Псарня 2 ч

 

                Псарня.
                часть 2-ая.

     - Юлька, Юлька! Ну скоро ты там?! - орала в коридоре Ольга, в нетерпении приплясывая на месте.
   - Сейчас! - отозвалась Юлька, и выскочила из умывальника, отряхивая воду с рук.
   - Ну пошли же - торопила подругу Ольга.
   - Да погоди, руки вытру! - и Юлька бегом рванула в этапку. Этапкой называли жилую секцию - спальню, в которой жили этапницы - только что прибывшие этапом в зону женщины. Секция представляла собой пеналообразное помещение с шестью спаренными трёхярусными койками. В узких проходах стояло по две, поставленные друг на друга тумбочки. Юлька сразу же при расселении выбрала третий верхний ярус. Там было и светлее и просторней. Тогда, как на первых двух, сидеть было невозможно, а и вылезать из постели необходимо было боком, как из пенала. А вставать рывком и вовсе не рекомендовалось: повредить лицо или голову о прогнувшеюся под телом товарки по несчастью кроватную сетку было проще простого. Юлька подбежала к своей койке, подпрыгнула что бы сдёрнуть со спинки третьего яруса полотенце, но вместе с ним вниз полетела блузка. Чертыхнувшись она наклонилась за ней и остолбенела:на первом ярусе переплелись два женских тела в задравшися одеждах. И прямо в лицо Юльке глядел сумрак между раскинутых ног. Ноги были одеты в коричневые чулки на круглой резинке, и коричневые же пушистые шерстяные носки.  Столбняк от увиденного был настолько силён, что Юлька не сразу сообразила отвернуться. А когда очухалась и выпрямилась, взгляд натолкнулся на  двух бабуль мирно попивающих чаёк с карамелькой. Это окончательно добило девушку, и она комом закинула на кровать блузку с полотенцем, и так и не вытерев рук бросилась из секции вон, едва не сбив с ног, поджидавшую её Ольгу.
   - Ты чего это? - спросила та отлетая.
   - Я? Да так, ничего! - медленно приходя в себя отозвалась Юлька.
   - Кому ты гонишь?  Я что не вижу, как у тебя физиономия растянулась.
   - Правда?
   - А то! Говори, давай!
   - Понимаешь... там кувыркаются по-моему, - Юлька смутилась.
   - А-аа, - протянула равнодушно Ольга. - Привыкай, дорогая! - она похихикала по-обыкновению, и постаралась как могла объяснить ошалевшей Юльке происходящее.
   - Видишь ли, живёт в этапке( жилая секция для вновь прибывших осужднных)  зоновский кобёл ( активная лесбиянка), вечный нарушитель, ей на всё наплевать. Ни один отряд, ни одна бригада этот фрукт у себя сажать не хочет: проблем не оберёшься. Времени у неё - навалом, желающих ей подвернуть тоже. Вот она и не теряет времени даром.
   - Слушай, Оль, ну не белым же днём! Я в самое это самое чуть носом не уткнулась. Со стороны зрелище мало приятное.
     Ольга снова расхохоталась.
   - Не приятно со стороны, говоришь? А в роли участницы, очень даже, я тебя уверяю!
   - Ай, иди ты, Оль!
   - Что иди, точно тебе говорю! Особенно с такой, как Мороз, Мороз - это кликуха, фамилия у неё Морозова, зовут - Тонькой, она столько лет в пидерастии, что...
    - Ты, Оль, слова этого при мне не говори - перебила её Юлька, - Гадкое оно какое-то.
  - Гадкое не гадкое, а уж какое есть, из песни слов не выкинешь. А что слово ковырялка тебе больше нравится?
   - Ты что надо мной спецом издеваешься? - Юлька стала всерьёз заводиться.
   - Ладно, ладно, чего ты, я же шучу просто, - примирительно положила руку на плечо подруге Ольга.
  - И шуточки твои и вся эта ... Юлька махнула рукой, не сумев подобрать слова, - говно короче! И называется и делается по скотски. Хотя по-моему вполне можно как-то по-приличнее.
   - Вот ты и займись, - хмыкнула Ольга, отодвигаясь подальше от Юльки.
   Та замахнулась вроде, но потом просто  махнула рукой со вздохом.
   - Ну пошли что ли, куда ты меня звала?
   - Да на улицу же!  - и подруги заторопились. Возле беседки на плацу был назначен сбор нового этапа. Предстояло идти на ковёр - так называлась процедура первого знакомства с лагерным начальством. Нарядчица, с целым рядом нашивок на рукаве, пересчитала женщин, сверилась со списком, и повела всех в сторону отгороженной сетчатым забором территории. Мимо ряда стендов, к металлическим воротам и деревянной будочке, похожей на заводскую проходную, через неё нарядчица и повела этап. Сразу за будкой свернули в сторону давно небеленной постройки, и пошли вдоль её стены ко входу, который располагался в самом конце здания. На первом этаже находилась бухгалтерия, касса и методический кабинет, где и проходила первая встреча осуждённых со своими начальниками.
    - Зайдёте в кабинет, остановитесь на середине, доложите имя, фамилию, отчество, год рождения, статью, срок, его начало и конец. Если будут вопросы, отвечайте коротко, вежливо, - поучала жавшихся по стенкам женщин нарядчица. В кабинет уже готовилась зайти незнакомая Юльке по тюрьме женщина, с растерянным лицом, в мешковато сидевшей на ней форме.
   - Видимо нет знакомых в зоне, - с сожалением оглядывая несуразную фигуру - подумала Юлька, и одёрнула перешитый уже, одолженный ей Ольгой пиджак. Собственно говоря и он был не фонтан, но не перешитая форма выглядела и вовсе кошмарно: тёмно-синий, почти чёрный сарафан из грубой, похожей не брезент ткани, такой же пиджак. Сине-белая хлопчатобумажная блузка, всё это не по размеру - бесформенное. Дополняли наряд простые коричневые чулки и грубые ботинки, именуемые в народе танками, плюс голубая измятая косынка. От долгого лежания на складе одежда эта топорщилась на человеке различными углами и складками, создавая неприятный, отталкивающий облик. Из всего этапа только троих подруги приодели в уже перешитую и отглаженную форму, остальные, явно сознавая какое впечатление производят, понуро молчали. Из кабинета вышла женщина - Владимирская, - и распахнула дверь шире, Юлька подобралась и вошла. Помещение оказалось небольшим, с двумя рядами мягких, как в кинотеатре кресел. В проходе между ними Юлька и остановилась, не доходя покрытого сукном стола. В центре его сидел опираясь на локти, лысоватый мужчина в форме. Голова его почему-то была наклонена так низко, что казалось очки вот-вот свалятся с кончика носа на стол. И в таком положении он умудрялся смотреть в упор, даже как будто не мигая. Светлые, почти бесцветные глаза ощутимо давили на Юльку, которая старательно выговаривая слова, рассказывала об основных моментах своей короткой биографии.
    По обе стороны от "Папы" - не угадать в нём хозяина было невозможно - сидели женщины и мужчины в форме. Женщин было гораздо больше - они сидели не только за столом, но и на креслах в зале. Но сколько их, и какие они были Юлька заметить не успела, стремясь выдержать неприятный взгляд хозяина. Продолжая смотреть на Юльку он перевернул несколько страниц лежащего перед ним дела и спросил: - Шила когда-нибудь?
    - Нет.
    - Ну так теперь будешь шить! В шестой отряд, к Вам Марина Михайловна! - добавил он, и как показалось Юльке улыбнулся коллеге с ехидцей.
    - Свободна, Кайрову позови! - сказал он и снова глянул на Юльку исподлобья. Она кивнула и покинула кабинет. А в коридоре занялась размышлениями о том, как всё же одежда может менять человека, а женщину в особенности. Наконец дверь кабинета выпустила последнюю из двенадцати женщин, пополнивших сегодня население учреждения ОЦ 78/6, которое на сегодняшний день 22 марта1985 года насчитывало 1428 осуждённых женщин в возрасте от 18 до 68 лет. Покинув штаб, именуемый в народе белым домом, этап прежним порядком двинулся в жилую зону, которая представляла собой неправильный многоугольник. Метрах в тридцати друг от друга располагались три жилые здания, где проживали разделённые на отряды осуждённые. Тринадцать отрядов по четыре бригады в каждом. К одному из зданий вплотную примыкал ангар. Его металлическая поверхность отлично проводила звук, и он гудел как улей не одной сотней моторов электрических швейных машин. Вокруг ангара росли кусты жасмина, несколько яблонь и груш. Вдоль забора отделяющего запретку от зоны свободного передвижения, раскинули ветви молодые клёны и старая липа. На плацу беседка, кусты сирени, и похожее на времянку здание ДПНК. Рядом комната свиданий под шиферной крышей, увенчанной несколькими рядами колючей проволоки. Между отрядами две асфальтированные дорожки, вдоль которых теснились скамейки густо облепленные курящей публикой. В административной зоне кроме белого дома была расположена санчасть, детский дом, баня, хоздвор населённый свиньями, двухэтажный  швейный цех, мастерские, склады, клуб, столовая и там же школа и два ПТУ. В общем зона была буквально нафарширована, как людьми, так и зданиями. И каждый из её обитателей денно и нощно находился в компании себе подобных. В одиночестве невозможно было остаться даже на толчке, потому что двери в туалетах либо отсутствовали вовсе, либо закрывали их лишь до половины. Женщины ходили в туалет по двое: одна становилась спиной к подруге, лицом к всегда существующей очереди, после чего женщины менялись местами. Юлька увидев такие удобства, по-началу мучилась и стеснялась, до тех пор пока Ольга, как всегда без обиняков по-своему утешила её:
   - Не переживай, первый месяц на этом толчке никто просраться не может. Но только первый, в крайнем случае второй. А потом все будет в норме. Юльке ничего не оставалось делать, как поверить, и вздохнув, убраться из туалета вон, так и не получив облегчения. На улице раздался обычный школьный звонок. Юлька вздрогнула: звонки, школа, занятия, переменки....

               
                ****
      

 В кабинете директора школы два санитара, и неторопливо бинтующий ей руки доктор.
   - И не смотри на меня так! Поедешь в дурку, пусть там с тобой возятся, а я умываю руки! Ты врёшь на каждом шагу, теперь вот изрезалась вся. А это уже не в моей компетенции, - директор школы старательно делала холодное лицо, но в глазах читалось другое: растерянность, непонимание смешанное с брезгливостью. И было от чего: притон откуда она приволокла упирающуюся нетрезвую Юльку был действительно гнусной дырой. А его обитатели так же мало походили на людей, как мухи на колибри. Между тем, неуверенно шагая между санитарами, Юлька отчаянно искала возможности сбежать, но, увы, не представляла как это сделать. Тёмно-зелёная санитарная машина с решётками на окнах хищно, как пасть распахнула перед ней заднюю дверь. Один из санитаров, дюжий, как нижний акробат в цирке, казалось согнулся в три погибели чтобы забраться в нутро этой передвижной предвариловки. Назвать её по предназначению - медицинской, язык не поворачивался. Дюжий протянул Юльке свою лапищу, и легко, как пёрышко поднял её в машину. Юльке показалось, что она просто взлетела, не коснувшись ничего по дороге, и уж точно не задев ржавую откидную ступеньку. Внутри было очень холодно и Юлька немедленно начала дрожать, частью от волнения и неизвестности, частью просто с похмелья, ну и от холода в довершению ко всему. Второй санитар казался мальчишкой рядом со своим напарником, но и от него веяло уверенностью и силой. Он устроился рядом с Юлькой на неудобной деревянной скамеечке, которая тянулась вдоль внутреннего борта машины. Его огромный коллега поместился напротив, на такой же скамье, что просто не укладывалось в голове, казалось санитар завис в воздухе, так мало подходила ему для сидения эта несуразная лавочка. Юлька спрятала ладони подмышками тщетно пытаясь согреться. Тот, что поменьше, из неоткуда извлёк бутылку вина, завёрнутую в газету, и только глазами предложил Юльке. Судя по всему, следовало соблюдать конспирацию, потому что между салоном кузова, и водительским местом перегородка отсутствовала, а рядом с водителем, все-таки сидел врач. Юлька прикрыла глаза соглашаясь и взяла из рук санитара бутылку. Вино было отвратительной бормотухой, называемой в народе борода, из-за бородатого мужика изображенного на этикетке, с отвратительным же названием Тайзелс. Юльку передёрнуло уже от запаха, но тем не менее она изрядно приложилась к бутылке. Нужно же было как-то согреться и успокоиться. После того, как глотнул Дюжий, маленький извлёк откуда-то ещё один пузырь. И не успел его открыть, как с переднего сидения раздался голос врача: - Вы смотрите, что бы она хоть сама до отделения дошла! Троица переглянулась, Юлька внутри себя хотела было возмутиться, но было чертовски лень это делать. К тому же ей подумалось, что раз врач об этом заговорил, наверняка бывали прецеденты. Она снова внимательно оглядела санитаров и пришла к выводу, что эти двое точно могли накачать до беспамятства любого. Выпитая вторая бутылка явно не произвела на них никакого впечатления. От третьей Юлька отказалась, и через несколько минут они подъехали ко входу в больницу. Тяжёлый, неприятный запах, сразу же угнетающе подействовал на Юльку. Пахло несвежим бельём, какой-то тошнотворной кашей и овощами, не выполосканными тряпками и мусором - запах безумия, - подумалось ей, и стало страшно, как становится страшно всегда чего-то неведомого и необъяснимого. Юльке не было ещё шестнадцати, и поэтому ее определили в детское отделение. Всё ещё в сопровождении своих попутчиков-санитаров она вошла в комнату, которая показалась ей то ли круглой, то-ли овальной, возможно из-за вытертого ковра в центре комнаты, по которому ходили несколько детей с печатью психического нездоровья на личиках. Это зрелище наполнила Юльку каким-то скользким ужасом, и повернув лицо к медсестре она отчаянно зашептала: - Я тут не останусь! - Да она пьяная! - с негодованием, оценила медсестра. И Юльку, к её неописуемой радости, немедленно вывели вон.
   Во взрослом отделении запах стал более густым, а печати на лицах более тяжёлыми, но это были взрослые люди, и глядеть на них было не так страшно. А вот детки, ходящие по кругу, или по овалу ковра врезались в память надолго и страшно.
               
