ГРЕХ

Пастухи помолчали. Один подбросил в огонь веток. Сверху пылают звёзды.
«Эй, Никодим, давай, говори дальше!»
«А что – дальше…?»
«Ты же был на казни, видел его? А их? Говорят, не побоялись пойти».
«Был. Видел его. Издалека только. Молчал. Все думали – раньше умер, а он терпел. Один-то, из разбойников, ох и ругался, а другой плакал. Я не слышал, брат сказал, он рядом стоял».
Никодим оглянулся. Но пусто в поле. Сбоку деревья сторожат тропу.
«Когда стало темно, все и замолчали, прижались друг к другу. Ко мне жался какой-то старик, всё говорил: грех, грех. И все перепугались, когда он крикнул, и – молния во тьме, а потом умер. Говор и пошёл – пророка убили, давка началась, меня чуть не задавили. И они были. Да, не побоялись прийти. Но их не схватили, позволили. Говорят, сам наместник распорядился, чтобы видели казнь. И женщины, что с ними, тоже были. Эти не плакали. Одна из них мать. А двое из его учеников плакали в голос, не стыдились, народ показывал на них и смеялся».
«А кто плакал, Никодим?»
«Иоанн плакал, а Матфей особенно. Но Матфей болен ещё».
«А ты сам как думаешь, Никодим? Ты ведь видел его до казни. Пророк он, как тебе?»
«Я-то его видел. Пророк ли – не знаю, это ведь время проверит. Сильный. Рядом с ним стоишь, и сила от него. Наверное, не пророк он…»
«Подожди, подожди, как же случилось, что его схватили? Ведь народ был рад ему! Говорят, его несли на руках, когда он появился, через весь город!»
Никодим опять оглянулся. Зашептал.
«Говорят, Иуда, его друг, и предал. Раньше, мол, были вместе, а потом тот пропал, а Иуда тосковал, тосковал, ну и ожесточился. А как он вернулся, Иуда и не понял, что в нём за сила, ещё пуще взъелся. Ходить с ним стал не от преданности, а от злобы. Ученики не знали, не догадывались. Иуда ходил к самому первосвященнику. Со злости и продал!»
«Много денег, Никодим? А где же Иуда-то теперь? Место получил?»
«Про то, сколько денег, сказать не могу. Место! Повесился он!»
«Как повесился? Откуда знаешь?»
«Я слышал, Матфей на казни громко проклял Иуду, многие слышали. А потом уже сам говорил с Матфеем. Матфей очень любил Иисуса. Так вот, сначала Матфей был близок с Иудой, не знал про него, что предаст, даже хотели вместе уйти, бросить всех. А потом что-то случилось, и они разошлись. Я-то думаю, из-за той, которая с ними, из-за Магдалины. Рядом с ней любой потеряется. Вот. Один человек видел Иуду на рассвете, после казни, уже за воротами. Ну, и сказал другим, что безумен и идёт куда-то из города. А потом и узнали, что повесился – далеко, но рядом с дорогой; торговцы ехали мимо, нашли. Привезли его, а он улыбается. Смерти был рад! И записка дома была, и деньги – зарыл он их во дворе. Вот как!»
«А вот что они всё-таки толкуют про грех? Никодим, объясни!»
«Объясни! Если бы я был с ними всё время. Тут ведь сразу так и не скажешь. Грех! Они верили ему, у них-то грех, – что не по вере. Тут соль в душе, душа-то и грешна».
«Как душа грешна, скажи?»
«А так. У человека, кроме души, дух. Душа у тела, а дух-то не у греха. Сначала душевное, потом духовное, так они говорят, и он так учил. Смерть грех отнимает».
«А как же не грешить, Никодим?»
«Не знаю. Любить вроде, так Пётр теперь говорит. Сейчас у них Пётр главный, а чудной сам. Так вот, уметь любить, как Иисус. Не под силу так! А Матфей мне сказал, что из них одна Магдалина любила его как надо. Я видел её на казни. И потом тоже. Прав Матфей! Он ведь думал, что и Иуда его любил, только не выдержал, не смог».
«А что остаётся-то, а, Никодим?»
«Дух и остаётся».
«Так кто он, Никодим? Что за человек?»
Никодим, встал, отошёл немного в сторону, нет, никого нет, кроме тумана. Вернулся, сел.
«После казни им разрешили взять тело и похоронить. Они его к гробу конечно, внутрь и завалили камнем, как полагается. А позавчера туда пошла Магдалина и узнала, что вход открыт. И нет никого!»
«Подожди, Никодим. Не врёшь? Не бывает так, никто не осмелится!»
«Конечно, никто не осмелился бы, тем более, под страхом закона, да и сейчас, когда народ обезумел… Так вот, Магдалина потом и сказала, что…»
«А день сегодня какой?»
«Пятый! Боитесь, что ли? Она…»
Собаки залаяли вдруг, и вздрогнули все, разорвав разговор. Человек вышел из темноты. Осадили псов, оказалось, заблудился, пошёл на огонь. Пригласили, дали ему еды, спросили, откуда. Рассмеялся: «тут, рядом, но идти ещё далеко». Все улыбнулись,  и развеялся страх рассказов.
Пастухи любят так: когда новый человек придёт нежданно, принесёт с собой что-то чужое, своё, а оно поначалу чужое, а такое же, близкое. Посидел, поговорил о том, о сём. Попрощался: «пойду, ждут!». Все удивились, что так быстро. Раз ждут, ладно! Показал на костёр: «Огонь-то держите, слабый!» Подкинули ещё веток. Предложили собаку, но отказался. Ушёл.
«А что же не дали еды-то в дорогу?» – спросил вслед Никодим. Поздно! Не видно в тумане.
«Кому?»
«Ему, кому же ещё?!»
«Никодим, что с тобой? Ты о ком?»
Никодим всмотрелся в пастухов. Один тронул его за плечо. «Никодим, не пугай, не надо. И так ведь жуть берёт от этих историй. Так что говорит та Магдалина?»
«Дайте воды…»
Дали воды. «И расплескал всё! Так что Магдалина сказала, – кто он?»
«Бог!»
…



Иллюстрация: Франц фон Штук. Грех. 1893