Русская история Глава55 Антирусская интеллигентщин

Русская История

Глава 55

Русская могучая мысль и либералистика «краснопрофессорства».

А теперь давайте посмотрим на Селезнева, как русского Мыслителя. Юрий Селезнев в прозе, как и Николай Клюев с Юрием Кузнецовым в поэтике, несомненно, в своем видении Русской Истории, принадлежит к когорте Великих Русских Прорицателей XX века, великоруских титанов ее глубинной расовой сущности.

 Помните Поршнев напишет пророческие мысли о Сути и Сущности творчества истории: -

«Тот, кто изучает лишь ту или иную точку исторического прошлого или какой-либо ограниченный период времени, не историк, он (в лучшем случае, если он духом и дарованием соответствует этому, есть лишь В.М.) знаток старины, и не больше: историк только тот, кто, хотя бы и рассматривая в данный момент под исследовательской лупой частицу истории, всегда мыслит (глобально,типологически расово мироощутительно В.М.) обо всем этом процессе (и мыслит изключительно его расово-типологическими культурологическими максимами В.М.)».

Вот тогда в своей изследовательской практике Поршневым был взят на вооружение методологический универсальный принцип «двух инверсий», много позже сформулированный им так: -

«Последовательный исторический взгляд (расово типологического наднационального изследователя В.М.) ведет к выводу, что в начале истории все в человеческой натуре было наоборот чем сейчас, и ход истории представлял собой перевертывание (гармонии классического социального расово типологического равновесия, как ее природного В.М.) исходного состояния. Но этому последнему предшествовала, и к нему привела, другая инверсия: -

 «перевертывание» животной натуры в (Божественную В.М.) такую (природно заложенную Творцом Мира гармонично классическую Сущность Человека расового В.М.), с какой люди начали историю».

Здесь Поршнев фактически утверждал Вечное в Народной Социальности: -

Вся данная Нам с Вами от Создателя античная классика социальной жизни и прозрениями Антиков, типа Аристотеля и прочих, Нам с Вами была заложена в человеческую Природу самим изходным  Божественным Гением. А современная социальная «демократическая» наука и ее бизнес-индивидуалистика это противоестественное сатанистское искажение Божественной Жизненной Гармонии Мира, а не «закономерная эволюционная историческая линейка смены формаций».

Поршнев тогда до поры не ощущал и не предполагал, какой мощный системный удар наносит он своими пророческими мировоззренческими открытиями по всем либеральным паразитическо рабовладельческим идеологическим штампам «измов» и самому либеральному клану Мировых Глобалистов, Ростовщиков. А вот великоруский тип Мысли Юрия Селезнева носит уже осознанный русский расовый характер: - «Иду на Вы».

Вот чем отличались Селезнев, Клюев и Кузнецов от ренегатствующих в духовном догматическом «марксизме» псевдорусских советских и «демократических» деятелей «русской партии» с их любимой кабинетной игрушкой, идеологической деятельности ее детища ВООПИК. Гордость за активное участие в спасении лубка русской культуры у них зашкаливает до сих пор, но ведь ни один памятник не обретал после восстановления и реставрации своего изначального великоруского культурного предназначения.

Это не они, а Клюев мог отвечать палачам, следователю Широварову, на допросе: -

«Я считаю, что политика индустриализации разрушает основу и красоту русской народной жизни, причём это разрушение сопровождается страданиями и гибелью миллионов русских людей. Это я выразил в своей «Песни Гамаюна»… Более отчётливо и конкретно я выразил эту мысль в стихотворении о Беломорско-Балтийском канале… Мой взгляд, что Октябрьская революция повергла страну в пучину страданий и бедствий и сделала её самой несчастной в мире, я выразил в стихотворении «Есть демоны чумы, проказы и холеры…

Окончательно рушит основы и красоту той русской народной жизни, певцом которой я был, проводимая партией коллективизация. Я воспринимаю коллективизацию с мистическим ужасом, как бесовское наваждение…»