               

                ****
 


   - Пошли на улицу, сейчас первая смена с работы выйдет, Деда увидишь и свой отряд. Юлька глянула на подругу отсутствующим взглядом, едва соображая о чем идёт речь.
  - Так я их не знаю, - наконец нашлась она.
  - Не боись, Дед отведёт, на проверке ты должна с ними стоять.
  - А ты?
  - А я на работу после проверки, мы с тобой теперь только на проверках видеться будем, ну ещё в воскресенье. Да ты скучать не будешь, я тебя знаю, - с улыбкой, но не слишком весело закончила Ольга. Юлька хотела возразить, но она отвлеклась, разглядывая выходящих из производственных ворот женщин. Они выходили рядами, по пять человек в каждом. Дежурная и нарядчица стояли по-разные стороны ворот выкрикивая: - Первая, вторая, третья... - считая таким образом пятёрки. Пересчитанная бригада тут же дробилась и разбредалась по плацу. Кто-то сломя голову нёсся в отряд. У Юльки рябило в глазах - все казались на одно лицо. Платки, бушлаты, гомон, хохот, ругань, все это сливалось в одну непонятно тревожную, но неделимую на личности массу.
   - Малая?! Ты что ли?! Здравствуй, здравствуй! И дай-ка я тебя расцелую, - услышала Юлька знакомый сиплый голос.
   - Дед, ну Дед же! Как я соскучилась! Ой-ёй, как я соскучилась! - трещала она смеясь, напрочь позабыв про стоящую рядом Ольгу. А та, с явной обидой, сказала: -
   - Короче, пошла я строиться. Подожди меня с работы, я тебе форму занесу.
   - А где подождать-то? - растерялась от её обиды Юлька
   - Дед подскажет, - фыркнула Ольга, уходя.
    Юлька неуверенно пожала плечами, глядя вслед подруге и уже с вопросом на кончике языка повернулась к Нине.
   - Не бери в голову, ревность к подружке дело обычное. Не будешь обращать внимания утрясётся само собой. Главное не бери в голову,- разом ответила Нина на немой Юлькин вопрос, и Юлька улыбнулась радостно: снова рядом друг, который всё понимает и может объяснить без труда и просьб.
   - Пойдём, познакомлю тебя с бугром познакомлю. Тебя в какую бригаду?
   - В какую бригаду не знаю, знаю только в шестой отряд.
   - Тогда с председателем совета отряда познакомлю. Зовут её Людкой, та ещё штучка, но знает кого ломить и где ломить. Жить с ней нужно не заедаясь, себе же дороже будет, -  на ходу объясняла Нина, подводя Юльку к двум приятным внешне женщинам без следов безалаберной жизни на лице. Одна из них, симпатичная с крупной, выступающей родинкой на носу и оказалась Людкой.
   - Люд, - обратилась к ней Нина, - тут новенькая к тебе в отряд, Юлькой звать, ты уж... - закончить ей не дала неизвестно откуда обрушившаяся на Юльку Светофор.
  - Юлька, Юла, ты моя ненаглядная! - пищала она  в промежутках между поцелуями, которыми осыпала подружку.
  - Я для тебя повидлочку берегу. А с Лялькой мы в одной бригаде. Мать на свиданку приезжала, помирились! - сыпала она новостями не дожидаясь Юлькиной реакции. За этим трёпом Юлька даже не заметила, как оказалась в строю. И плац и все дорожки были заняты шеренгами одетых в фуфайки женщин. Кто-то, прячась за спину подруг, докуривал сигарету, кто-то как Юлька со Светофором торопясь, обменивались новостями.
    - Это вся зона? - спросила Юлька
    - Ага - отозвалась Света и продолжала рассказывать Юльке уже о ком-то, кого Юлька  совершенно не знала и поэтому оборвала подругу - Да погоди ты, я в таких количествах информацию переваривать не могу, передохнуть-то дай! Согласно кивнув Светка замолчала, тем более, что к их бригаде уже подходила дежурная и пересчитанные ею пятёрки делали шаг вперёд.
    - За болтовню во время проверки можно и рапорт схлопотать, - прямо в затылок Юльке зашептала Света. Юлька без слов, не поворачиваясь, ткнула ей в живот локтем. Светка фыркнула от неожиданности, засмеялась и прижалась щекой к плечу подруги.
  - Не злись, я соскучилась!
   После проверки Юлька вместе с Дедом и Светкой отправилась в этапку за вещами. Шестой отряд жил в другом здании, над цехом возле ангара. Лестница к отряду напоминала трап. Нагруженная матрасом Юлька едва не споткнулась и шутя скомандовала себе: - Стоять, зорька! Кто-то засмеялся и поддержал её сзади. Таким образом поддерживаемая кем-то она вошла в отряд. В узком коридорчике, с одной стороны висели стенды, с другой стояли два стола, за которыми две женщины гладили бельё. Слева от столов располагались две двери разного размера, одна из которых с дужками для навесного замка. Та, что поменьше вдруг растворилась, и девчонка с накрашенными вопреки правилам ресницами, кивком пригласила Юльку войти и показала на одну из кроватей, - Вот тут ложись, и вон в той светлой тумбочке верхняя полка твоя.
    Юлька закинула на второй ярус матрац и обернулась: на неё с улыбкой глядела восточного типа женщина, больше похожая на мальчишку подростка.
   - Спасибо, - с улыбкой сказала ей Юлька. - Спасибо, что поддержала, там на лестнице.
  - Да не за что, - отозвалась собеседница с явным латышским акцентом.
Юлька не успела удивиться: смуглое лицо, миндалевидные, черные глаза, и латышский акцент?
  - Владимирская,к начальнице! - покрыл все шумы громкий возглас.
  - Где? Куда идти-то? - спросила обалдевшая от всей этой суеты Юлька.
  - Тут рядом, кидай всё и пойдем, я отведу, - сказала Нина. - А ты, Светик, пока Юлька ходит, наведи у неё тут порядочек. Подмигнула она Светофору и повела Юльку за собой в узкий коридорчик. Две одинаковые двери с табличками на них:"Начальник 6 ого отряда", "Начальник 3 его отряда". К одной из них и подтолкнула её Нина.
  - Ну, вперёд, знакомься, как себя вести тебя учить не надо. А я пока ты тут к себе пойду.
  Юлька взялась за ручку двери и вошла. За столом сидела молодая, яркой красоты женщина в форме. - Добрый день,- поздоровалась Юлька.
  - Здравствуй, садись. - предложила начальница с едва уловимым оттенком превосходства. Юлька опустилась на стул.
  - Давай сначала запишем твои данные, а потом поговорим. Скажи мне имя, фамилию, год и месяц рождения, начало и конец срока. Еще родственников и друзей, с кем намерена переписываться, их имена, фамилии, адреса.
  Когда на все вопросы были получены ответы, начальница отряда отложила папку и ручку, сложила руки под грудью, и глядя испытующе, спросила:
  - Скажи, почему тебя рецидивистки встречали?
  - Кто? - поразилась Юлька.
  - Я имею в виду тех, кто неоднократно судим, конкретно Шукалову.
  - Из тех, кто меня встречал, только она не первый раз сидит, почему вы говорите во множественном числе?
  - Потому что, рядом с Шукаловой добрый десяток рецидивисток, а следовательно и рядом с тобой. Тебе знакомо словечко сундучок?
  - Впервые слышу!
  - Так вот на жаргоне это человек, который хранит что-то запрещённое, зачастую сам не ведая что именно.
  - Мне кажется вы ошибаетесь, никто меня не собирается использовать, как камеру хранения.
  - Я знаю, что говорю, Юля. Поэтому советую тебе дружить с теми, кто подходит тебе по возрасту, с теми, кто сидит впервые.
  - А если мне с ними не интересно? - с легкой иронией не согласилась Юлька.
  - Тогда я должна тебя предупредить: ты будешь под пристальным вниманием администрации.
  - Ко вниманию мне не привыкать, обычно я им не обделена.
  - Что ж, тогда можешь быть свободна, - сухо попрощалась начальница, и устремила взгляд за окно, давая понять, что разговор закончен, и она, начальница, этим разговором очень недовольна.
 С неприятным ощущением недоговорённости, поёживаясь, Юлька покинула кабинет.
  В коридоре её ждала Светка.
  - Познакомились?
  - Познакомились...
  - Пошли, тебя в прачечной твоя Рита ждёт!
  Подруги выскочили на улицу.
  - Слушай, Свет, у меня такое ощущение, что я что-то не так делаю: не так говорю, не так смотрю, улыбаюсь. Будто сама не своя, ненормальная.
  - Да, нормальная ты! Просто впечатлений много новых и движений, а ты в камере засиделась. Я когда в зону приехала, тоже с неделю, как пыльным мешком огретая ходила.
  - А я так думаю, по другой причине: всё время кто-то наблюдает, со спины, с боку, из-за угла, и даже не стесняясь, прямо в лицо заглядывает, караул!
  - Не переживай, свыкнешься!
  - Придётся... - невесело хмыкнула Юлька, - А тут чего? - кивнула она на дверь, из которой вместе с клубами пара вырывался ровный гул.
  - Кочегарка, прямо - гладилка, наверху детская прачечная, ОТЗ, и комната приёма оперчасти.
  - Как всё перемешано! Рита, мама Рита, здравствуй! Как ты? Здорова?
  Рита улыбаясь вышла из дверей гладилки, обняла, расцеловала Юльку, тоже задавая обычные в таких ситуациях вопросы. На которые, чаще всего следовал один ответ - нормально!
   - Так уже когда-то было, - подумалось Юльке, - Но когда, где?
   - Да в триппербаре же!( венерический диспансер со спецрежимом) - мысленно воскликнула она.

