Радиорубка. Часть 2. Глава 16

19 мая.
Перед уроком истории в класс зашел Кантемир и объявил, что сегодня в час дня мы будем сдавать зачет по бегу. Девчонки заволновались, так как все думали, что зачет будет в 14.00, то есть мы успеем сходить домой. Соответственно, никто не принес с собой форму.
Кантемир начал было ругаться, но получив в ответ солидную порцию истошных криков, счел за лучшее отступить, бросив напоследок, что поставит двойки всем, кто не придет на зачет. Тогда девчонки стали упрашивать учительницу истории, чтобы она отпустила нас домой, в чем нашему классу отказано не было.
В полпервого мы собрались у школы и направились к набережной, где обычно проводился зачет по бегу. Пройдя улицу Серго и парк Орджоникидзе (да, именно так они и назывались), мы вышли на набережную. Тут нам объявили, что бежать надо до санатория и обратно. Нас всех заставили приколоть к майкам бумажные номера, по которым нас мог бы опознать подручный Кантемира, дожидавшийся бегунов у санатория.
Первыми бежали девчонки. В ожидании мы разбрелись по берегу, хотя никакого удовольствия от нахождения возле прохладной воды мы не испытывали. Нагретый воздух был полон отвратительной вони, исходившей от десятков трупов севрюг и белуг, загромоздивших всю прибрежную полосу. У всех трупов были распороты животы. Мелкие речные и береговые обитатели деловито копошились в этих животах, усугубляя и без того не очень приятное зрелище. В довершение всего кромка воды у берега была наполнена грязной пеной и вулканическими кусками пластмассы – это какой-то из заводов, стоявших сверху по течению, сбросил в воду свои отходы. Рыба дохла не только из-за браконьеров, но и от химии.
Сейчас река сильно обмелела, а в те времена по ней ходили огромные баржи с песком и стройматериалами. Буксиры толкали баржи из Каспия вверх по Уралу до самого Оренбурга. Рыбы тоже было много. Помню, как в детстве дядя брал меня на зимнюю рыбалку. Он вытаскивал из проруби одну за другой жирных огромных вобл, а я их жалел и тайком отпускал в другую прорубь. Но воблы были настолько тупые, что продолжали увиваться рядом и тут же снова ловились на крючок.
В общем, мы сильно обрадовались, когда пришла наша очередь бежать.
В 14.30 мы снова были на работе. Айдос два дня был в походе, и ему не терпелось пересказать нам все подробности. Но тут пришел один из местных администраторов со странным для мужчины именем Римма (между собой мы его называли «тетя Римма»), и погнал нас выгружать из подъехавшего к подъезду «УАЗа» корзины, которые мы вчера открутили на складе. Выгрузив корзины, мы принялись за их разделку. Так как отвертке они не поддавались, нами был применен особый метод.
Айдос и Эдик работали по очереди. Они ставили корзину под ноги, сами вставали над ней и, размахнувшись увесистой стальной трубой, сокрушали ее. При каждом ударе, равном при мощности взрыву авиабомбы, местные сотрудники, ловившие мух в соседнем помещении, подпрыгивали на метр с сидений своих стульев и сердито поглядывали в нашу сторону.
Тем временем Айдос рассказывал нам про поход. А мы после этого рассказали ему про вступление нашего класса в комсомол. Айдос сказал, что уже наслышан об этом прискорбном факте. Развернулась оживленная дискуссия, которую я здесь приводить не буду, а передам ее содержание в понятных простому смертному выражениях, ибо используемые нами в повседневной жизни не всегда приемлемы в литературном произведении.
Самым старшим в хронологическом исчислении в нашем классе был Вовка. Он появился у нас, кажется, в пятом классе, и я, естественно, сразу же назвал его Коровкой. За это учителя подвергли меня долгой мучительной экзекуции, где называли подлецом и смешали с грязью, но Вовка, несмотря на это, навсегда остался для меня Коровкой. Я придумывал прозвища всем, и не только в школе, и не мог пройти мимо такого шанса. После школы Вовка с семьей уехал в Астрахань, и связь с ним мы потеряли.
Так вот, когда Вовке исполнилось 14 лет, он, как в старые добрые времена, пополнил своей фамилией ряды ВЛКСМ, после чего по принципу «на безрыбье и рак рыба» немедленно был избран секретарем школьной комсомольской ячейки. Поскольку больше никто не горел желанием вступить в комсомол, школьная ячейка несколько раз организовывала вечеринки, имеющие целью показать всем, что Союз Молодежи – это хорошо. На одном из таких вечеров довелось побывать и мне. Было это часов в шесть в коридоре на втором этаже возле кабинета физики. Пригласили выпускников, прикатили из столовой громадную кастрюлю чая, на столах разложили кондитерские изделия, включили магнитофон (наш «Романтик» из радиорубки), и пошло веселье.
Девчонки из нашего класса станцевали индейскую пляску под музыку Майкла Джексона, один выпускник спел афганскую песню под гитару, пели и другие. В общем, вечер получился спокойный и выдержанный в самых пуританских традициях. Но, несмотря на это, упрямые школьники не торопились вступать в комсомол. Десятые классы держали на этот счет строгое табу, девятые тоже до поры до времени не поддавались агитации. О таком положении узнал Виктор Александрович. 18 мая на уроке физики он провел с нами нравоучительную лекцию, которой обратил в веру довольно многих. И вот, сегодня отряд смертников прошел через первое испытание, своего рода экзамен для вступающих в комсомол, на котором проверялось знание устава ВЛКСМ и всего прочего, связанного с Союзом Молодежи.
Экзаменаторы, то есть Вовка и несколько одиннадцатиклассниц, договорились первого, кто придет, «завалить». Делалось это не из каких-то принципиальных идеологических воззрений, а просто от скуки и безделья – одиннадцатиклассницам, грубо говоря, хотелось «побалдеть». Первым, само собой, оказался Эдик. Он единственный из нашей узкой компании решил пройти через этот экзамен. Нам с Айдосом, как всегда, было просто лень туда идти.
Эдик с честью выдержал первую часть испытания, но провалился на вопросе «Какие книги у комсомольцев являются настольными?» У Эдика было две настольные книги: справочник микросхем и альбом радиодеталей, поэтому о каких-то комсомольских книгах он вообще не имел представления. И его «срезали». После экзамена он осведомился об этих книгах у Вовки. Тот махнул рукой и сказал: «Да, всякие книги у них настольные. Всех и не запомнишь…» - и быстро ушел.
Озадаченный Эдик оказался единственным заваленным в тот день. А счастливчики из нашего класса были последними, кого приняли в комсомол в истории семнадцатой школы. Эдик, таким образом, является, пожалуй, последним в городе человеком, пострадавшим от репрессий коммунистического режима. Режима этого, как известно, не стало через три месяца после описываемых событий.