Отец Нил

Рассказ               
               
Легенды  прошлых  дней  и  мифы,   
Память  преданий,  жития,
Ещё  когда  гремели  скифы,
Слагались  в  вечные  слова.

Их  ветер  времени  проносит,
В  сердцах  людей,  через  века,
Быть  может  Бог  об  этом  просит,
Иль  вера  памятью  крепка.

Понятен  блеск  побед  в  сраженьях,
Потом  отлитой  бронзы  блеск
Восторг  понятен  в  тех  сужденьях,
И  слов  хвалебных  бурный  треск.

Но  есть  в  ином  величьи подвиг,
В  тиши,  безмолвии  пустынь,
От  юных  лет  принявший  постриг,
Чернец  живёт  среди  Святынь.

Так  было  в  прошлом,  но  доныне,
Ещё  живут  они  в  пустыне,
И  Духом  Святости  хранясь,
Не  принимают  с  миром  связь

Мне  довелось  увидеть  это,
В  тайге  далёкой,  где  леса,
Погост  на  озере  скрывали,
Куда  вела  одна река.


Родная  Русь!  Я  шел  по  шире,
Леса  и  реки  и  моря,
С  каким  восторгом  в  этом  мире,
Искал  я  Бога  и  себя.

И  храм  в  малиновых  закатах,
Ещё  от  юности  моей,
В  воспоминаниях  крылатых,
Не  покидал  моих  очей.

Скит  и  погост  с  царя  Ивана,
Пророк  Илия  сам  хранил,
Тайга  да  глушь,  были  охрана,
Там  жил  монах  служивый,- Нил.

Мой  путь  был  долог,  но  однажды,
Промял  песок  бушприт  ладьи,
И  я  сошел  на  берег  с  жаждой,
О  встрече  с  иноком  в  тиши.

Здесь  проводник,  видя  волненье,
Ушел,  налёгши  на  весло,
А  я  старался  направленье,
Определить  где  есть  жильё.

Храм  был  от  берега  повыше,
За  клином  ельника  прикрыт,
И  подойдя  к  воротам  с  крышей,
Увидел  я,  что  он  закрыт.

Тропа  вела  куда-то  вправо,
Вдоль  мшистых  брёвен  старины,
Её  пытались  прятать  травы,
Поднявшись  в  уровень  стены.

Идя  по  ней,  в  стенных  провалах,
Погоста  видел  я  покой,
И  мне  казалось  на  могилах,
Ничто  не  тронуто  рукой.

Гигантских  елей  почему-то,
Ползли  коренья  по  земле,
И  холм  могильный  сжавши  круто,
Терялись  где- то  в  глубине.

И  странно  было  ощущенье,
Что  вызывало  мне  виденье,
Где  мир  покоя  и смертей,
Был  в  солнце  летнем  средь  ветвей.

Но  вот  не  так  и  далеко,
Опять  воды  сверкали  блёстки,
К  сторожке  выход  был  его,
И  там  виднелись  три  берёзки.

Я  подошел  к  избе  с  волненьем,
Прочтя  в  молитве  те  слова,
Что  говорятся  с  умиленьем,
Прося  спасенья  у  Христа.

Не сразу  мне  открылись  двери,
Не  сразу  он  сказал – «Аминь».
Но  в  Православии  по  вере,
Как  на  Руси  закон  один.

А  дальше  с Нилом  была  встреча,
Он  оказался  моих  лет,
Русоволосый,  синеглазый,  худой,
И  вовсе  не  атлет.

Взгляд  и  с  любовью  и  с  опаской,
А  голос  тихий  и  густой.
Его  движенья  будто  лаской,
Были  наполнены  самой.

Я  взял  его  благословенье,
А  он  позвал  зайти  к  себе,
Хотя  на  первое  мгновенье,
Доверий  не  было  ко  мне.

Я  это  чувствовал,  но  скоро,
Взаимность  стала  нам  нужней,
И  мы  с  беседою  и  споро,
Пришли  к  согласию  друзей.

Так  день  прошёл,  а  к  ночи  ближе,
Он  келью  мне  в  скиту  нашёл,
И проводил  к  избе  пониже,
Своей  сторожки  и  ушёл.

Всё  было  просто  и  в  начале,
И  в  середине  и  в  конце;
Дни  проходили  без  печали,
Но  было  всё, -  будто  во  сне.

Он  вечерами  шел  к  кострищу,
Что  я  у  кельи  разводил,
И  в  наставленьях,  духа  пищу,
На  день  грядущий  мне  дарил.