                ***

   - Сейчас ты поедешь в триппербар, полечишь милицейский триппер, известно тебе такое заболевание? По глазам вижу, известно! А мы с Павлом Евгеньевичем, пока ты его лечишь, на тебя доказательств подсобираем! - радостно потирая узкие ладони, цедил молодой мент в штатском.
  - Ох, прав был классик, прямо в воду глядел... - вроде бы совсем не к месту уронила Юлька.
  - О чём это она? - недоуменно спросил тот, кого называли Павлом Евгеньевичем.
  - А этот я о коллеге вашем молодом. Статейки вот о нём в газетах пишут, что учился он в РКИИГА, лететь собирался. Но волею случая помог задержать какого-то придурка, и не полетел, а пошёл в менты, вот об этом классик ещё в начале века сказал, что рождённый ползать, летать не может! - с удовольствием закончила Юлька.
  Павел Евгеньевич засмеялся, а молодой повернулся к Юльке и зашипел со злостью:
  - Я посажу тебя, умница х***ва, по-са-жу, поняла!
  - А я так думаю, ничего у тебя не получится! - отвечала она, покачивая носком туфельки.
  - Всё, кончены разговоры, поехали! - разозлясь не на шутку, молодой резким движением подбородка велел Юльке следовать впереди себя. Ей ничего не оставалось делать, как подчиниться. Стараясь не показать, как сильно расстроена, всю дорогу до триппербара она старательно изображала равнодушие, хотя и разбирала до глубины души обида и бессильная злость. Во-первых потому, что никакого заболевания нет, и быть не может, но таков ментовской произвол: доставят, велят врачам поставить диагноз, и - проверка на двадцать восемь дней обеспечена, а уж какие дела менты за это время прикинут и на тебя повесят, даже предположить нельзя! К тому же про это злачное место рассказывали страшные истории: будто новеньких баб на кон в кары ставят, насилуют хором, и вообще издеваются как могут. Вот и трусила Юлька не шуточно, хотя и хорохорилась отчаянно.
   В приёмном покое ей сунули на подпись официальный бланк, в котором причиной её задержания значилось нахождение в притоне разврата.
  - Где, где меня задержали? - подняла брови Юлька.
  - В притоне разврата, если ты умеешь читать - довольно улыбаясь, отвечал её сопровождающий.
  - Дожили, управление МВД в притон разврата превратили! - сокрушённо покачала головой Юлька. Мент снова сощурился со злостью: - Поговори...
  - Ты пугаешь меня что ли? - косясь на врача оформляющего поступление, не унималась Юлька. Но мент уже взял себя в руки, и, улыбаясь презрительно, покинул приёмную. Юлька ещё не успела начать растравливать себе душу, как шум и весёлый мат отвлекли её от этого намерения. В приёмную буквально ввалилась нетрезвая компания в сопровождении милиционеров.
  - Ольга? - удивлённо подняла голову Юлька.
  - Юлька! - с пьяным энтузиазмом рванулась та навстречу подруге.
  - Ты как тут оказалась?! А вообще, что? Нормалёк?
  - Тебя за что? - вопросом на вопрос отвечала Юлька, освобождаясь из Ольгиных объятий.
  - Да, чушь собачья! Бухали у Йогана, сели играть в карты на раздевания, а тут, как на грех, участковый! - Ольга расхохоталась, и добавила сквозь смех: - Ты бы видела его рожу, когда он нашу полуголую компанию увидел! Жаль фотоаппарата не было, снимок бы на пятёрочку получился!
  Юлька с весёлым любопытством разглядывала разношёрстную компанию, и представив их всех без одежд тоже рассмеялась.
  - Доктор, доктор! - ворвалась в кабинет медсестра, - Там, в мужском отделении... - она осеклась, разглядев кучу народа, - В общем срочно помощь ваша нужна!
  - Заприте эту публику, я должен пойти наверх, - распорядился врач, и заторопился за встревоженной медсестрой. А компанию картёжников вместе с Юлькой заперли в каком-то закутке, где даже стоять всем было неимоверно тесно. Тогда она впервые познакомилась с нашатырным спиртом, который выплеснул на дно охранник, чтобы унять расходившуюся компанию. Захлёбываясь слюной и задыхаясь, размазывая по лицу слёзы и сопли, мужчины всё же сумели настоять, чтобы Ольгу и Юльку вывели из ядовитого закутка. Девчонок вытолкали с руганью, как раз в тот момент, когда сверху санитары на носилках выносили троих ребят. Один из них был накрыт с головой. Подруги замерли, у Ольги выветрились остатки хмеля:
  - Что это? Что с ними?
  - Лизолу ( лизол - дезинфицирующее ядовитое средство с запахом похожим на алкогольный) нажрались, придурки! - зло бросил один из санитаров.
  - А этот что, насмерть? - кивнула Юлька на укрытое с головой тело.
  - А ты, как думала? И эти двое - не жильцы! - добавил он уходя. Тут на охранников накинулся спускавшийся следом за носилками врач:
  - Какого черта тут делают посторонние? Всех по отделениям, быстро!
  Медсестра едва не бегом поволокла девчонок прочь. Не обыскивая, их наскоро переодели в старые, застиранные пижамы, и увели на второй этаж, где в отделении их встретил многоголосый плотоядный вопль:
  - Мясо! Свежее мясо!!! - Юлька инстинктивно прижалась спиной к стене, и приготовилась дать отпор собирающейся вокруг толпе, которая улюлюкая и гримасничая, придвигалась к ним всё ближе и ближе. Юлька метнула косой взгляд на Ольгу, но ту, казалось, мало беспокоило такое поведение толпы. Это потом Юлька узнает, что так здесь встречают всех вновь прибывших - шутка такая. А сейчас ей сделалось непереносимо страшно, и чтобы унять этот страх она стала распалять себя злостью, как вдруг возглас:
  - Олька, да это же Олька! - помог ей справиться с паникой. А Ольгу уже обнимали, похлопывали по плечам, и какая-то женщина лет тридцати задавала простые ничего не значащие вопросы. Юлька и сейчас ещё помнила то изумление, которое испытала от такой тёплой встречи, и главное где?! В таком ужасном на её тогдашний взгляд месте, где знакомых не может, и даже не должно быть. А теперь с той же теплотой и нежностью, она сама задаёт вопросы Рите, и не в триппербаре уже, а на зоне. Ситуация повторялась: менялись люди, декорации, а смысл оставался прежним. И Юлька почти не слышала того, что отвечала ей Рита, поражённая этим открытием.
   Рите нужно было работать: гладить бельё, она работала в комнате свиданий и передач, и обязанностей имела целую кучу. Девчонки получили от неё пакетик с гостинцами, наскоро расцеловались, и покинули гладилку. По дороге в отряд им повстречалась Агра:
  - Привет! Слышала по касачке тебе ничего не сбросили?
  - Не-а, - отозвалась беззаботно Юлька, - Да я и не ждала!
  - А как вообще?
  - Нормально!
  - Ладно, заходи в гости, когда обоснуешься, Светка знает где я живу - отведёт! Ты, давай, носись сегодня, тебе же всех-всех повидать хочется, по себе знаю! - и, похлопав Юльку по плечу Агра зашагала своей дорогой.
   - Ой, меня же Дед просила сразу после начальницы зайти! Вот блин, пошли скорее!
  В отряде Дед уже действительно заждалась, и, увидев подруг, накинулась на них с упрёками: - Нет, ну что это вы себе позволяете?! Пошли скорее, там Томка бутиков настрогала, чифиру наварила, и злая как чёрт, от того, что вы неизвестно где шляетесь!
  - Всё, Дед, всё! Каемся, не ори, молодые мы - исправимся! - и Юлька засмеялась неожиданной рифме.
  Секция, в которой жила Нина, на Юлькин взгляд, была точной копией казармы: ровные ряды двухъярусных шконок-кроватей, застеленных белыми простынями, и с уголочками-подушками поверх. Если в одном конце такой секции заорать, в другом вполне могут не услышать.
  - Сколько же здесь народу живёт? - на глаз прикидывая величину помещения, поинтересовалась Юлька.
  - Сто двадцать рыл.
  - Вот это да! Так ночью небось, как в газовой камере?
  - Да нет, окна-то открыты, правда воевать из-за этого приходится, публика-то разная: иным и в газовой камере за счастье.
  - Весело... - совсем не весело хмыкнула Юлька.
  В проходе, между двумя двухъярусными койками, стояла накрытая белой тряпицей табуретка, с горкой бутербродов на картонке обшитой полиэтиленом, и банкой чифира на ней. На одной из кроватей, скрестив по-турецки ноги сидела Томка, а рядом с ней сухонькая, большеносая женщина с пронзительными глазами. Рядом с ней уселась Нина, кивнув девчонкам на кровать напротив.
  - Привет, бандитки, где уже застрять успели?
  - К Рите ходили, забыла я совсем, что ты ждёшь, похоже склероз ранний, - отвечала Юлька, опасливо садясь на краешек застеленной в струнку постели.
  - Падай смело, это Нинкина кровать, - подбодрила её Тамара.
   Юлька тут же устроилась по удобнее, то и дело искоса бросая взгляды на незнакомую ей женщину. В ней чувствовалась уверенность в себе, и спокойный цинизм тот, что присущ многосрочницам, пользующихся уважением окружающих.
  - Это Шура, - не испытывая Юлькино любопытство, представила подругу Тамара.
  - А я Юлька.
  - Это мне известно, наслышана, можно сказать знакома заочно, - часто переводя дух, отвечала Шура.
  - Хватит трепаться, пейте чай, пока не остыл! Уже который раз кипячу, так и спалиться не долго, начальница-то в отряде! А я как-то в трюм не тороплюсь.
  - Светофор, вперёд! Не будем ломаться, чего людей утомлять, а то вдруг уговаривать начнут! Терпеть ненавижу уговоры всякие! - закончила Юлька уже с набитым ртом.
  - Жаль похрустеть нечем, - кроша хлеб уронила Тамара.
  - В смысле? - подняла на неё глаза Юлька.
  - Я о конфетах, теофедриновых, - переходя на шепот, наклонилась в её сторону Тамара.
  - У меня нету.
  - Может сигареты есть?
   Юлька кивнула.
  - Много?
  - А сколько надо?
  - Нас пятеро, если по целой, то двадцать пачек, Можно по половинке, но...
  - Да, ладно, есть у меня двадцать пачек, сейчас принесу! - и Юлька унеслась в свою секцию. После одиннадцати месяцев тюрьмы она так радовалась возможности двигаться, что от радости этой не ходила, а носилась в буквальном смысле слова.
  - Живчик какой, - сказала Шура, глядя в след Юльке.
  - Да этого у неё не отнять, даже чересчур живая, трудно ей будет, - согласилась Нина. Вернулась запыхавшаяся Юлька, протянула Тамаре сигареты, и через несколько минут компания уже хрустела теофедрином. Юлька мужественно не отставала от подруг, хотя с непривычки ей было и горько и противно. Но чего только не сделаешь за компанию. Скоро неприятный привкус был забыт, языки развязались, движения стали порывистыми, энергичными, а астматичка Шура  порозовела, и задышала ровно без  особого присвиста.
  - Ты, Юлька, в следующий раз, вот так в открытую сигареты не неси.
  - Почему это?
  - Потому что вокруг глаз море, и догнать куда и для чего ты их тащишь не проблема.
  - Ну это ещё поди, докажи!
  - Запомни, тут никому никакие доказательства не нужны. Это следакам надо что-то доказывать, а наши менты стукачам своим верят свято, даже если те брешут. И чтобы тебя, к примеру, в трюм упаковать достаточно доноса и мелочной причины вроде опоздания на зарядку. Рапорт напишут, и ты - в дамках, сказать вернее - в стойле. Ясно? Потому что наказание тебе выбирают исходя из личного отношения, которое ни проверять, ни опротестовывать не кому. Вот и не давай оснований стучать на себя. Крики и шум возни из коридора оборвали этот приятный и поучительный трёп.
  - Пошли глянем, чего там! - немедленно подскочила Светофор, и заспешила к выходу из секции. Следом за ней увязались и остальные. В коридоре дорогу компании преградил клубок дерущихся тел.
  - Ого! - воскликнула Юлька.
  - На, сука, при...растка! У-ууаа! Хр-рр! - неслись из этой кучи хрипы и вопли вместе с клочьями волос и одежды. Как выяснилось били крысу, пойманную на месте преступления, она после первых же тычков и затрещин назвала имена своих сообщниц, скорее всего рассчитывая на снисхождение. Но приведённые к ответу подельницы каяться не спешили и обрушились на свою соратницу с кулаками. И теперь вся троица волтузилась на полу, пиная и царапая друг друга к неописуемому восторгу окружающих.
  - Видали, подружек-приятельниц! Любо-дорого глядеть!
  Но в полной мере насладиться зрелищем народу не удалось: влетели дежурные, и с явной неохотой принялись растаскивать дерущихся.
  - За что битва велась? - спросила одна из них, заломив руку за спину самой активной участнице потасовки.
  - За крысятничество.
  - За дело значит, - улыбнулась дежурная, подталкивая к выходу ту, которой только что заламывала руки. Две другие особы пошли без принуждения, повинуясь лишь жесту второй дежурной.
  - Ну, слава тебе, Господи! Посадят наконец крысок! Не драка, так хрен посадили бы! Чего менты их покрывают? Как за косынку, так десять суток минимум и без базара,а с этими мразями - реверансы.
  - Да, ну! - поразилась Юлька.
  - Я тебе говорю! У папы вообще тариф: сколько пуговиц лишних - столько суток! А для особо дорогих его сердцу - всегда пятнадцать, независимо от повода. Он мужик жёсткий, жестокий даже, и ведёт себя соответственно, как единоличный правитель, и ни что, и ни кто ему не указ. Поговаривают у него личный друг в Москве в Министерстве большой пост занимает. Может врут, но правда то, что его менты до судорог боятся. А для нас у него вообще один маршрут: четыре трюма по пятнадцать, ПКТ( помещение камерного типа: тюрьма в тюрьме, куда водворяют на срок до шести месяцев, в исключительных случаях до года. Ну и Новозыбково( закрытая тюрьма - крытка, на срок до трёх лет). С других зон туда за поджоги, убийства, нападения на ментов отправляют. А наши за короткие юбки, накрашенные ресницы, да ещё за любовь едут. Крытая от хохота умирает, когда наши этапы приходят. Впрочем, чаго это я? Сама всё увидишь!
  Юлька вспомнила, как давил её взглядом папа, и подумала, что такому точно никто и ничто не указ.
  - Пошли, покажешь мне где и что ты разложила, а то сунусь искать - не найду, - Юлька взяла Светофора за руку.
  - Пошли, - немедленно согласилась та. 
  - Дед, мы скоро вернёмся, - бросила на ходу Юлька, и буквально поволокла за собой Свету.
  - Слушай, а где Лялька-то твоя?
  - Да во вторую смену пашет, у неё сменщица в ШИЗО.
  - Понятно, а что отказаться нельзя?
  Светофор посмотрела на Юльку так, как если бы сморозила несусветную глупость. И уже открыла было рот, чтобы пуститься в объяснения, но Юлька замахала руками, давая понять, что уже и без объяснений ей всё ясно.
В секции она нашла свою постель застеленной, а всё нехитрое хозяйство аккуратно разложенным.
  - Спасибо, Светик, ты у нас хозяйственная оказывается.
  - Да, не за что! Пошли, я тебя по отряду повожу.
  - Пошли, - не смотря на усталость, легко согласилась Юлька.
 Подруги походили ещё некоторое время по отряду, потом по зоне: по знакомым и не очень, и когда раздался звонок к отбою, она с трудом поверила, что наступил уже вечер, так быстро промелькнул для неё этот первый день в зоне.
  - Не усни до полдвенадцатого, - напомнила Света, - а то твоя Ворона точно разобидится!
  - Ой, хорошо, что ты напомнила, я бы точно забыла! Всё, давай, спокойной ночи! - сказала Юлька зевая, и помахав Светофору рукой, пошла в свою секцию. Свет в ней был уже потушен, горела лишь неяркая лампочка возле потолка у двери. Кое-где слышался шепот, кое-где скрипели пружины, под чьим-то по-удобнее устраивающимся телом, но большинство уже лежали тихо, и явно спали. Стараясь не шуметь, Юлька взобралась на свою кукарешню, разделась и юркнула под одеяло.
  - Привет, - раздался шепот с кровати, что стояла вплотную к изголовью Юлькиной.
  - Привет, - отозвалась она, переворачиваясь на живот. На неё смотрели подперев кулачками подбородки две девчонки. Одну из них, с накрашенными ресницами она уже приметила днём.
  - Говорят, ты целую кучу всяких историй знаешь, расскажи, а? - попросила та, которую Юлька видела впервые.
  - Про что рассказать-то?
  - Страшненькое что-нибудь, или про любовь.
  - Далась вам эта любовь, как дети ей, Богу! Я про жизнь расскажу, про мужика одного.
  - Короче говоря, - начала Юлька шепотом, - сидел один тип, со сталинских ещё времён. Надавали ему по мимо основного срока - четвертака, ещё по рогам и по ногам по пятёрочке. И сидел этот бедолага без малого уже тридцатку. А был он килограмм сто двадцать весом, при росте сто девяносто, без унции жира. Звали его Миколой, такой вот молотобоец - хохол. Трезво оценивая свою силу, он драк избегал. Рассказывали, как он легонечко стукнул лбами двух оборзевших блатных, и как долго их потом приводили в сознание водой да пощёчинами. Как носил брёвна, которые и троим-то в тягость один, да как подковы гнул. В общем силой его Бог не обидел. А тот, кто поведал мне эту историю, назовём его для простоты дела Вовкой, молодой был, дерзкий, авторитетов не признавал, но и в самоубийцы не рядился. То есть на кулак к этому Миколе напрашиваться, за здорово живёшь, не собирался. Даже, по собственному признанию стороной обходил, благо медведь этот в человеческом обличье, по-медвежьи же нелюдимым был. Но гора с горой не сходятся, а человек с человеком... В один из дней конфликтнули они, уже и не важно на какой почве именно, но с того дня Вовка знал твёрдо, что если встретятся они вдвоём на узкой дорожке, один из них сойдёт с неё навсегда. И кто именно сойдёт ежу было понятно. А дело происходило в Коми АССР, на строгом режиме, где медведи без оглядки шляются, и тайга следы скрывает. А что за тайга без пожаров? Горит она ежегодно, а тушить её посылают вояк, да зеков, потому что и тех и других в стране Советской, как собак не резанных. И в тот злополучный год всё происходило по обычному сценарию: погрузили зеков, вооружённых баграми и лопатами в вертолёт, полетали над пожаром, да и выкинули пинками в зад прямо в тайгу, между двумя горящими участками. Как, и что они там тушили Володя толком не рассказывал, только дергалось мелко лицо, как от нервного тика. В общем затушили они то, что им затушить полагалось, расслабились, закурили... Тут из зарослей выскакивает первогодок сержант-конвоир, и сообщает радостно: Ребята, я вам встречняка пустил! Есть такой способ тушения лесного пожара: поджечь участок леса, так чтобы огонь пошёл навстречу уже бушующему пожару; тогда две стены огня, пожрав всё на своём пути, столкнувшись гаснут. От такой новости всех аж подбросило - это же гибель сто процентная! С одной стороны полоса только что затушенной, дымящейся ещё гари, а с другой - ревущая стена огня. Из двух зол выбирают меньшее: рванули мужики через выжженную полосу, закутав лица рубахами. Бежать трудно: горит от жара кожа, поднимается волдырями, волосы трещат, не хватает воздуха, сажа и пепел летят в глаза. Все бегут из последних сил, бежит и Вовка, глядя в спину размеренно топчущего гарь Миколы.
  - Чувствую всё, - рассказывал Вовка, - рухну сейчас, в глазах потемнело, в ушах звенит, и падаю мягонько так, как в замедленном кино. Вижу оглянулся Микола, заметил, что я валюсь, развернулся, и - ко мне. Ну, всё думаю - добьёт! Гигант и впрямь подбежал, рывком взвалил полуживого недруга на плечо, и вместе с ним побежал к спасению. И когда вынес уже в безопасное место, скидывая с плеча, треснул о землю так, что Вовка наш потерял сознание.
  - Куда это звонок? - перебила сама себя Юлька.
  - Закончила работу вторая смена, сейчас съём начнётся.
  - Так значит уже половина двенадцатого?
  - Ну да.
 - Тогда я на улицу, извиняйте, а, впрочем я вам уже всё рассказала, - и Юлька тихо соскользнув с кровати, подхватила на ходу блузку, накидывая её на плечи. На улице оказалось, что не она одна вышла встречать вторую смену: несколько таких же, как она полуодетых женщин, курили сидя на корточках у круглой стены ангара. Двое, против правил были в пижамах, в одной из фигур Юлька узнала узкоглазую девушку, которая удержала её днём от падения с лестницы. - Кажется её Марой зовут, - подумала Юлька. Из-за домика прачечной послышались голоса, смех, и в поле зрения показалась стайка девчонок, которая тут же распалась на отдельные щебечущие личности. Ольга уже давно позабыла обижаться, сунула Юльке подмышку свёрток с формой, чмокнула в щёку, и хитро прищурясь, поинтересовалась: - А что это ты не заспанная? Чем занималась?
  - Соседкам сказки рассказывала, - отвечала Юлька, краем глаза замечая, что другие встретившиеся подружки ведут себя как-то не совсем обычно: стоят совсем близко друг к другу, часто касаются, поглаживают.
  - Ты что ёрзаешь? - спросила Ольга.
  - Да не ори ты, - шепотом оборвала её Юлька гримасничая, давая понять, что смущает её поведение окружающих.
  - Ах, это... - догадалась наконец Ольга, - привыкай, на каждом шагу сталкиваться будешь! Я побегу, а то мне ещё кое-что сделать надо. Завтра на проверке увидимся, беги спать целка-пеструшка! - добавила Ольга со смехом и удалилась. А Юлька, стараясь не глядеть по сторонам, поднялась наверх, как можно тише скользнула в секцию, и юркнула в постель. Не успев, даже начать о чём-то думать, мгновенно уснула.