(тошнотворно слышать сегодня прямо таки беснование россиянских патриотов и «убежденных сталинистов», их неумолчное восхваление сталинской мобилизации-индустриализации «ссср» и «могущества государства, которое никто не смел обижать безнаказанно, но которое садистски изтребляло собственный Русский Народ в диком раже строительства сатанизма «социализма-коммунизма»; то, что явственно видел русский человек Клюев: - «индустриализации разрушает основу и красоту русской народной жизни, причём это разрушение сопровождается страданиями и гибелью миллионов русских людей» для этих антирусских интернациональных выродков «марксистов» пустой звук; всеми ими ренегатски предано святое чувство Русского Рода и Русского Народа В.М.)


И пророчить о времени: -

Когда свирепый капитал
Уйдёт во тьму к чертям на бал!

А один из палачей Клюева, да и не только его одного, следователь Николай Христофорович Шиваров был арестован 27 декабря 1937 года и в июне 1938 года покончил с собой в лагере, но трибунал Московского военного округа реабилитировал Н.Х. Широварова в 1957 году за отсутствием состава преступления (!!!???, так что же тогда было преступлением по сатанистской идеологии «советско-марксистских» выкормышей В.М.).

В опубликованных до сей поры воспоминаниях разных людей, о творчестве и личности поэта Юрия Кузнецова, нет явного прозрения своеобразной вневременно-внепространственной эпичности и фундаментальной статики поэтического взгляда Поэта-Творца на, его Высокой Великоруской Эстетики Личности, как и Величия Аристократизма его сугубо Типологического Русского Духа, как и нет ощущения его выражения Великого природного, духовного, вселенского Русского Космизма.

Оставь дела, мой друг и брат,
И стань со мною рядом.
Даль, рассечённую трикрат,
Окинь единым взглядом.

 Да воспарит твой строгий дух
В широком чистом поле!
Да поразит тебя,  мой друг,
Свобода русской боли!

                Ю. Кузнецов

В своих оценках Кузнецов всегда творчески безпощаден, ведь даже у своего Русского поэтического кумира молодости Ф.И. Тютчева он отмечает его излишнюю гибельную погруженность в личную любовную лирику.
«Моя поэзия - вопрос грешника. И за нее я отвечу не на земле...Мой дед любил выходить по вечерам во двор и смотреть в небо...». Ю. Кузнецов Автобиографическая заметка.
Это Юрий Кузнецов мог глубоко убежденно сказать своему товарищу священнику и публично всему клиру РПЦ МП то,  что поэт не может быть вполне православным, то есть принадлежать к какой то догматике религиозности, а не находится в прямом естественном контакте, Со-Вести с Богом: -

«Поэзия, конечно же, связана с Богом. Сама по себе религия, и особенно религия воцерковленная, может существовать без поэзии, в то время как поэзия без религиозного начала невозможна».

И на следующий вопрос - «возможно ли понятие «православный поэт» Кузнецов ответил –

«Это бессмыслица. Но поэзия связана с Богом, в лучших своих образцах поэзия очень похожа на молитву».

Откликаясь в начале 2000-х годов на споры вокруг его трилогии о Христе (поэмы «Детство Христа», «Юность Христа» и «Путь Христа»), в частности - на разговоры, будто Церковь эти поэмы отвергает, он в беседе с Исхаком Машбашем сказал: -

«Это искаженные слухи. Да читал и возмущался лишь настоятель одного храма – бывший актер (Сретенского монастыря о. Тихон (Шевкунов В.М.) Увы, не все священники знакомы со святоотеческой (великоруской В.М.) литературой, они не чувствуют поэзию, видимо читают даже псалмы как прозу. Не дано».

