В декабрьский день

  Декабрь -  сумерки  года.
Декабрьский  день совсем короток. И  летит скоро: смеркается рано, рассветает поздно, густая темнота наваливается  на  землю, на  деревни, на  поля, на леса. В чащобе ночь и не выветривается  вовсе.
Давно  рассвело, но в  лесу  стоял  полумрак и тени  от  деревьев лежали на  белой скатерти снегов  серыми  полосами, и от этого снег  казался  пепельным, грязным. В  лесу  царила  тишина, безмолвие, оцепенение.
Стайка  красногрудых  снегирей, нарушало эту  тишину, с глухим  посвистом облепила одинокую рябину, но не найдя ягод, поторопилась к кусту  изумрудного  можжевельника. Сидящая  стайка их- живые  розы  зимы. У  самцов  серо – голубая   спинка, чёрная  шапочка, красная  грудь, а  крылья и  хвост черноватые.
Зависшую на  кусте  можжевельника  стайку  не сразу  заметил. Сначала  услышал их скрипучую песенку, а  затем уже и увидел самих «северных
соловьёв».
Словно два  сучка  одновременно  лопнули на  морозе. Торопливый  дублет дятла  грянул  впереди, нарушая  обманчивую тишь.
След  сохатого  поперёк  едва угадываемой   тропы  вёл  в молодой  сосняк. Недалеко  от  просторной  просеки раздаётся: « Ци –фю, ци – фю!» Это  на  одной  из  веток  старого  дуба  примостилась, прицепилась большая  синица. Осмотрела внимательно  ветку  и  бойко  перескочила на  другую. 
В  шумной  компании  желтогрудых  синиц  шустро  снуют два крошечных королька.
Невидимый  тетерев  долго  бормотал  в  самом конце  просеки. Из речного  ольховника вышла  серая  лосиха, с ивовой веткой в  зубах и опять  тишина, оцепенение.
Вот  след  лисицы: на снегу  ровная, как  строчка, цепочка. За  зайцем  гналась, а  к  утру пошла на отдых.
Еду  на  лыжах  дальше. Встречаются  следы  зайцев. Беляки чисто  подстригают молодые ветки  ивняков, на берегах  речки Пекши, топчутся, дерутся, дурачатся.
Тихо.  Морозно. Солнечно. Только сердито  потрескивают  деревья  от  мороза, снег  промороженный повизгивает  молодым  щенком. 
Еду  дальше, дальше. От сосны к ели  тянутся следы: два  больших расходящихся  отпечатка  задних  ног, сзади пара  меньших  отпечатков – передних. Это следы  белки. Тут  же  на  снегу  насыпано много  чешуек и  еловых шишек – белка  кормилась. Только  упавшие  комочки снега  указывают, что  белка прыгала с ели на ель и так  дошла до   вековой  матёрой  ели, где укрылась  в  своём  тёплом  гнезде.
  Парные  отпечатки ног  куницы протянулись к       шатровой  ели, где  отдыхала  белка. Куница  быстро взбирается на  ель, хватает  спящую  белку в  гнезде. Завязывается  короткая  борьба. Тут же, на ели, куница  расправляется с  добычей, оставив  на  снегу несколько полосок крови. Хищница  продолжает свой  разбой до  тех  пор, пока не  набредёт  на  её  след охотник с лайкой. Не  без  труда достанется ему  куница.
Впереди, где  просека  выгнулась  дугой, поляна, вся – вся  расчерчена холмиками  муравейников. Муравьи  крепко   спят. Если не знаешь, если не  был  здесь летом, то, сколько бы ни гадал, что же  тут такое, не  отгадаешь и никто, не поможет, не подскажет. 
Зимой  смеркается  рано. Я  оттолкнулся палками
с  поляны,  так, что  из  глаз выжалась слеза.
Берегом  речки Пекши проехал к  полю, с мохнатыми от  инея былинками   сухой  травы местами.
Большой  малиновый диск  закатного  солнца  нырнул за  сосняк, и  сразу же вширь и ввысь  разлился  закат – над  лесом, над  заснеженным полем. Снега в  одно мгновение  засветились сиренево- сине, стали  мягче и  таинственней.
Какая  красота  кругом! Какая  игра  закатных  красок! То  круто – огнистый, то вишнёво – багряный, то  слабо розовый всё  время меняющийся закат  и  деревья- зелёные, чёрные, белые. И  тишина,  нарушаемая стрекотаньем  сороки. 
Зимний  закат  краток. Уже  израсходовал  все  краски. И сразу на  поле, на  лес, на  берега  речные  легли  мягкие, раздумчивые  сумерки.
Морозило.