                ***

   Впрочем засыпала она всегда мгновенно. Как-то раз тревожной майской ночью, прогуливались они целой компанией по улицам родного района, изнывая от безделья, избытка энергии, и желания покуражиться. Попили водки, поорали песен, разбили пару стёкол в подъезде, но всё это было как-то неинтересно. Хотелось подвига, такого, чтобы о нём хотелось вспоминать, и может даже другим рассказывать.
  - Иди-ка вперёд, - велел Юльке Лёшка.
  - Это ещё зачем? А-аа, подраться захотелось! А может ко мне не привяжется никто? Ты же знаешь, ко мне на улице не пристают! - завыпендривалась Юлька.
  - Тогда между собой подерёмся - встрял их общий кореш Сэм.
  - Ты же не хочешь чтобы мы друг другу физиономии разрисовали? - добавил худющий и вёрткий Саня. Юлька не успела ничего ответить, как Лёшка махнул товарищам и зашикал:
  - Тс-сс, давай! - и подтолкнул подружку в спину. Юлька нехотя пошла вперёд.
  - Ты хоть попой покрути, а то, как на плацу маршируешь, - громким шёпотом добавил он. Юлька дёрнула плечом, но походку всё же изменила.
  - Девушка, вас не проводить? - раздался заплетающийся, но довольно приятный голос.
  - Пощёл к чертям собачьим! - тихо отрезала Юлька, - и проваливай поскорее, пока тебя не отоварили! - ей почему-то очень не хотелось, чтобы пьяненький обладатель приятного голоса попал под раздачу.
  - И чего это, девушка, вы такая не ласковая? - тянул парень, улыбаясь.
  - Ласки тебе?! - раздался рядом Лёшкин голос, и просвистевший кулак свалил неудачливого приставалу на землю. Сэм и Саня мгновенно присоединились и принялись вбивать в совершено неповинного человека весь ужас своего мрачного детства.
  - Не бейте, ребята! - в промежутках между ударами успевал просить парень.
  - Деньги, часы возьмите, только не бейте! - продолжал он катаясь по траве, чтобы хоть как-то избежать прямых ударов.
  - А что? Это идея! - воскликнул кто-то.
  - Правда, мальчики, хватит! - стала просить и Юлька, хватая Лёшу за рукав. Тот сначала дёрнулся, отстань мол, но Юлька не отпускала, смотрела умоляюще, улыбаясь просительно. Тогда он нехотя развёл руками товарищей.
  - Давай капусту! - протянул к потерпевшему руку, а он уже торопясь выдёргивал из кармана бумажник.
  - Часы, давай! - добавил Сэм. Парень беспрекословно подчинился.
  - Полежи тут минут десять, отдохни! Или запинать тебя, пока не отключишься?
  - Не надо, пацаны! Я полежу, честное слово, полежу! - и в знак готовности полежать, он повернулся на бок и даже закрыл глаза. Довольная неожиданным заработком компания удалилась.
  - Нафиг вы его так долбали?! Это же гоп-стоп, чистой воды!
  - А-аа, брось, не заявит он, забздит!
  - Это ещё вилами по воде писано! - не унималась Юлька.
  - А ты не каркай! - оборвал её Лёшка, - что сделано, то сделано, пошли на точку!
Денег в кошельке хватило только на две бутылки, которые кончились, по Лёшкиному выражению, не успев даже мяукнуть. Расходиться не хотелось, и друзья-разбойнички отправились громить телефонный автомат. С налёту эта идея не удалась - в будке торчал какой-то мужик. Разгорячённая предыдущим подвигом компания, выдернула мужика вон, и пинками прогнала прочь. Телефон автомат получив свою порцию ударов тоже сдался, и высыпал Лёшке в ладони целую кучу двухкопеечных монеток. Они посыпались из его ладоней на пол, а Сэм и Юлька пихаясь и хохоча принялись собирать мелочь. Собрать всё не успели, крик: А ну, гады, получите! - заставил всех оглянуться. В двух шагах от будки стоял только что обиженный мужик, с занесённой над головой кривой саблей. В глазах его пустых и безумных отражался свет уличного фонаря. Кто-то сильно толкнул Юльку в сторону, ребята отступили на шаг медленно разворачиваясь полукругом. Сэм попытался обойти противника с боку, но тот рассек саблей воздух буквально в сантиметре от его головы. Юлька беспомощно оглянулась по сторонам, свист страшного оружия парализовывал, и толкал к действию одновременно. Получалось, что только она выпадала из поля зрения нападавшего. На глаза ей попался обрубок какой-то старой, полузаросшей травой железяки, ломая ногти она вырвала его из земли, и с размаху опустила на голову противника. Послышался тошнотворный хруст, мужик, не выпуская сабли из рук, молча повалился на землю. Но падая, зацепил клинком Санину голову. Чёрная в свете фонарей кровь, хлынула из двух рассечённых голов. Лёшка с Сэмом подхватили качнувшегося друга, а где-то уже совсем рядом заливался вой милицейской сирены.
  - Обрываемся! Взвизгнул Сэм, и взвалил приятеля на плечо.
  - Унесёшь? - крикнул Лёшка, хватая Юльку за руку. Сэм только кивнул в ответ, и устремился к ближайшему проходному двору. Лёшка с Юлькой рванули к другому. Дома выяснилось, что у Сани рассечена только кожа.
  - Череп цел, - констатировал Лёшка, - но шкуру зашить надо!
  - Куда шить?! Там его и свяжут, как барана! Я слышал, как у того козла башка хрустнула, когда Юлька ему приварила. А если он крякнуть умудрился, что тогда?
  - Но зашить-то точно надо, рана большая! - встряла Юлька, вздрагивая от последних слов Сэма.
  - Сами и зашьём, что смотришь, другого выхода нет! Срезай волосы вокруг раны!
 И срезали, и зашили, другого выхода действительно не было.
    Под утро, устраиваясь у Лёшки на плече, Юлька успела только подумать, что денёк выдался будьте-нате, и тут же провалилась в сон.