И вот в выступлении на дискуссии «Классика и Мы» только Юрий Селезнев смог сказать великоруское слово. Напомню,  дискуссия прошла в ЦДЛ 21 декабря 1977 года; предложение организовать ее внес Вадим Кожинов, и были собраны люди действительно с чрезвычайно, так сказать, противоположными друг другу мнениями, настроениями, позициями. Председательствовал Евгений Сидоров, принимали участие: Петр Палиевский, Станислав Куняев, Андрей Битов, Ирина Роднянская, Евгений Евтушенко, Серго Ламинадзе, Вячеслав Куприянов, Инна Ростовцева, Михаил Лобанов, Александр Борщаговский, Юрий Селезнев. Уже по составу можно себе представить диапазон взглядов участников и тем разговора.

В своем выступлении Селезнев, приведя цитату из Юрия Олеши, из его послесловия к одному из томов Велимира Хлебникова, вышедшего в 1930 году: «Молодой писатель, мечтая о новой русской прозе, не должен продолжать традиции, так называемой великой русской литературы. Пролетарские писатели, призывающие своих последователей учиться у классиков, — ложь, гибель». «Да, ложь и гибель? — прокомментировал Юрий Иванович и, сделав паузу, добавил: — Но чья — гибель?

Мы вот говорим, что нынче время мирное, что сегодня нужно объединяться, что сегодня хватит нам воевать — это так, время мирное, но мы не должны забывать, что и сегодня идет война. Мы все ждем, будет или не будет третья мировая война, но третья мировая война идет давно, и мы это все знаем хорошо, и мы не должны (ренегатски, «краснопрофессорски» В.М.) закрывать на это глаза. Третья мировая война идет при помощи гораздо более страшного оружия, чем оружие атомное или водородное, или даже нейтронная бомба. Здесь есть свои идеологические нейтронные бомбы, свое химическое и бактериологическое оружие. И эти микробы, которые проникают к нам, они разрушают наше сознание, эти микробы гораздо более опасны, чем те, против которых мы боремся в открытую. И вот я хочу сказать, что классическая, в том числе русская классическая литература, сегодня становится едва ли не одним из основных плацдармов, на которых разгорается эта Третья мировая идеологическая война, и здесь мира не может быть. Его никогда не было в этой борьбе и, я думаю, никогда не будет до тех пор, пока это — борьба, пока мы не осознаем, что эта мировая война должна стать нашей Великой Отечественной войной — за наши души, за нашу совесть, за наше будущее, — пока в этой войне мы не победим».

По воспоминаниям Станислава Куняева дискуссия набрала весьма крутые обороты сразу же после первого доклада, который принадлежал Петру Васильевичу Палиевскому. Он говорил о непримиримом противостоянии традиции и авангарда, причем в его выступлении и традиция, и авангард понимались достаточно широко, как бы с выходом за пределы литературного поля и вообще искусства, а, так сказать, разговор шел о противостоянии этих двух начал в целом в человеческой жизни. Зал сразу накалился, и последующие выступления Станислава Куняева (о поэзии Эдуарда Багрицкого), Серго Ламинадзе, Михаила Лобанова и других проходили под аккомпанемент непрестанных выкриков из зала. Было иногда ощущение, что две части зала готовы сойтись друг с другом в рукопашной.

После выступления Селезнева надо было видеть зал, который буквально оледенел и застыл после этих слов. Я позже разговаривал со многими людьми, которые тоже вышли из этого зала, — именно от речи Юрия Селезнева многие не могли прийти в себя, они только задавали вопрос: откуда он это взял? Селезневу не могут простить вот этого, произведенного буквально хирургическим скальпелем анализа того, что творилось с нашей русской классикой в те годы.

Когда театральный и «культурный» гуру либералов того времени Анатолий Эфрос говорил на этой дискуссии, что интерпретировать классику необходимо, то запомните слова из выступления Селезнева: -

«Интерпретация интерпретации, как мы понимаем, рознь. Одно дело, когда мы восстанавливаем истинное значение классики, когда мы сегодня по-новому понимаем себя через эту классику и этим самым даем как бы новую жизнь ему, этому произведению и этому писателю, и другое дело, когда мы пляшем на классике, когда мы превращаем великие, подлинные национальные шедевры в сырьевой материал для наших плясок над прахом наших великих предков».