Другой  раз  за  полночь  сидели,
Под  звёздным  небом  у  костра,
И  вспоминали  и  жалели,
Прожитых  дней  в  пути  греха.

Поведал  мне,  как  жил  здесь  долго,
Как  в  скит  попал,  откуда  сам;
И  как  в  любви  к  невесте, - долга,
Он  не  оставил  миру  там.

Он  говорил,  как  службу  правил,
Один  в  морозных  зим  года,
Как  на  кадиле  кровь  оставил,
С  примёрзшей  кожей  до  утра.

Как  голодал  в  постах  без  срока,
Без  правил  и  Канонов  к  ним,
И  обессилевши  без  прока,
Был  рыбаком  спасён  одним.

Как  лук  бывает  слаще  яблок,
Когда и  корки  нет  во  рту,
И  плоть  дрожит,  как будто  зяблик,
В  храм  по  дороге  на  ветру.

Он  был  из  Питера  и  город,
Вначале  всё  давал  ему,
Был  образован,  ещё  молод,
Но  в  жизни  чувствовал  тоску.

Не  находил  он  объяснений,
В  конечной  сущности  всех  дел,
В  мирских  успехах  знал  сомнений,
На  много  больше,  чем  хотел.

И  было  время  на  подъёме,
Потом  лихие  времена,
Но  Бог  позвал  и  дальше  в  дрёме,
Не  оставалась  в  нём  душа.

Потом  был  постриг,  без  совета,
Отца  духовного  его,
Он  отказал  ему  с  ответом,
И  волю  дал  на  всё  своё.

А  здесь  в  погосте  подвязаться,
Уже  просился  сам  тогда;
Нужда  была  ему  расстаться,
Со  всем  прошедшим  навсегда.

Вот  так  на  Водлозерский  остров,
Ильи  Пророка  он  попал,
И  стал  монахом  одиночкой,
Без  героических  начал.

Но  здесь  пора  уже  оставить,
Что  Нил  поведал  о  себе;
И  дальше  мой  рассказ  направить,
Как  всё  сложилось  по  судьбе.

Однажды  быв  на  послушании,
Поленья  в  дровник  я  таскал,
И  проявляя  прилежанье,
Вдруг  незнакомца  увидал.

В  нём  было  всё  довольно  странно,
Весь  образ,  лик,  одежда,  взгляд.
Всё  не  конкретно  и  туманно,
И  тут  же  он  исчез  назад.

Хотя  лохмотья,  волосатость,
И  грязь,  что  вся  на  нем  была,
Всё  вызывало  непонятность,
И  связь  недобрую  дала.

Потом,  когда  я  встретил  Нила,
И  рассказал  ему  о  нем,
Он  мне  сказал,  что  это  было,
Как  и  должно  быть  в  деле  том.

А  дело  было  так;  он  беглый,
И  звали  парня  Алексей.
Из  Красноярска  «благоверный»,
Бежал  от  денег  и  друзей.

Как  видно  должен  был  порядком,
Убрать  хотели,  он  ушел,
Который  год  живёт  под  грядкой,
В  норе  пристанище  нашёл.

Лесная  грядь  тайги  карельской,
Ему  и  дом,  и  весь  уют,
Его  прозвали  Леш  апрельский,
Он  ждал  тепла,  и  что  дадут.

И  слух  ходил,  что  образован,
Что  был  биолог,  знал  тайгу,
И  что  недаром  уготован,
Ему  был  путь  в  его  нору.

Теперь  живёт  он,  как  блаженный,
Тайгой  и  Богом  охраним,
Бывал  он  с  Нилом  откровенный,
Но  ни  когда, ни  с  кем  другим.

Да  и  к  нему  довольно  редко,
Он  заходил  в  полночный  час,
Иль  на  рассвете  неприметно,
И  очень  скрытно,  всякий  раз.

И  так, - как  в  скит  приехал  я,
Дни  шли  в  трудах  без  канители,
И  Нил  готовил,  как  всегда,
Устроить  праздник  на  недели.

Ко  дню  Ильи  коптили  рыбу,
Порядок  в  храме  навели,
И  многолюдья  зная  требу,
Гостям  поставили  столы.

Ильи  Пророка,  в  день  престольный,
С  округи  местных  деревень,
Приходят  лодками  в  застольный,
С  времён  древнейших  этот  день.

Так  было  всё  и  в  этот  раз,
Два  малых  бота,  водлозёрки,
С  мотором  встроенным  от  «ГАЗ»,
У  пирса  стали  с  ранней  зорьки.