                ***

   Юльку несколько раз кто-то будил, но она снова и снова засыпала, сказывалась приобретённая в тюрьме привычка, ложиться спать только под утро. Наконец кто-то видимо потеряв терпение, буквально стащил её с кровати.
  - Вставай, трахалА немыслимая! Просыпайся же, наконец!
  - Де-ед! - сонно жмурясь пролепетала Юлька, - А куда это звонок?
  - На зарядку, чёрт тебя подери! Опоздали уже по твоей милости! Давай, одевайся быстро, и в туалет! А то по рапортине нам обеспечено!
  Юлька с грехом пополам проснулась, и заспешила, в туалет они с Ниной уже бежали.
  - Большего идиотизма представить невозможно! - думала Юлька, сидя на корточках за закрытой дверью уборной. Счастливо избежав встречи с дежурными они отправились на завтрак.
  Походы в столовую заслуживают отдельного описания: дорога туда начинается от больших металлических ворот, которые открываются только по расписанию, в остальное время суток их стягивает серьезная цепь с большущим ржавым замком а-ля амбарный. Во время же завтраков, обедов и ужинов возле этих ворот стоят две дежурные, которым в любую погоду надо доложить номер бригады и количество осуждённых женщин в ней. Если кто-то отсутствует, сообщить кто и по какой причине. Дежурные сверяются со списком, и пересчитывая пропускают через ворота бригаду попарно. Если оказалось что кого-то нет по неизвестной причине, бригаде приходится отходить в сторону, и культорг( да-да, культурный организатор) сломя голову, бросается на поиски пропавшего члена. Правда, сразу же сообразить кого именно нет, не удаётся, а уж найти эту неизвестную, и подавно. Стало быть, бригада задерживается неизвестно на сколько, что в свою очередь укорачивает и без того мизерное время отпущенное для еды. Соответственно ругань и недовольство начинается с самого утра, что портит, как правило и весь остальной день.
  - Японский городовой! - ругалась Юлькина соседка по кровати Вика, пока их бригада дожидалась своей очереди. - И как им не насто...дит нас пересчитывать?! Одиннадцать раз считают!
  - Да ты что?!
  - Сама прикинь: на завтрак с завтрака, на обед, с обеда, на ужин с ужина, два развода на работу, и три проверки.
  - Надо же! - поразилась Юлька.
  - Я себя только одним успокаиваю: мало осталось!
  - Сколько?
  - Чуть больше месяца, тебя наверное мне в ученицы дадут. Ты шила когда нибудь?
  - Нет.
  Юльке уже изрядно поднадоел этот вопрос, вернее то удивление, которое вызывал её отрицательный ответ.
 - Как будто спрашивают умею ли я читать! - возмущалась Юлька в глубине души. Раздражаться дальше ей помешала Нина, сунув в руки кешерок с продуктами.
  - Похаваешь, кешер закинь в каптёрку, там с левой стороны от входа в нижнем ряду ящик с моей фамилией - увидишь. - Юлька кивнула.
  - Иди скорее, а то голодная останешься! - добавила Нина уходя. Юлька поднялась в столовую, вслед за своей бригадой, и успела сделать лишь пару глотков не крепкого, но зато очень горячего чаю, - бригада уже собиралась на выход. Пересчёты и стояние у ворот съели предусмотренные для завтрака пятнадцать минут. Едва не забыв положить кешер на место, Юлька в припрыжку догнала свою бригаду. Возле отряда покурила, с трудом приходя в себя, от жёсткого ритма, и зашагала вместе со всеми в сторону производства. На входе их снова пересчитали, и, наконец они очутились в производственном дворике. Оказалось, что Юлькина бригада работает внизу ангара. Из раскрытых дверей цеха, навстречу входящим, уже нёсся гул работающих швейных машин. И гул этот станет постоянным Юлькиным спутником на ближайшие три месяца. Сцепив зубы, сходя с ума от бешенства и бессилия Юлька все же заставит себя научиться шить. Три месяца по две смены, в духоте и пыли, распарывая брак и сшивая изделия снова, она будет привыкать к работе, которая потом не раз выручит её в трудных ситуациях. Ненавистная работа, которая станет её первым опытом в искусстве заставлять себя. В один из этих трудных дней, вконец измотанная Юлька брела после второй смены вдоль круглой и тёплой стены затихшего ангара. Вдыхала пьянящий запах нагретой за день листвы, и щемящая душу тоска, прорвала вдруг пелену усталости сложившись в рифмованные строчки:
     ... Как пропахли зноем липы ветки,
         И листки, как клейкая смола.
         А душа, как будто плица в клетке,
         От тоски по воле умерла...
  Юлька не особенно удивилась, притупила удивление усталость. Но придя в секцию, при свете фонаря освещающего предзонник, записала в тетрадку это рифмованное, рвущееся наружу отчаяние, а записав, почувствовала вдруг облегчение, как если бы выплакалась в дружескую жилетку. Расслабленная и успокоенная, она совсем уже было собралась укладываться, как вдруг её плеча коснулась чья-то рука. Юлька свесила голову вниз: На неё смущённо смотрела Инесса, девчонка, с которой она уже успела подружиться.
  - Тебе чего? - спросила Юлька.
  - Юль, я специально тебя ждала, - зашептала она, - Пойдём, поговорить надо.
  Подавив тяжёлый вздох, Юлька тихо спрыгнула вниз, спасть хотелось неимоверно, но сказать об этом подруге язык не поворачивался.
  - Слушай, Юль, - начала Инесса, явно преодолевая смущение, - Давай местами поменяемся?
  - В смысле? - уставшая Юлька плохо соображала.
  - Ну, ты ляжешь на моё место, а я пойду на твоё, заливаясь краской выдавила из себя девчонка.
  - А на кой? - брякнула непробиваемо недогадливая Юлька, пока не разглядела ставший пунцовым румянец на щеках подруги. Только тут её осенило: рядом с ней спала цыганочка, которая продолжительное уже время, что называется обхаживала Инессу. Юлька почувствовала, что тоже краснеет, и отводя глаза, сказала:
  - Ну, конечно, Инн, какой базар, иди ложись! - и заторопилась, не оглядываясь в другой конец секции, где спала Инесса. Новое место показалось неуютным, необжитым, и не смотря на усталость Юлька долго вертелась с боку на бок, пытаясь заснуть. Отчасти ещё и от того, что пыталась сообразить, как можно влюбляться на верхнем ярусе, не потревожив при этом соседок с низу. И потому ещё, что всколыхнулось в ней под влиянием такой просьбы желание прижаться к родному плечу, ощутить знакомое прикосновение твёрдых ладоней. Но усталость всё же взяла своё, и Юлька уснула, по-обыкновению, как выключилась. И приснился ей гадкий сон: будто целует её полураздетую Лёшка, но когда прижимает к груди, она, к ужасу своему, чувствует не его грудь, а женскую. Пытается отстраниться, посмотреть в глаза, но оказывается, что это уже не Лёшка вовсе, а какая-то ухмыляющаяся, разнузданная бабёнка, и шепчет она Юльке, что-то развратное и гадкое, словом совращает умело и нахраписто. И во сне этом Юлька вспыхивает от стыда и какого-то порочного возбуждения. Проснулась она с ощущением гадливости, и привкусом похмелья во рту.
  - Приснится же такое! - бурчала она себе под нос, одеваясь. Поспешно выскользнула из чужого прохода, и заторопилась в умывальник. Но похоже опасалась она зря, спросонок никто не заметил, что идёт она не со своего места. Весь день ей так и не удалось избавиться от ощущения гадливости, будто выпачкал её увиденный сон, а помыться нет ни сил, ни возможности. Шила чисто механически: привыкли уже руки выполнять определённые движения, и делали это независимо от того, чем были заняты мысли.
  А на перекуре к Юльке подошла неприятно суетливая женщина по имени Астра, она была культоргом отряда и без конца старалась вовлечь всех в художественную самодеятельность. Благородная седина от природы вьющихся волос, делали её привычку лебезить особенно отвратительной, особенно, если она разговаривала с представителями администрации. У Юльки она вызывала смешанное чувство брезгливости и жалости, замешанное на злости к тем, кто позволял этой немолодой уже женщине лебезить и угодничать.
  - Юлечка, - начала она изгибаясь вопросительным знаком. Ты наверняка уже знаешь, что у нас проводится ежегодный конкурс между самодеятельными коллективами зон ко Дню Победы. Юлька фыркнула: - Знаю, знаю! А вот интересно в дурдоме между отделениями тоже такой конкурс проводится?
  - Ну, зачем ты так? - Астра состряпала укоризненную мину.
  - В клубе тебе понравится, тем более ты наверняка умеешь петь, или стихи читать. А за участие в художественной самодеятельности можно нарушение снять, досрочно!
  - А вот это вряд ли, - засмеялась Юлька, - К тому же, ничего такого я делать не умею, и вообще пашу в две смены. А петь "Вставай страна огромная" в зоне, вообще - шизофрения!
  - Нет, ты всё же приходи сегодня, я включу тебя в списки, вот увидишь, тебе понравится! Хорошо? Тогда до вечера! И не дожидаясь ответа, Астра быстренько убралась прочь.
  - Тьфу, ты, чёрт! - сплюнула Юлька, разозлившись на себя за неумение сказать твёрдое "нет".
  - Не в дерьмо, так в партию! - вечером подвела итог Нина, смеясь над огорчённой девчонкой. - Ты ещё в СПП(  секция профилактики правонарушений, нечто вроде добровольно принудительной народной дружины, членов которой считали официальными стукачами) и СКО ( совет коллектива отряда, функции почти те же, что в СПП).
  - Дед, ну зачем ты так, - перебила её Юлька, - ты же отлично знаешь, что в эти сучьи команды...
  - Да, знаю, знаю, что уже и пошутить нельзя? А в клуб ходи, это дело хорошее, всё лучше, чем в зоне слоняться, да дурью маяться. Тем более, ты та ещё артистка, и поступала там куда-то, или я путаю? - хитро сощурилась Нина.
  - Путаешь, не путаешь, нравится, не нравится, - забубнила обиженно Юлька.
  - На воле нравилось, а тут...
  - А, какая разница? Расслабься, и - вперёд! С таким сроком, ты не сидишь, а живёшь здесь! Поэтому понятия о воле и зоне, просто теряют смысл. К тому же не западло это.
  - А вот последнее меня вообще не беспокоит! У меняя своё западло: на мнение толпы внимание обращать!
  - Да, ты чего, малая? Съела несвежее? Слова тебе не скажи! - психанула Нина, и отвернулась в поисках спичек. Юлька тут же вытащила свой коробок, дала прикурить подруге, и послав ей воздушный поцелуй, тихо сказала: - Лопнешь! Нина рассмеялась, обозвала трахалой, и заторопилась по своим делам.