Куняев сегодня вспоминает, у нас сейчас очень многими принято думать, что этот русофобско-сексуально мародерский разгул, который творится с нашей классикой на наших сценах, — это достояние исключительно нашего времени. Так вот, я вам хочу сказать, что начиналось это уже тогда. Тенденции к этому были совершенно отчетливые.

Показательно то, что выступая вынужденно мямлил в растерянности сам организатор дискуссии Вадим Кожинов, ребята я не готовился к выступлению, да и другие ораторы уже высказали свои мнения и мне нечего добавить. Он отчаянно трусил, что как организатор получит заслуженную  оплеуху от своих кураторов, типа «милейшего и отзывчивого» Евгения Максимовича Примакова, своего резидента, с масонской «органной» кличкой - «китаец».

Но вот на днях на юбилейных селезневских чтениях академическо-университетская сегодняшняя «красно-демократическая профессура» вовсю с трибуны возвеличивает Кожинова. С них, как с гуся вода. Глуповатый, как и подавляющее большинство «красных профессоров», один из лидеров «русских партийцев» С. Семанов с восторгом вспоминает совместные поездки группой творческой интеллигенции с Кожиновым в провинцию. Тот предварительно, каким то местным невнятным прозаикам «организовал» заказные хвалебные статьи в центральной прессе и уже на вокзале по приезду их группу ждала восторженная хлебосольная толпа встречающих. Семановское скотство подобных воспоминаний усугубляется полным тупым непониманием фактического изощренного издевательства этой «столичной делегации» над презираемыми ими провинциалами. А «органные» провокаторы «кожиновцы» всегда носят маску рубахи парня. Кожиновская заказная служебная публицистика пуста теоретизированием, как барабан, громка и кривосодержательна. Сколько я не пытался показать ее безсмысленность и ущербность (у меня есть статьи с подробным разбором трех последних, особо восхваляемых, работ о черносотенстве и революции Кожинова В.М.), образ этого, со всех сторон своего в доску рубахи парня, застилает глаза всем «русскопартийцам». Русский Дух отсутствует у них поголовно, ренегатски единожды предав.., а их убеждения типа говорухинских «Россия которую мы потеряли» декоративный псевдорусский лубок, ничего общего не имеющий с Мировой Русской Культурой.

В работе о Великом Русском мировоззренческом Поэте Юрии Кузнецове я писал следующее.

Для эпического Поэта наступает время мировоззренческого разграничительного цикла, который можно по праву обозначить, как «Прощание с Кожиновым», с которым он общался и продолжал общаться по товарищески. И речь идет здесь не о цикле поэзии Кузнецова из четырех его произведений 1975-1979 годов, а о типологическом многосложном по характеру размежевании с внешне русской, но духовно глубоко интернационально-космополитической социальной «кожиновщиной». Это настолько многослойная тема и тематика, и дело здесь совсем не в самих Кузнецове и Кожинове и знаковом для прозрения истины размежевания, духовного почитания Кожиновым мировоззренческой философии Бахтина. Я даже не знаю, удастся ли мне сформулировать эту глобальную тему должным образом, но попробуем.

Сначала о личностях. И Кожинов и Бахтин судя по их мировоззренческой культурологии были сугубые материалисты совершенно не русского типа, где  исследовательским оружием и методом подобных личностей может быть только психологизм или психологизм историзма (!!! В.М.), как основа и дух подобного мировосприятия. Таковыми они и были в своих работах. Возникает вопрос, откуда берут начала истоки этого массового мировоззренческого явления? А оно, было явно, как и несомненно продолжает быть, самым массовым по числу приверженцев и почитателей.

Эти условные творческие «кожиновы» и «бахтины» есть типажи черносотенной, плебейской мысли своего времени и я далее попытаюсь разобрать истоки этого социального материалистического мировоззрения.

