Оболтусы

Вспоминая слова известного поэта,- Мы все учились понемногу чему- нибудь и как -нибудь; я вспомнил свой третий, во всех отношениях, уникальный класс. А уникальный он был потому, что в нём учились подростки в возрасте от десяти и до пятнадцати лет. После ухода из школы многие пошли работать в совхоз.

Пятидесятые годы были трудными для большинства жителей нашего посёлка, расположенного в двадцати пяти километрах о  районного центра. Из-за отсутствия педагогов, а может по другой причине, самым старшим классом был седьмой. Школа считалась семилеткой. Учащиеся, закончив её, для продолжения образования вынуждены были ехать учиться в райцентр. Здесь они, живя на квартире, изаканчивали десятилетку.

В третий класс я пошёл, когда мне не исполнилось и девяти лет. Благодаря титаническим усилиям моей первой учительницы Таисьи Прокопьевны, я с горем пополам закончил два первых класса и "перетащился" в третий.

Но здесь "тащить за уши" меня никто не стал. Я попал в компанию подростков. которым учёба была "до фени". Главное им было провести время вне глаз родителей. Мужчин с войны вернулось мало, а те ,что вернулись в своём большинстве, были инвалидами. Контроля за подростками практически не было. Дети были предоставлены самим себе.

Отдав детей в школу, родители полагали, что их дети находятся под присмотром и получают знания. Но они глубоко ошибались. Знания получали лишь те, кто хотел учиться. Более взрослые ученики предпочитали на уроках"валять дурака", т.е проводить время. Наверное к таким принадлежал и я.

Наша молодая учительница Альбина Петровна тщетно пыталась вбить в наши головы знания. Узнавать что-то из обязательной школьной программы нам было неинтересно. Гораздо интересней нам было весело провести школьные часы.  В классе нас сидело более тридцати человек, поэтому помещался класс в самой большой угловой  комнате старой школы. Учились мы в две смены. Наш младший класс учился с утра.

Болшая перемена в классе начиналась с шумных игр беготни по партам и бросания  книгами, но это были лишь цветочки. Ягодки начинались на уроках. Великовозрастные детины сидели на задних партах, а прилежные ученики-на первых. Попытки пересадить непослушных и хулиганистых детей на передние парты,редко когда приносила свои результаты. Они находили себя и здесь.

Угол,- обычное наказание для мешающих вести урок, никогда не пустовал. А нередко в нём стояло и по два ученика. Для меня угол  был как дом родной. В нём я стоял почти каждый день. А всё потому, что я никогда не слушал педагога, а думал, как бы мне в затылок не прилетела, пущенная из резинки, скрученная бумажка. И своевременно ответить нападавшему. Я отвечал ответным выстрелом и в итоге оказывался в углу.

Но когда моё поведения становилось нетерпимым для педагога, меня выставляли за дверь и велели придти с родителями. Отца у меня не было, а мать всегда была на работе, она работала на ферме. Поэтому в школу она не приходила и я знал,что возжами по спине она меня пороть не будет. А если и возьмёт их в руки, то дед не даст меня бить.

Вскоре дедушки не стало, и я  целиком был предоставлен самому себе. Школьные уроки отошли на второй план. Домашнее задание я делал редко, потому, что на уроках занимался всем чем угодно, только не получением школьных знаний.

Зима подходила к концу, впереди были тёплые весенние дни, и это породило у меня ещё большую тягу к улице, где мы с ребятами пропадали целыми днями. Да и дома у меня собирались, чтобы не уроки учить, а провести время за играми и испытанием самопалов,которые были нашим личным "оружием". В школе я появлялся только потому, что дома было скучно одному. В моей сумке учебники, брошенные вечером, редко открывались дома.

Не знаю почему, но моя тряпочная сумка через плечо, мать ей сама мне сшила, очень понравилась однокласснику Васи Мещерякову. Он был старше меня лет на пять. Мне же очень нравился его деревянный чемоданчик, в котором он носил книги. По его просьбе мы "махнулись". Это стало для меня событием. Теперь, поставив его на парту соседа, сидящего позади, я надёжно защищал свой затылок от "пуль.

 Моё" рвение" к учёбе и полученные знания по достоинству оценили педагоги и меня в числе других" лаботрясов " оставили на второй год. Таковых набиралось больше половины учащихся. Я не очень огорчился, впереди было лето и я должен
буду вместе с матерью выхать на выпосы. Каждый год совхозный скот угоняли в лога, где в течени всего лето его пасли и доили, а молоко возили в посёлок на молокозавод. Доярки и скотники жили в избушке, а вместе с ними и мы подростки, где  были предоставлены самим себе.

После беседы с матерью и воспоминания о возжах, как-то изменили моё отношение к учёбе. Я надолго запомнил слова матери - Не будишь учиться. пойдёшь быкам хвосты крутить. Лошадей в посёлке было мало и быки были основной тягловой силой. На них возили дрова, сено и всё другое что нужно было перевезти с одного места на другое. А возницами на них были работяги, любившие выпить, а также и те, кого на другие виды сельского труда старались не брать.

Осенью опять был третий класс, повторение пройденного материала. Знакомая программа значительно облегчила моё последующее обучение. Я стал едва ли не лучшим учеником в третьем классе. Появились новые друзья, стали другими интересы, хотя про улицу я никогда не забывал. Во многом этому способствовал и новый коллектив учеников. Из нашего старого класса почти ни кого не осталось. Большинство ребят ушли работать.

В своей деревенской  школе я проучился десять лет, получил не полное среднее  образование и справку об окончании девяти классов.
Десятый класс я заканчивал в Новосибирске  в вечеренй школе рабочей молодёжи,
работая на заводе, после окончаниЯ ПТУ слесарем инструментальщиком.

Служба в Армии изменила всю мою дальнейшую жизнь. Я закончил среднеспециальную школу милиции  заочно, МГУ-вечернее отделение. Сейчас,вспоминя  свой третий класс" оболтусов", я понимаю, как тяжело было педагогов с нами, особенно классному руководителю.

Потом я не раз вспоминал свою первую учительницу Пономаренко Таисью Прокопьевну. Своего последнего классного руководителя Третьякова Ивана  Семёновича я помнил всё время. Переписывался с ним много лет уже будучи подполковником милиции И лишь его смерть прервала нашу переписку. Но память о нём, как и обо всех моих педагогогах, которые учили по другим предметам,осталась навсегда. Только через много лет я понял, какими оболтусами мы иногда были, игнорируя знания, которые они пытвлись вбить в наши, порой тупые, головы.