   А в клубе Юльке действительно понравилось, не смотря на то, что сама картинка: зечки поющие о войне, явно попахивала идиотизмом, народ подобрался заводной, на шутку и выдумку скорый. Некоторые действительно были и способны и талантливы. Ставили отрывок из фильма: " А зори здесь тихие...". Роль старшины Васкова исполняла высокая, сутуловатая молодая женщина, по имени Галя, правда Галей её назвать язык не поворачивался, так сильно походила она на парня. Широкоплечая, с узкими бёдрами, и резко очерченными скулами, поэтому кличка Тима, произошедшая от фамилии Тимофеева, как нельзя лучше ей подходила.
   - Ты, Юлька, будешь Лизой, - объявила она, как что-то не подлежащее обсуждению. - И в монтаже посмотри, какие тебе слова больше нравятся, возьми себе, выучи. А может что-нибудь знаешь по теме не избитое, предлагай!
  - Мне Варварство, Мусы Джалиля нравится.
  - Прочти!
  Вдохновлённая творческой атмосферой, Юлька стала читать, и пока она читала, сидящая за фортепьяно Мара, стала наигрывать что-то негромко, одним пальцем. И звуки эти чистые и редкие только усиливали впечатление от слов.
   - Здорово! - похвалила Тима, - оставляем! Пошли, курнём, потом прогоним ещё раз, и - расход, за нами третий отряд репетирует.
    Юльке казалось, что она была занята до предела, но с появлением репетиций, которые отнимали достаточно много времени, всё осталось по-прежнему. Время как-будто сжалось, давая место этому новому занятию. И занятие это не утомляло, а наоборот заряжало энергией: удачно найденное слово, интонация, жест приносили столько восторга и радости, что с это лихвой окупало затраченные время и силы. В эти дни у Юльки случился серьёзный разговор с Дедом, который едва не закончился ссорой.
  - Послушай, малая, к тебе прямо любовью пылают все наши тяжеловесы - хозяйственницы.( тяжеловес - осуждённая с большим сроком, хозяйственница - осуждённая за преступления против государственной собственности - взятки, растраты, и пр.)
  - Ага, я тоже заметила! - засмеялась Юлька.
  - Так узнай ненавязчиво адресочек дельный.
  - Что ты имеешь в виду?
  - Да брось, ты же с домушниками вращалась, скажи ещё, что не врубаешься!
  - Ты на что меня фалуешь? Выходит я и твой адресочек срисовать могу?
  - Срисовывай, только у меня акромя тараканов брать нечего!
  - Ты это серьёзно?
  - Серьёзней некуда!
  - Ясно.., значит я к человеку в душу влезу, повынюхаю всё, а потом его, её то есть - под молотки? За доброту и ласку отблагодарю?!
  - Именно, именно! А ты что же думаешь, что ценные наводки чистыми руками делаются?
  Юлька молчала, ошарашенно глядя на подругу, мысли одна безобразнее другой вертелись в голове змеиным клубком.
  - Хорошенькое дельце ты мне предлагаешь! Это что же получается? Будь у меня дом, и что от туда взять, ты и меня бы...
  - Ой, малая, ну что у тебя за привычка всё на личности переводить! - фальшиво заулыбалась Нина. Звонок, возвещающий конец перекура, избавил Юльку от необходимости продолжать разговор.
  - Всё, я побежала, у меня, как всегда завал! - Юлька улыбнулась натянуто, и убежала в цех даже не посмотрев по обыкновению Нине в глаза. Этот разговор станет первым клином, вбитым в их отношения. С этого момента Юлька начнёт иначе оценивать слова и поступки этой, на первой взгляд, дружелюбно расположенной к ней женщины.
  Размолвка с Дедом привела к тому, что Юлька стала всё больше сближаться с Марой. Впрочем, скорее всего, девушки сблизились бы так или иначе. Общие интересы к музыке, литературе, и общительные натуры обеих сделали своё дело: с каждым днём они всё больше и больше проводила времени вместе. Юлька писала незамысловатые рифмы, а Мара подбирала к ним музыку, получались песенки, которые они с удовольствием распевали, мечтая о том, что когда-нибудь эти попытки что-то сотворить будут интересны не только им двоим. Всё это настолько завертело Юльку, что она и думать забыла о свободе, но в один из дней прошлое снова заглянуло к ней на огонёк. Письмо от подруги пестрело именем Лёшка: Лёшка написал, от Лёшки передали, почему ты ему не отвечаешь?
  - По качану! - со злостью вслух выругалась Юлька, и отшвырнула исписанные Ленкой листы. Вскочила и заторопилась в проход к Маре.
  - Тук, тук, Маруся! - постучала она по металлической стойке кровати. Так полушутя, полусерьёзно женщины давали понять, что уважают личное пространство друг друга.
  - О-оо, что это с тобой? - Мара вытаращила на подругу, узкие в обычном состоянии глаза.
  - Да, злюсь! От Лены письмо пришло, так там в каждой строчке: Лёшка то, Лёшка это. Не доходит до меня почему из зоны в зону писать нельзя? У-уу, дурдом проклятый! Пионерский лагерь со спец режимом! Разрешили бы официальную переписку, всем бы легче стало! Кто б тогда через больничку ксивы гнал? Да, никто! Всё тут через ...опу вини козыри! И две пары трусов на полгода, и блузка одна на тот же срок, и чулки с косынкой да танками в любую погоду! Ненавижу! Как будто я воровать перестану, если всё это беспрекословно исполнять буду! А уж, если и юбка у меня сорок сантиметров от пола будет, тогда уж, к бабке не ходи, никого жизни не лишу!
  - Не заводись!
  - Чего не заводись?! Вон, последний этап на крытую ( закрытая тюрьма в Новозыбково, куда за систематические грубые нарушения режима содержания, или преступления в зоне, по решению суда отправляли на срок от года до трёх лет)за что погнали? За накрашенные глаза и короткие юбки? Это же курам на смех! Там такие росомахи сидят, наши - птенчики рядом! Рите за упаковку тефы трояк накинули! Уй, сучья зона, ****ская!
  - Всё, Юлька, всё! Донесут, что ты расходишься...
  - Да, срать я хотела, пусть доносят! Кому хочешь слова эти повторю! Вон - Юлька дёрнула головой в сторону коридора, - плакатов понавесили: мы уже не те, что были вчера, но ещё не те, что будем завтра! Совершенно верно, завтра я эту систему ещё больше ненавидеть буду! И уж конечно завтра куда больше смогу говна понаделать, нежели сегодня!
  - Да, что это тебя прорвало?!
  - Да, как тут не прорвать? На меня опять рапортину накатали не за х..., ни за яйца, значит следующий месяц опять без магазина!
  - Проживём!
  - Да я понимаю, что проживём! Но ведь это провокация чистейшей воды! Не лишали бы меня за всякую хрень магазина, я бы не напрягалась. Но голод не тётка, и мне придётся искать левых вариантов.
  - Юлька, я тебя умоляю!
  - Да, наплевать!
  - На что это тебе наплевать? - раздался за её спиной голос дежурной.
  - На идиотские требования в основном! - без задержки выпалила Юлька.
  - Ты в зоне без году неделя, а уже в каждой бочке затычка!
  - Так это от того, что я человек мыслящий, а следовательно не равнодушный, начала было Юлька, но Мара, понимая, что подруга сейчас договорится, схватила её за руку, и буквально поволокла из секции вон. Поначалу упираясь, Юлька, в конце концов, дала увести себя от явно назревающих неприятностей.
  А на улице, у липы тоже кипели страсти: толпа окружила замызганную с испитым лицом бабёнку.
  - Как ты могла? - вопрошала одна.
  - Да, что ты её спрашиваешь! - встряла другая, - она же всё на свете пропила, и мозги с совестью в первую голову!
  - У-уу, х...ная голова на змеиной шее! - распаляясь толпа, всё теснее сжимала кольцо вокруг своей будущей жертвы.
  - Да, что базарить! Бейте её, бабы! - первый же удар сбил бабёнку с ног, и толпа с остервенением принялась пинать упавшую ногами.
  - Кого это они? - спросила Юлька подходя поближе.
  - Детоубийцу! - ответил кто-то.
  - Ты что не читала? В газете про эту падлу писали: привязала детей к кроватке, и бухать подалась на соседний хутор. Под утро мороз под тридцать, хозяйка пошла скотину утеплять, и нашей говорит:, пойди, мол, детей посмотри. А эта в ответ: да, что им сделается! Ещё через день, не она - мразь, соседи забеспокоились, только поздно: девочка одиннадцать месяцев от роду, к кроватке примерзла, мёртвой нашли. А пацан два годика ножки отморозил, ампутировали... обе.
   - Менты! - заорал кто-то от груши. И точно, от ДПНКа ( постройка, где находится дежурный помощник начальника колонии, и весь состав дежурной смены конвойных) в полном составе бегом бежали всё без исключения дежурные. Юлька от души хохотала глядя, как ДПНКа - крупная, сильная женщина одной рукой ухватила кого-то за шиворот, выдернула из толпы, и легко переставила с полянки на асфальт. А потом пожимая плечами говорила:
  - Что-то я не заметила, кто именно её лупил?
  - Да, никто, Нина Леонидовна! Споткнулась она упала, мы просто хотели помочь ей подняться, а тут вы...
  - Ага, - кивнула ДПНКа кудрявой головой, - видела я, как вы ей подняться помогали, ногами!
  - Только вот кто конкретно помогал, проморгала! И как это я так? - удивлялась она, обращаясь к дежурной. Но та только пожимала плечами, старательно пытаясь стереть удовлетворённое выражение с лица.
  - Всё! Чтобы никаких больше движений, ясно?! - уже резко добавила она, и удалилась в направлении плаца.
  - Смотри ты, не спеленала никого! - поразилась Юлька.
  - Да она вообще путёвая! - отозвалась Мара, - только жаль мало суке этой перепало!
  - Так и насмерть запинать не долго!
  - Стоило бы.., да новый срок из-за твари тянуть неохота. Так переговариваясь, толпа расходилась по своим делам. А к дневной проверке, ко всеобщему удовлетворению, детоубийцу водворили в ШИЗО: за создание конфликтной ситуации. Однако наутро оперчасть, перетряхнув пол зоны, посадила ещё шесть человек, отобрав у каждой из них подписку-обязательство никоим образом не преследовать, и даже не замечать мать-убийцу.
   - В любой другой зоне эта тварь и полугода бы не прожила, - говорила с тяжёлым присвистом Шура, - и чего менты валандаются? Прямо, как родных оберегают! Но, зато, половинка теоферина - преступление века, сгноить готовы! Не понимаю... В России такого бл...тва не потерпели бы!
  - Так в России народ другой, - вступила в разговор ещё одна женщина, - а тут..,   
 - она презрительно сплюнула.
  - Чем это другой? - обиделась Юлька.
  - А вот доведётся посидеть, узнаешь!
  - Да, пусть я лучше никогда не узнаю, щедрая ты моя! - мгновенно отреагировала девушка, - тьфу, тьфу, тьфу! - и помрачнев, не стала приставать с расспросами.
  Жёсткий ритм гнал дни вперёд, и порой Юльке казалось, что день состоит только из подъёма и отбоя. Времени ни на что не хватало, она торопилась и не успевала, будто бежала вдогонку за кем-то заведомо неуловимым, кого и догонять-то по сути нужды нет. Но игра расписана так, что и бросить догонять не получается, невозможно это, немыслимо, против правил. И будет бежать она долго, гонимая не ею придуманными правилами, условиями, беззащитная и ограниченная ненавистными, мучительными рамками. Думая об этом по дороге в умывальник, Юля заметила, как смахивает с ресниц слёзы Зента: полная, добродушная женщина, которая неизменно вызывала у Юльки чувство жалости, из-за своей абсолютной неприспособленности к жизни в зоне.
  - Вы чего? - спросила она, сворачивая к Зенте в проход. Круглые, как спелые вишни глаза хозяйственницы с червонцем срока, глянули на Юльку с тоской, и слёзы потекли по бархатному, ухоженному лицу с удвоенной силой.
  - Кто-то при вас опять жестоко матерился? - пошутила она, пока Зента вытирала нос, прежде чем ответить. Та покачала седеющей головой:
  - Сына обокрали... - уже не слёзы, а жидкая боль текла из добрых вишнёвых глаз.
  Юлька вздрогнула, молнией сверкнул в голове разговор с Дедом, - Совпадение, - попыталась убедить она себя, но в слух спросила другое: - Много взяли?
  - Всё, что было более или менее ценное унесли.
  - Что тут скажешь, Зентинь, кроме одного - не смертельно это! Зента кивнула и даже попыталась улыбнуться Юльке.
  - Иди, иди, умывайся, а то не успеешь до отбоя, опять на тебя рапорт напишут!
  - Тьфу, тьфу, тьфу! - сплюнула Юлька, задержала на минутку руку на плече Зенты, и заторопилась в умывальник. А перед тем, как уснуть, долго разбиралась в поступке Нины, в том, что наводку дала она, сомнений не было. И в конце концов убедила себя, что с точки зрения криминальной морали Нина права. Правда что-то долго мешало ей с этим согласиться, но это что-то было таким незначительным, что соглашение явно можно было считать достигнутым.
      
                ***


  - Стой! - велел Влас, придержав Юльку за руку.
  - Вон, тот подъезд видишь?
  - Вижу!
  - Давай, если тебя через десять минут не будет, я поднимаюсь, смотри дверь не запри!
  - Лады!
  - Ну, с Богом!
  - Угу, - кивнула Юлька и, не оглядываясь, чтобы не выдать беспокойства, пошла к указанному подъезду. Поднялась на третий этаж, позвонила, сначала коротко, потом длиннее. За дверью было тихо, тогда она вдавила кнопку звонка и с минуту слушала резкий, бьющий по нервам трезвон внутри квартиры. Прошло ещё несколько минут напряжённого ожидания, и только тогда Юлька вынула из кармана заранее изготовленные ключи. Двери, как первая, так и вторая открылись безо всяких проволочек. Обычная, даже несколько убогая прихожая предстала её взору, такая же невзрачная обстановка выглядывала из открытых дверей комнат.
  - Чего тут брать-то? - успела подумать Юлька, прежде чем почувствовала, что Влас уже в квартире. Он всегда передвигался едва слышно, а в таких ситуациях, казался вообще бесплотным.
  - Дверь запри! - шепотом велел он ей, и проплыл в гостиную. Юлька, как можно тише вернулась к дверям и освободила защёлку. Возвращаться, к обыскивающему чужую квартиру, Власу возвращаться не хотелось, но назвавшись груздем, полезай в кузов, и она пошла. А Влас уже заканчивал аккуратно перебирать содержимое шкафа.
  - В буфете пошурши, только бардака не наводи! Юлька молча кивнула. На глаза ей попался серебряный кубок, и несколько безделушек в хрустальной вазочке-лодочке. Как вдруг Влас щёлкнул пальцами, и кивком позвал её за собой к выходу из квартиры, и сам крадучись пошёл к дверям туалета. Юлька ничего не поняла, пока не услышала звук открывающейся двери и женский голос на лестнице:
 - Ой, а кто это у нас?
  Юлька похолодела, конечно хозяйка помнила, что закрывала обе двери, и на все замки, а тут всё открыто, кроме защёлки. Дверь в квартиру отворилась, и на пороге возникла пожилая, измождённая женщина, и глазастая девчушка лет шести, с насторожёнными, любопытными глазами.
  - Здравствуйте, - вырвалось у Юльки, и она скорым шагом двинула на выход.
  - Здравствуйте, - растерянно ответила женщина, а Юлька уже поравнялась с ней, и готова была уже кубарем скатиться с лестницы, но женщина уже пришла в себя и с криком - Жулики! - схватила Юльку за волосы. Та резко рванулась, оставив в руках у потерпевшей изрядный клок волос, и прыжками через две ступеньки понеслась вниз. А следом за ней в таком же диком темпе скакал Влас. Один за другим они вылетели из подъезда и побежали в разные стороны. На автобусной остановке Юлька оказалась в мгновение ока. Подъезжавший автобус, казалось полз, и Юлька дрожала, как лист на ветру, потому что в ушах не умолкал крик жулики, и топот погони. С трудом сдерживаясь, чтобы не оглянуться, она запрыгнула в автобус, сердце колотилось где-то в горле, а лучи солнца, что пронизывали солон автобуса насквозь, жгли и мешали, как если бы Юлька уже стала тем существом, которому солнечный свет противопоказан. Доехала до дома уже совсем в подавленном настроении, но заходить побоялась: потерпевшая видела её в лицо, а стало быть могла запомнить, описать, а если так менты уже вполне могут быть где-то поблизости. И Юлька взяла курс на Корею - райончик с мрачной славой, который неизвестно почему получил такое неофициальное название. Но уже в самом этом названии, казалось заключались пороки, и страдания. Там в деревянных домишках ютились семьи портовых рабочих, там же проживали и Лёшкины предки. Идти туда не хотелось, но выбирать было не из чего. Двери Лёшкиного дома ей открыл Влас.
  - А тут как? - то ли поразилась, то ли даже обрадовалась Юлька. Влас усмехнулся.
  - Проходи, не стесняйся!
  - Юлька пошла в кухню, туда вела полутёмная прихожая без окон и запах подгоревшего лука. На столе красовалась бутылка водки, и блюдце с нарезанным яблочком. Поднесённую Власом рюмку она выпила одним махом, вяло захрустела яблочной долькой. А Влас тут же налил вторую, игнорируя нескрываемое неудовольствие остальной компании, и подал её девушке.
  - Штрафную, Юленька!
  Юлька кивнула, выпила снова, и только после этого, выбрав стул почище, опустилась на него, и, вытянув ноги жадно закурила. Как-то особенно нечисто было  сегодня тут, в Лёшкином жилище. Она и раньше не особенно любила заходить сюда: затхлая сырость первого этажа старого деревянного дома угнетала. Да и первый ли это был этаж? Окна начинались как будто из самой земли, рамы давно уже не открывались, и местами  уже вросли в почву. Крошечные форточки впускали совсем мало воздуха, и в доме почти всегда стоял смрад. Родители Лёшки спились окончательно, уборки не было наверное с тех пор, как Лёшу посадили. Юлька глядела на это убожество, и казалось ей, будто заползает оно через поры  и с каждым вздохов внутрь неё, парализуя и пачкая.
  - Пойдём отсюда, а? - она с тоской взглянула на Власа.
  - Пойдём! - бодро согласился он.
  - А чего так? Посидели бы ещё! - Лёшкин отец с сожалением поглядывал на пустой пузырь, и со слабой надеждой на Власа. Тот усмехнулся поймав его взгляд, и достал из бумажника десятку:
  - Держи, герой! И запомни: мы с Юлькой пили у тебя два дня, вчера и сегодня. Пили крепко, ни на сто не отвлекаясь, со всей серьёзностью и неотлучно, понял?
  - Понял, ясное дело! Не боись, не настолько я допился, чтобы позабыть два дня, которые с родной невесткой пробухал! - и Андрей как-то мерзко ухмыльнулся. Юлька открыла было рот, чтобы потребовать объяснений, но Влас взял её за плечи, и твёрже, чем обычно сказал: - Уходим, Юля, тихо уходим!
  Мысленно сплюнув, Юлька последовала за ним. А на улице ярко светило солнце, вот-вот должен был закончиться рабочий день, и Юльке вдруг стало совсем противно от того, что жила и двигалась она в каком-то другом измерении, по-другому радовалась, по-другому грустила, не так...
  - Что-нибудь зацепила? - прервал её размышления Влас. Юлька молча протянула ему пакет.
  - Не густо, но я тоже кое-что нашёл - и он открыл пухлый бумажник, Юлька присвистнула, но тут же подумала: наверное гробовые, а иначе откуда в такой более чем скромной квартирке такие деньги. И она отвернулась...
  - Не дрейфь, - по своему поняв её пренебрежение, - начал Влас. - Завтра перекрасишься, подстрижёшься, хрен тебя терпила опознает! А сегодня гуляем, все мрачные мысли - к чёрту! Договорились?
  - Договорились...
  Через две недели она подстриженная и перекрашенная сидела в кабинете следователя между двумя женщинами статистками, внешне спокойная, но с колотящимся где-то в горле сердцем. Даже когда наглый следак, вопреки правилам проведения опознания, велел ей встать и поздороваться, она без возражений встала и поздоровалась, глядя потерпевшей куда-то в переносицу. Но пожилая женщина, покачав седой головой, отвечала со вздохом: - Нет, не она! Не возьму грех на душу! Глубоко в душе Юлька охнула, неуютно и болезненно сжалось всё тело от слов: не возьму грех на душу! Едва не заплакав, поняла, что запомнит эти слова на всю жизнь.

