он спас меня, меня надо было наказать, а он спас. Но любовь моя не отсюда, не благодарная это любовь. Я пошла за ним не оттого, что нельзя было вернуться, нет! Я хочу идти за ним, слушать его, беречь. О, Рахиль! Я так жалею его, а сама не могу помочь». Она провела рукой по бледному лбу. Рассмеялась снова. Вдруг встала, – и на колени, прижалась к ногам Рахили. «Я боюсь, боюсь за него. Все ему чужие, Рахиль. Я и сама порой чужая, и страшно мне. Иногда он скажет – бросить всё, и ближних тоже и идти за ним. Но я люблю тебя, и твоих детей, я буду помогать вам, как же бросить вас? И его люблю. Верю ему. Но – тяжело делать так, как он говорит! Он же мне близок, ещё ближе, чем вы. Он дышит, – я слышу, как. И я вижу, как ему трудно. Каждый шаг его во мне. И если так, то и его мне бросить, как вас, по его словам. Иуды так не боюсь, как этих слов!»
Рахиль гладила её по волосам, что тут можно сказать? Она вспомнила недавнюю встречу с Иисусом, – там, у колодца, – чужой отрешённый взгляд и нежданное детство улыбки, и всю свою жалость к нему, и теперь та же жалость бежит от рук по блеску волос…
Магдалина посмотрела ей в лицо. Нет, тут не жалеть нужно, бояться! Рахиль вдруг встревожилась. Не за Иисуса, за неё. «Послушай, милая, ведь он другой. Он далеко от нас, и от вас, и от тебя далеко. Магдалина, бойся загубить себя, свою красоту! Он не полюбит тебя. Не уходи, оставайся с нами. Не иди за ним, Магдалина, слышишь? Ты чуть не лишилась жизни, и теперь хочешь платить ею за счастье? Эта любовь не сбудется, милая, опасно любить – так… Что до Иуды, так он несчастен, поверь мне».
Магдалина встала. «Пусть так. Раз другой любви нет, хороша и эта… Послушай, не будем грустить, давай выйдем в твой садик, смотри, как хорошо! Или устала?»
Рахиль понимала – уже не заснуть, но оставить её значит лишить веры и в эту ночь. Пошла, посмотрела на детей, и вышли они. Магдалина подбежала к смоковнице, обняла её. «О, смотри, дерево тоже не спит, оно тёплое, дышит! Оно похоже на тебя, Рахиль!» Рахиль улыбнулась. Совсем как её старшая.
Тепло колышется ночь, и роса драгоценно разлита в траве, и цикады пьянят, пьянят, изливаясь звучным вином…
«Рахиль, смотри, сколько звёзд!» Рахиль запрокинула голову, посмотрела туда, где теряется небо, и теряется всякий путь, и тысячи глаз издалека видят их. Видят – ничем не превзойти эту любовь.
«Они когда-нибудь спустятся. Спустятся! Когда нас не будет. И ничего не узнают про нас… Я так хочу жить, Рахиль! Так долго мне было всё равно, а теперь будто проснулась и  надо жить. Жить, Рахиль! Слышать себя живой, сильной, как твоё дерево! Слышать, как цикады трепещут, сейчас их звук не такой, как днём, это ночь в них поёт. А вот слышишь, слышишь, – соседский осёл кричит шумно, смешно?» Помолчала. «И девочки твои дышат, чисто дышат во сне, я слушала сон их, и как от него легко! …А он не спит, Рахиль. Сидит у дома, где сёстры, и ждёт рассвет. Знаю! И знаю, отчего словно чудо теперь. Оттого, что он жив, и я рада ему, рада и эта ночь!»
Она подбежала к Рахили, поцеловала, отёрла её невольные слёзы.
«Знаешь что, я отдам ему это миро! Пусть сам решит, правда? О, как хорошо! Что-то и я смогла…»
Снова подошла к дереву, тронула ветку, стряхнула лунную нить. «Живая!» Обернулась. Улыбнулась сквозь тающий мрак.
«Не хочу знать, что меня уже нет!»
…
…



                Иллюстрация: Николай Ге. Распятие. 1892.