Русский Народный Дух, «коллективного безсознательного», со времен Великого Раскола начал испытывать прямое западное инорасовое материалистическое давление. Там доминировала пропаганда отсталости и архаичности Русского Мiра и психология цивилизационного разрыва соответственно Великоруского Типа  от «прекрасного и развитого во всех отношениях Запада.

 (в своем конечном итоге она венчалась советским лозунгом – где прежняя архаичность, то есть тот же прежний либеральный лозунг ликвидировать этот цивилизационный разрыв «догнать», дополнялось «марксистским» указующе ложно деятельным: - «догнать и перегнать» В.М.)

Эта государственная навязчивая пропаганда дополнялась основным фетишем либералистики и ее губительным для имперского духа Культуры – либералистикой «всеобщей образованщины», как разложения русской молодежи бездельем и сопутствующими ему пороками. Этот наглядный продукт безпредметной инорасовой, в русском сословно практическом плане, но разрушительно атеистической по своей сути, как либеральная западная «всеобщая образованщина» и оказалась в среде низового черносотенного русского народа тем продуктом, что тот же русский народный дух называет провидчески, «не в коня корм». Она «всеобщей образованщиной», как формулой грядущего Успеха в жизни и состоятельности Судьбы, разнуздала Зависть и Тщеславие, которым всегда сопутствует Алчность. И все это вкупе породило губительное явление русского «разночинства» и антирусской «интеллигентщины». Русский литературный классик XIX века И. Тургенев провидчески показал это губительное явление в виде своего литературного типажа – Базарова.

 (а типологическое русское просвещение всегда, по великоруски, социально предметно и обязательно по имперски сословно; оно было в обязательном порядке встроено типологически в русском сословном мировоззренческом плане, где церковно-приходские школы были сословно крестьянские, а в городе в тех же ЦПШ была иная сословно-ремесленническая направленность низовой русской школы; сегодняшние дикари, советские «всеобщие образованцы», типа «создателя единого учебника истории» Спицина и «министра образования», «религиозного историка сталинской церкви», учителя пения «швондерши» Васильевой, под направляющим щелканьем идеологического бича «красного профессора» Асмолова, гонят «демократическое» стадо безправной русской молодежи в «сссрско-демократический» тупик нравственного одичания космополитической «россиянии» для «россиянцев»  В.М.)

Тогда в России в начале XX века вековой глубокий кризис Русской Церкви совпал с духовным народным кризисом заразы «свободы, равенства и братства» от «великой французской революции» (с ее символом, карающим всех подряд без разбора, «демократическим» инструментом гильотиной В.М.). И тогда же, присущая закономерно либералистике, с ее безпредельной «свободой» идеологическая «образованщина» породила в России, через явление «образованческих» разночинцев, духовную скверну русского черносотенного демократическо-космополитического нигилизма. Это было прямое отрицание Великоруской Культурной Типологической Традиции и полный разрыв с водительским Духом Великоруской Аристократической Имперской Среды. Нигилизм породил в русской среде «просвещенной» интеллигенции идеи «народничества» и его долга «просвещения народа». И хотя их движение «хождение в народ» с треском провалилось, уже тогда «народная» интеллигенция занялась «богоискательством» и «изучением корней народного искусства». Этнокультурный русский дикарь, музыкальный критик Стасов, и прочие ему подобные типы стояли у истоков, гибельного для основ Великоруской расовой Культуры, ее периода Серебреного Века. Вкупе с «историзмом» от «карамзиновщины» и исторической «соловьевщины» это выплеснулось в «богоискательство всеединства» и вкупе этот замкнутый круг духа пришел к поискам «народной культуры», где философски отразил ее сущую материалистическую интернациональную квитинстенцию Бахтин. И, что абсолютно закономерно, ее подхватил, как свой творческий кумир, В. Кожинов.

Размежевание с этой духовной проказой «кожиновщины» и есть русский имперский духовный подвиг Великоруского поэтического Гения Юрия Кузнецова.

А эту тему Мы с Вами обязательно продолжим в следующей части.