Сто процентов!

Эту историю я услышал в бытность мою студентом тогда ещё Ленинградского Педиатрического Медицинского Института. Её поведал Самуил Семёнович Мнухин, профессор психиатрии, ученик великого Бехтерева. Профессор Мнухин по праву должен быть занесен в «Красную Книгу» как представитель вымирающего племени «суперсапиенс» – той удивительной породы старых врачей – энциклопедистов, мудрых наставников, которые тепло и душевно, с поистине отеческой заботой, опекавших студентов в первые постсталинские годы безотцовщины.

После формальных лекций и клинических разборов мы продолжали слушать его удивительные рассказы из истории медицины: об опытах, которые врачи проводили на себе, открытиях, достижения и провалах, о безнадёжных заболеваниях, благодарных и неблагодарных пациентах, несовершенстве наших знаний, о скромности и простоте великих врачей, которые, несмотря ни на что, служили её Величеству Медицине.

Профессор Мнухин не просто наполнял нас знаниями, он воспламенял наши души. Благодаря таким, как он, мы оставались романтиками, готовыми к поискам новых знаний и к любым испытаниям на нелегком пути избранной нами трудной профессии врача.

– Врач – это не специальность, – говаривал он. – Врач – это судьба!

Семен Семёнович старался увлечь нас психиатрией.

– Задача медицины – повторял он, – бороться за жизнь человека. Задача психиатрии – бороться за самого человека!

Особенно он предостерегал нас против циничности, самодовольства и профессиональной самоуверенности.

Во время одной из таких бесед, когда мы размечтались о необыкновенных возможностях медицины, на сто процентов излечивающих всех и вся от всевозможных недугов, кто-то из аудитории попросил профессора припомнить какой-нибудь случай, когда он на все сто процентов был уверен, что именно он спас жизнь больному. Подумав, Самуил Семёнович сказал:

– Вы знаете, когда я был студентом у Владимира Михайловича Бехтерева, он нам рассказал, что студенты однажды задали такой же вопрос Сергею Петровичу Боткину.

А Боткин, сами понимаете, это светило науки, медик, впервые раскрывший природу заболевания печени, которая теперь носит его имя: гепатит, или «болезнь Боткина».

Мы затихли и приготовились конспектировать детали необыкновенного излечения.  – Боткин тогда чувствовал себя плохо и поехал на Кавказ подлечиться, – начал Мнухин, закрыв глаза, как будто сам он возвращался в то далекое для него и, уж точно, «доисторическое» для нас время, когда великие мужи сходили с бронзовых и гранитных пьедесталов и являли собой обыкновенных людей со всеми слабостями, присущими простым смертным.

Удивительная штука – время. Если скучно или тяжело – день тянется бесконечно, неделя пробегает куда быстрее, а годы летят стремительно. Эта прописная истина знакома всем, а вот то, что столетия спрессовываются в пару поколений, это я как-то не осознавал.

Итак, перед нами сидел наш ментор, ещё не очень старый человек, который как бы между прочим рассказывал о личных встречах с Бехтеревым и семьей Боткина как о своих друзьях, в то время, как мы видели их только на пожелтевших от времени портретах. Мы произносили их имена с придыханием и непременным добавлением эпитета «великие». Нам казалось, что они принадлежат далеким, давно ушедшим эпохам, когда жили Аристотель и Гиппократ. А тут – живой человек и живые воспоминания.

Мне вот выпало счастье слышать, как Вольф Мессинг, этот чародей 20 века, за чашкой чая запросто рассказывал о своих встречах с Фрейдом, Эйнштейном... Вдумайтесь – что ни имя, то легенда!

Мнухин рассказывал, как будто надиктовывал историю болезни...

– В ту пору Кавказ был местом физического и душевного отдыха, и кроме того, славился гостеприимством и уважением, которые кавказцы проявляли к чужеродным пришельцам. Однажды вечером в дверь дома, где жил Боткин, постучал местный житель. Из его сбивчивого рассказа следовало, что у него умирает жена – бедняжка вся горит, стонет и уже не может говорить. Закатываются глаза, изо рта идет пена.

Мы лихорадочно записывали.

Так, все ясно, пневмония с тяжелой интоксикацией и судорожным синдромом. Где тут диагностическая собака зарыта?

А Мнухин невозмутимо продолжал тихим и размеренным тоном лектора.

– Ну так вот, несмотря на то, что Боткин себя чувствовал плохо, он взял с собой все лекарства, которые у него были и пошёл за горцем по тропинке в горы посмотреть больную. Идти было тяжело, дышать было трудно, и Боткин часто останавливался. Невдалеке от дома горца, какой-то старик точил нож, с намерением зарезать овцу. На вопрос Боткина горец сказал, что у них такой обычай – когда больной умирает надо закатать его в шкуру свежеубитой овцы в надежде, что живая сила овцы перейдёт к больному, и тот оживёт.

Когда, наконец, Боткин добрался до места и осмотрел жену горца, та действительно горела от высокой температуры, тяжело дышала, периодически впадая в беспамятство. Диагноз – тяжелая пневмония. Боткин дал лекарства, которые прихватил с собой.

Наутро больная почувствовала себя лучше, температура спала.

...Мы разочарованно выдохнули. Ну и что тут особенного? Подумаешь! Мы это сразу вычислили. Успех лечения, правда, 50 на 50, и тогда ещё не было пенициллина, но в чём же секрет?

Мнухин обвёл взглядом аудиторию.

– Вот-вот. И мы когда-то отреагировали точно также как вы сейчас. Но знаете, что ответил студентам доктор Боткин, который действительно спас жизнь тысячам больных? Он сказал: «Так вот, господа, я вам со всей ответственностью заявляю, что это был единственный случай в моей практике, когда я на все сто процентов уверен, что это именно я спас жизнь... Овце!»

В аудитории было тихо. Вопросов больше не было...