Народу  сотни  полторы,
Кто  шёл  на  службу,  кто  к  кострищам,
А  кто  и  сразу  за  столы,
Хотя  был  сыт  и  не  был  нищим.

Нил  правил  службу  не  спеша,
С  достойным  делу  выраженьем,
Я  слышал,  как  его  слова,
Звучали  в  храме  с  умиленьем.

Я  видел,  как  он  рад  без  меры,
Ведь  этот  праздник  ждал  он  год,
И  что  не  знал  он  лучшей  веры,
Что  в  Православии  живёт.

Я  видел,  как  его  глаза,
Светились  радостью  внимая,
Любому  кто  просил  тогда,
Благословенье  взять  желая.

А  перед  храмом  на  рядах,
Уже  торговля  шла  лихая,
И  где-то  в  разных  уголках,
Звучала  песня  удалая.

Потом  и  Нил  из  храма  вышел,
Прошёлся  тоже  по  торгам,
И  видно  голос  мой  услышал,
Стал  приближаться  сразу  к  нам.

Я  был  среди  начальства  края,
Директор  был  с  женой  тогда,
И  заповедный  статус  зная,
Нас  тема  общая  нашла.

Нил,  подойдя,  молчал  и  слушал,
И  в  разговор  наш  не  встревал,
Хотя  затем,  внушая,  рушил,
Всё,  что  Василий  рассказал.

Василий  был  директор  парка,
Он  планы  вёл  и  дело  знал,
А  Нил  отстаивал  безлюдье,
Чтоб  скит  Ильи  не  пострадал.

И  вот  в  азарте  разговора,
Василий  всем  сообщил,  что  ждет,
Больших  гостей  из  Красноярска,
И  что  зацепку  в  них  найдет.

Потом  подробнее  коснулся,
Кто  из  Сибири  должен  быть,
Самодовольно  улыбнулся,
Сказав,  когда  должны  прибыть.

Когда  же  Нил  услышал  это,
Он,  как-то  странно  весь  обмяк,
И  в  разговор  не  дав  ответа,
Не  возражал  уже  никак.

Он  отошел  от  нас  и  как-то,
Задор  компании  весь  сник,
Беседа  шла  уже  не  гладко,
И  равнодушный  тон  проник.

Но  вряд  ли  кто  тогда  вниманье,
Своё  на  это  обратил,
А  через  день  явно  с  желаньем,
Он  к  ночи  в  лодке  уходил.

Но  вот  закончился  и  праздник,
Завечерело,  дождь  пошёл,
И  говор  был, - Илья  заказник,
Дождь  на  дорогу  нам  навёл.

Прошло  дня  три  и  снова  к  ночи,
Пошёл  он  к  пирсу,  лодку  взял,
А  мне  сказал,  что  нету  мочи,
Ему  терпеть,  что  он  узнал.

На  мой  вопрос,  что  же  случилось,
Он  непонятно  промолчал,
А  у  меня  в  душе  крутилось,
Что  он  о  Лёшке,  что-то  знал.

Уже  на  утро  объявил  мне.
Что  в  Кугонаволок  уйдём,
Что  в  Питер  срочно  надо  ехать,
И  лучше  ехать  нам  вдвоём.

Да  сам  я  тоже  собирался,
Уже  расстаться  с  ним  тогда,
Ведь,  как  паломник  подвязался,
И  не  встревал  в  его  дела.

Собрались  к  вечеру  и  вышли,
Зоря  багровая   была,
Судьбу  тогда  давал  Всевышний,
Она  же  встречу  не  дала.

Нил  на  пути,  взял  в  разговоре,
На  философию  настрой,
Как будто  чувствовал  он  горе,
И  говорил  он  сам  с  собой.

Все  это  было,  лет  уж  пять,
Тому  назад,  как  мы  встречались.
И  тут  по  случаю  опять,
Я  был  в  Онежьи,  где  расстались.

На  Пильмас  озеро  тогда,
Пришёл  я  с  другом  на  охоту,
И  егерь  мне  сообщил, - беда,
Случилась  с  Нилом  за  работу.

Как  из  поездки  сам  пришёл,
Он  в  лодке  подвозил  кого-то,
И  так  далась  ему  работа,
Что  он  и  смерть  свою  нашёл.

Но  правда  тела  не  нашли,
Хотя  и  кровь  была  и  вещи,
Кто  с  Нилом  был  тогда  в  пути,
Знает  лишь  сон  и  будет  вещим.

Невольно  я  тогда  молчал,
Мне  вспоминалось  всё  былое,
Но  Бог  судьбу  не  огорчал,
Судьба  людей,  совсем  иное.