                ***

  Вот и теперь болезненный неуют соглашения с собой камнем висел на сердце, портил настроение, мешал дышать. Но что собственно можно было изменить?
  - Наплевать и забыть! Я-то что могу сделать? Всё, спать! - скомандовала себе Юлька. Скомандовать-то скомандовала, но долго ворочалась и уснула недовольная. А утром и вовсе встала не с той ноги: копалась как никогда долго, опоздала на зарядку, вышла из отряда только со звонком на завтрак. Возле ворот собралась уже целая толпа народу.
  - Чего там опять? Почему не пускают? - спросила Юлька подходя к Маре. Сонная Мара только пожала плечами. А толпа осатанев от ожидания и мелкого нудно-противного дождичка, разразилась ругательствами:
  - Да, открывай, на фиг!
  - Открывай, сука!
  - Шевелись уже падла! - шумела на все голоса толпа. Дежурная в плащ-палатке флегматично крутила в руке связку ключей, и казалось не слышала несущихся в свой адрес ругательств, которые становились все более безобразными и отвратительными.
  - Чего спрашивается дожидается? - повернулась к Юльке дрожащая, плохо переносившая холод Мара.
  - Трудно сказать, - пожала мокрыми плечами Юлька, - Может памятник самой себе изображает, а может чувствует себя феодалом в ленном поместье. Впрочем, чего хотеть? Голова - два уха! - язвительно закончила Юлька. В это время отборный мат, которым уже вовсю поливали дежурную прекратился, и Юлькина реплика отчетливо прозвучала в наступившей тишине.
  - Владимирская, зайдёте на вахту, напишите объяснительную, - невозмутимо, немного растягивая слова, велела дежурная.
  - Вот чёрт! Опять... - Юлька огорчённо махнула рукой, даже не спрятав, по обыкновению, дымящуюся сигарету в рукав телогрейки. Передвигаться по зоне и курить правила запрещали, и схлопотать за это очередной рапорт было проще простого, но Юльке уже было на это наплевать, потому-что обидно до чёртиков.
  - Мар, ну правда, скажи, разве это нормально? Как её только не костерили, всё как с гуся вода! Стоило мне рот открыть, и - на тебе! Зайдите на вахту! Всё, доканали, закроюсь на хрен!
  - Да, что ты ! А как же я, мы? Пойми, менты только этого и ждут: сначала трюм, потом ПКТ, а там вперёд на Новозыбеово! И - порядок! Нет тебя в зоне!Так зачем им задачу облегчать? Пусть потеют!
  - Ладно, молчу!
  - Вот и хорошо! - Мара заулыбалась и тут же скривилась.
  - Ты чего? - заволновалась Юлька.
  - Зу-ууб! - простонала Мара, хватаясь за щёку.
   Зубного почти все в зоне боялись до судорог, к тому же подолгу болела, вот и считалась зубная боль чем-то вроде постоянного спутника жизни. Не выдерживая, некоторые особо отчаянные, рвали друг другу зубы плоскогубцами. Основное же большинство подолгу мучились, ели горстями анальгин, который ещё надо было умудриться достать. Таблетку в санчасти выдавали с пристрастием, и оглядкой на личности, кроме того, лекарство полагалось пить на месте, в присутствии медсестры. Поэтому для болящей таблетки собирала едва ли не вся бригада, но и этого, как правило было недостаточно: далеко не всем удавалось вынести вожделенный препарат. Тогда в ход шла "универсальная" таблетка - теофедрин, которая помогала и от повышенного и от пониженного давления, от кашля и от мозолей, от изжоги, от зубной и головной боли, и даже от поноса. Правда лечение это было дорогим и опасным: "папа" теофедринщиц на дух не переносил.
  - Пошли в санчасть! - заторопилась Юлька.
  - Не успеем...
  - Ещё как успеем! Наши почти последние заходят! - и она поволокла подругу из строя, по дороге прихватив ещё двоих приятельниц. В санчасти им удалось выпросить и вынести по половинке анальгина.
  - Буду кусочками на зуб класть, - отчаянно вздохнула Мара.
  - Может попробуем вырвать? - не особенно рассчитывая на согласие, предложила Юлька.
  - Там один корень, отпадает! - отмахнулась Мара. На производстве Юлька со всех ног рванула к Деду. - Нин, выручай, колесо какое-нибудь надо, у Маруси зуб болит, страх!
  - Как назло, ничего нет! - расстроилась та.
  - Обратись к Шуре, у неё в заначке всегда что-нибудь есть.
  - Ага, попробую! Но день был неудачным: оббежав добрый десяток знакомых, Юльке ничего не удалось найти, кроме одной таблетки тизерцина( нейралептик: усиливает действие анальгетиков, обладает седативным действием)
  - Маруся - это сонник какой-то по-моему, но может помочь, будешь?
  - Ой, буду, всё что угодно буду, сил нет терпеть! - и она протянула узкую ладонь за таблеткой. Смуглое личико её посерело, веки опухли от слёз, и вид был настолько жалким, что у Юльки навернулись на глаза слёзы. Она быстренько чмокнула Мару в макушку, и побежала в свой цех, где её уже конечно ждал завал. Выкинув из головы все тревоги, она сосредоточенно шила, и через час с небольшим, снова решила сбегать проверить, как чувствует себя её любимая подружка. Но Мары на рабочем месте не оказалось.
  - Где Маруся? - поинтересовалась она у Люды, которая помимо всего прочего была бригадиром а Мариной бригаде.
  - В шкафу спит! - с издевкой отозвалась та.
  - Спит?! - переспросила Юлька цепенея, и оглянулась: возле Мариного пуговичного полуавтомата высилась гора сложенных друг на друга сорочек.
  - А что ты не отбиваешь? План сдали?
  - Нет, не сдали, и отбивать я не собираюсь! Вы будете всякую гадость глотать, а я за вас работать?! Не угадали!
  - Но ты же видела, у неё зуб болел! - попыталась что-то доказать обескураженная Юлька.
  - За кого ты меня держишь? Я что не понимаю, что вы обе обглотались, только по тебе не видно! И вообще, чтоб ты знала, я докладную напишу почему бригада план не выполнила!
  - Ах ты, сука! - дёрнулась к ней Юлька, зверея от взгляда светлых, упрямых глаз, нащупывая острые ножницы, что лежали рядом с полуавтоматом. Кто-то перехватил её левую руку, лишив таким образом возможности приблизиться к Людке. И тогда она, в ярости запустила ножницами в ненавистную физиономию, но промазала: ножницы лишь просвистели у Люды над ухом, начисто стерев с лица выражение упрямого превосходства.
  - Успокойся, Юля, пожалуйста! - заговорила она мягко и твёрдо одновременно, пятясь подальше от потерявшей над собой контроль девушки. А на Юльку уже со всех сторон навалились девчонки.
  - Гнида, докладную она напишет! Я те напишу, я те по всей морде разрисую! - дёргалась в руках подруг Юлька. Люда же, была далеко не глупой женщиной, и к счастью не лишена дипломатических способностей, поэтому продолжала увещевать взбешенную Юльку, едва ли не с материнской лаской, и Юлька остыла.
  - Всё, отпустите, пробурчала она с неудовольствием, уже почти сожалея, что позволила себе сорваться. Раздвинула девчонок, и круто развернувшись пошла к своей бригаде. На разводе Мару буквально болтало из стороны в сторону.
  - Не переживай, Маруся, я пойду к начальнице и скажу, что ты ни в чём не виновата. Это же я дала тебе таблетку, и ты не знала что пьёшь.
  - Ты сдурела, Юлька, даже не вздумай! Или лишат лавки обеих, или посадят, тоже обеих! - вразумляла подругу Мара.
  - С какой стати обеих?!
  - Юлька, послушай, что я говорю, - предприняла ещё одну попытку Мара. Но Юлька упрямо дёрнула плечом, и набычилась, давая понять, что разговор окончен.
  - Пионер ты, пионер Петя! - еле ворочая языком сокрушалась Мара.
               

                ***

  - Слово тебе даю, Владимирская, ты поедешь в Новозыбково! Слово офицера - быстро поедешь! - неприятно щуря бесцветные, будто рыбьи глаза, говорила начальница оперчасти, опираясь руками на стол. Глаза её с бледными, как будто лысыми, без ресниц векам, напоминали глаза змеи, потому что уловить когда они моргали было невозможно: собеседник непроизвольно отводил взгляд.
  - Кто дал тебе эти таблетки? Кто принёс?
  - Во первых таблетку, а не таблетки. А кто дал, простите, сказать не могу.
  - Ты мне Зою Космодемьянскую не строй! - прямо-таки зашипела оперша. - И запомни: в этом кабинете, говорят все без исключения, все! - она сделала ударение на последнем слове, и Юльку передёрнуло, так сильно походила эта женщина на змею.
  - Не спеши с ответом, подумай, информация, как и ложка дорога к обеду! Юлька всем видом выражая отказ молчала.
  - Жаль, - после паузы обронила хозяйка кабинета, - Ты производишь впечатление не глупой девочки, но может я ошибаюсь. Иди! - закончила она, по прежнему не моргая глядя на девушку.
  - Что, давит? - кивнула, вышедшей из кабинета Юльке, одна из женщин дожидавшихся вызова перед кабинетом. - Этот устав в юбке раздавит, будь уверена, и ни одна волосина, ни на каком месте у неё не дёрнется!
  - Юлька неопределённо повела плечами, но в голове пульсировало: - Раздавит, раздавит... Почему бы и нет? Это не сложно, когда она в погонах, а я в телогрейке. Легко считать, что я нарушаю, глотая всё, что ни попадя, когда к её услугам аптеки, у меня половинка аспирина - панацея. А уж если я левую передачу заказала с голодухи, в то время, как она ест в волю, то это уж совсем катастрофа - преступление века! Похавала бы она с месяцок фантазию( рыбный гуляш из плохо очищенной рыбы)Небось по-другому рассуждала бы! С-сука! - с шипением выплюнула Юлька последние слова, сталкиваясь в дверях, с мало знакомой девчонкой.
  - Я?! - карие глаза уставились на неё с обидой. - Я - сука?
  - Тьфу, дьявол, ты тут при чём?
  - Так ты же сказала...
  - Это я не тебе, - буркнула Юлька отодвигая ошеломлённую девчонку. В отряде, без всякой цели прошлась туда-сюда, и снова выскочила на улицу. Куда приткнуться, где спрятаться? Кругом глаза-глаза... Господи, куда зарыться?! Замотавшись в поисках уединения, заскочила наконец в туалет, присела на корточки, положила ладонь на бортик половинчатой двери, чтобы не тревожили стуком и уткнула голову в колени.
  - В принципе ничего не произошло, расстрел не грозит, крытая? Так и там люди живут! Но как обидно-то, чёрт! Но тут её мыслям стали мешать звуки из соседней кабинки, где была комната гигиены, и дверь закрывала проём полностью. Юлька отказывалась верить собственным ушам, но верить приходилось, тем более, что раздался прерывающийся голос: - Ногу по-выше подними! Волосы у девушки встали дыбом, и она с треском вылетела из кабинки. Вылететь-то вылетела, но чувство гадливости унесла с собой. Причем гадко было не только за тех двоих, но и за себя почему-то. Но почему? И вдруг как жаром обдало от того, что вспомнила.

                ***

  Лёшка в ту пору уже сидел, когда Влас, Шурик и Юлька решили устроить репетицию Нового года. Это был первый Новый год без Лёшки, и наверное поэтому Юлька напилась так, что сознание происходящего отключилось задолго до того, как она пошла спать. То есть передвигалась, говорила, но уже не соображая и не контролируя себя абсолютно. Впрочем всё это она припомнила уже утром. А очнулась ночью, в тот момент, когда отвечала на чьи-то ласки. Включившийся мозг, заставил её на мгновение замереть, но в ухо ей, вместе с горячим дыханием проник шепот: 
  - Ну, что ты девочка, не останавливайся! - говоривший умело коснулся губами её уха, шеи, и плоть предательски отозвалась, не смотря на то, что к ужасу своему Юлька узнала голос Власа. В такт движениям его тела в мозг били мысли: - Что я делаю, зачем?! Скинуть его что-ли... Глупо, ведь не сию секунду это началось! Ма-моч-ка-аа!!! Наконец Влас зарычал, несколько раз содрогнулся, и крепко сжимая её тело, подмял под себя, как дикий зверь добычу. Повременив несколько секунд, Юлька разжала его руки, выскользнула из постели, и бросилась в ванную комнату. Гадливость, обида, отвращение к собственному телу, злость на отключившийся мозг, всё это перемешавшись вскипело в ней, да так, что она заревела в голос, захлёбываясь струями воды.
  - Дрянь, скотина, шлюха! - яростно шептала она, чуть не в кровь раздирая мочалкой тело.
  - А он-то, он! А что он? Баба рядом, не сопротивляется, почему не трахнуть? Но, должен же он был понимать, что я спьяну не соображаю с кем в койке? А почему собственно должен? Никому ничего он не должен! И вообще, ему-то какая разница? - спорила сама с собой Юлька, заливаясь слезами и подвывая. Постояв под душем ещё какое-то время, вдруг разозлилась, приказала себе прекратить истерику, наплевать на всё и растереть. Выключила воду, забралась в халат, и вышла из ванной с высоко поднятой головой: - Будем считать, что я сама этого хотела! - пробормотала она, содрогаясь от противоречия. А Влас уже разлил по рюмкам коньяк, разделил на дольки апельсин, и отсалютовал своей Юльке: - Твоё здоровье, девочка!
  Она присела на край дивана, взяла свою, пригубила, и равнодушно бросила: - Я не знаю как это получилось... Зря всё это!
  - Э, нет, я думаю, мы с тобой давно этого хотели, - заспорил Влас.
  - Ошибаешься! - хотелось крикнуть Юльке, но она только покачала головой, и залпом допила свой коньяк.
  От воспоминаний её снова передёрнуло и в голове против воли стали складываться строчки:
                Душно, муторно, как в яме,
                Грязь, объедки, всё как на ладони,
                В этой жалкой и жестокой драме,
                И тогда, ну а теперь и в зоне!
    - Стихоплёт хренов! - обругала она себя вслух, и вдруг услышала пронзительный, и как будто слишком ранний звонок.
  - Что за чёрт? - не успела удивиться она, как в секции зажёгся свет.
  - Женщины, одевайтесь, и пожалуйста на проверку, строиться на плац! Щурясь от яркого света, Юлька с удивлением заметила начальницу отряда.
   - Давайте, женщины, не копаясь, спокойно и быстро выходим! - говорила она, проходя вдоль ряда коек, расталкивая особенно крепко спящих женщин. Ворча и матерясь себе под нос, народ одевался и бухая плохо зашнурованными танками, тянулся на выход. А на улице, в толпе, уже шелестело манящее слово - побег! Вопросы кто, где, когда, шуршали серыми мышками следом.
   - Ну, начнётся теперь! - тихо забубнила, неизвестно откуда взявшаяся Мара.
   - Шерстить будут, только держись! Этого только до полного счастья не хватало! И после этих слов, Юлька вдруг отчётливо поняла, что отправки на крытую ей не избежать: - Разве что чудом!
  - Что? - переспросила Мара, а Юлька не удивилась, когда поняла, что последние слова сказала вслух.
  - Представь: говорят три цыганки по трубам ушли!
  - Как по трубам?
  - А молча, прямо над ДПНК и протопали!
   Действительно, всю зону со стороны лакокрасочного завода полукольцом опоясывали трубы парового отопления, поднятые на бетонные опоры метрах в четырёх над землёй. Последний пролёт этих самых труб,извиваясь, уходил за зону прямо над крышей ДПНК. Он-то и послужил беглянкам своеобразным мостиком к свободе.
  - Во, дают! - встрепенулась Юлька, - точно не зря их туземцами окрестили! Хотя, куда до них аборигенам, - это же голимой обезьяной надо надо быть! Не в полный же рост они шествовали. Но - дуры, как ни крути! Бежать чтобы поймали? Вряд ли у них до конца дней припасено, - и Юлька пренебрежительно махнула рукой.
  - А я бы тоже пошла! - мечтательно протянула Мара.
  - Вот уж не поверю! - засмеялась Юлька, но тут же оборвала смех, к их бригаде в третий уже раз подходила начальница со списком, чтобы вновь устроить пофамильную перекличку.
  - Знаешь, - зашептала Мара Юльке на ухо: свой срок и статью, я уже давно ненавижу, но чувствую, что очень скоро и имя с фамилией опротивят.
  - А что это все менты в зоне? - притиснулась к подругам Светофор.
 - Ну, ты даёшь!Четвёртый час стоим, а она только заметила! Побег - это ЧП, а раз так их всех пригоняют. Не нас одних из тёплых постелек повыдёргивали - служба!
  - Так теперь хозяина турнут! - радостно выпалила Светофор. Девчонки на неё зашикали, и тут к счастью, пролаяла в замёрзший мегафон ДПНК: Проверка окончена, можете расходиться!
  Застоявшаяся, как лошадь Юлька, не дожидаясь подруг, пулей рванула к отряду. Но, как оказалось она, она не была первой: под сеткой предзонника суетились несколько девчонок, подбирая туго скрученные, явно тяжёлые пакеты.
  - Ни фига, себе! - присвистнула Юлька, - все менты в зоне, а они переброс взяли! Да, и кто мог предположить, что цыганята именно сегодня подорвут! Скорее бы Ворона откинулась, уж она-то меня загреет! - подумала Юля, и даже потёрла ладони в предвкушении, но тут же сникла: если конечно меня на крытую не угонят, - вернулась утренняя тоскливая мысль.
  На производстве Юльку неприятно поразила откровенная рисовка, с которой носились по цеху явно обглотанные девчонки.
  - А потом будут искать кто их вломил, - шепнула ей подошедшая сзади Нина, и протянула пачку сигарет, - Пошли, покурим!
  - Ты же видишь, завал! - отмахнулась Юлька, складывая друг на друга сорочки.
  - Да, пошли! Разошьёшся!
  Юлька пожала плечами, и нехотя пошла за Дедом.
  - Ну, чего ты хотела? - нетерпеливо спросила Юля, как только они вошли в уборную и закурили.
  - Поговори с Веркой, пусть подкинет колёс.
  - Ну, ты даешь! И как я  это по твоему сделаю?
  - Обыкновенно: подойдёшь и скажешь открытым текстом.
  - А чего сама не спросишь?
  - Тебе быстрее даст!
  - С чего бы это?
  - А с того, что на твои пацанские выходки виды имеет!
  - Скажешь тоже... - оторопела Юлька.
  - Сходи, - голос Нины стал умоляющим, - Шурке плохо!
  - Твою же мать! - выругалась Юлька и отшвырнула окурок, - пойду, но обещать ничего не могу, ты же понимаешь, как получится!
  - Получится, получится! - радовалась заранее Нина.
  Но сначала надо было расшить завал, который, естественно увеличился за то, короткое время, что Юлька отсутствовала. И расшиваясь злилась, пытаясь понять, что ей больше не нравится: просить у девчонок колёс, или знать, что Шура задыхается от застарелой астмы и бездействовать.
  - Вот, с-сука! - ругалась она вслух, - а если бы Нинка знала, что я видела, как они грев брали? Небось предложила бы потребовать, а не попросить этих сраных колёс, как долю за молчание! Одно слово: сучья зона, и законы тут сучьи! - продолжала она бубнить, пользуясь тем, что гул машин делал её бубнёж ни для кого не слышным.
  - Чёрт, а закатиться после сегодняшнего и вправду не помешало бы! Тут же мимо неё, очень кстати, пронеслась Верка.
  - Вер, - окликнула её Юля.
  Та затормозила и, пошла к Юльке, игриво улыбаясь.
 - Что, Верунчик, жизнь у тебя гораздо веселее моей? Не поделишься настроением, за сигареты конечно!
  - Сколько тебе надо?
  - Пару штук обязательно, можешь, дай больше, не обижусь!
  - Пойдём!
  Скрывая недовольство, Юлька снова вылезла, пнула втихаря так и не расшитый завал, и пошла за Верой. Через минуту она уже жевала горькую таблетку, сжимая в кулачке ещё несколько штук.
  - А Нинка-то, Нинка! Надо отдать ей должное: всё как и было предсказано!
  - Спасибо, Веруня! - перебила она собственные мысли, вытирая воду с губ, - дома сигареты отдам!
  - Да, можешь не отдавать, мне мало осталось!- отозвалась Вера, кокетничая.
  - Сколько?
  - Два месяца.
  - Счастливая! - искренне позавидовала Юлька, хотела ещё что-то добавить, но осеклась увидев в дверях туалета мастера.
  - Девочки, в чём дело? Разве сейчас перекур? Давайте-ка быстренько по своим местам!
  Юлька без сожаления покинула Веру, говорить с ней в общем-то было не о чем, и заторопилась, но не к себе в цех, а наверх к Деду.
  - Ну, что я тебе говорила! - обрадованно воскликнула она, принимая от Юльки спичечный коробок с колёсами.
  - Да уж, на слово тебе верить можно... - и Юлька двусмысленно хмыкнула.

                ***

  Так же двусмысленно она хмыкала, когда Влас предложил ей и Сане, давнишнему Лёшкиному приятелю, не хитрую, казалось бы, затею. Лёшка сидел, деньги нужны были до зарезу, а Влас, если и появлялся, то на дело не звал. То ли у самого ничего подходящего не было, то ли просто чего-то выжидал. А Юлька, после новогодней репетиции, сама не напрашивалась, задавать вопросы вообще в голову не приходило, так уж повелось.
  - Ого, ты снова не одна, девочка! - не преминул поддеть Юльку Влас, - что за товарищ, близкий или не далёкий?
  - Знакомься, это - Саня, - делая вид, что не замечает подначки, отозвалась Юлька.
  - И, пожалуйста, не называй меня девочкой, у меня имя есть.
  - Хорошо, хорошо, не буду! - как-то быстро согласился Влас.
  - Я вообще-то по делу, как приятель твой, при нем о деле говорить стоит?
  - Стоит.
  - Тогда, вот что: отныне вы, мои юные друзья, студенты. Студенты мединститута, только не обольщайтесь это не на долго, и грызть гранит науки не придётся, а придётся только-то и делов: ампулы продавать.
  - А вот это - х..! - Юлька сделала резкий неприличный жест, неожиданно даже для себя самой. Влас заржал жеребцом, а Саня, по всему видать, вообще лишился дара речи.
  - Не боись, Юльенька, не наркоту, глюкозу! Правда под видом импортного, и абсолютно безотказного средства для прерывания беременности. Думаю ты изобразишь студентку с лёгкостью необычайной, а вот приятель твой как?
  - Не извольте сумлеваться, барин! - съехидничала Юля, - только вот какой тебе резон нам эту идейку подкидывать? Из альтруизма? Так это не про тебя.
  - Хороший вопрос, вот за что я тебя и ценю! А нужна мне будет доля с вашего навара.
  - Большая?
  - Нет, зачем? По двадцатке с каждой ампалухи, вы смело можете по полтине отдавать.
  - Грабишь!
  - Да, нисколько! Идея всегда денег стоит, а такая вообще на вес золота. Кроме того, я вас сразу проинформирую, как только начнутся забеги терпил к ментам, что бы вы, мои драгоценные, своевременно на дно ушли. Механизм продаж рассказать, или сами сообразите?
 - Да уж попробуем, вроде не по уши деревянные! Если уж совсем получаться не будет, тогда, куда деваться, к барину с челобитной пойдём.
  - Что-то ты, Юленька кусаешься, да ладно, удачи я тебе всё-равно пожелаю, лицо-то я заинтересованное, - и он положил на стол стопку коробочек с ампулами.
  - Эти ампулы я уже почистил, а на будущее: ацетоном прекрасно надпись снимается.
  - Новых тебе идей! - фыркнула вслед ему Юлька.
  - Ну и как ты себе это представляешь? - спросил Саня, когда за Власом захлопнулась дверь, и морщась добавил: - ох, и тухлый этот твой патрон! И что он там почистил, объясни!
  - Да с ним давно всё ясно! А идея не плохая, точно, тем более мы без денег вообще, так что погнали наших городских в сторону деревни! А почистил он название: на каждой ампуле пишут название препарата и процентное содержание раствора, вот эту надпись он и уничтожил: наш препарат заграничный, экспериментальный, его ещё никак не обозначают, усёк?
  - Усёк, только мне-то что делать, пока ты умными словами сорить будешь?
  - Барышням глазки свои большие строить, и улыбаться, как ты умеешь!
  Саня действительно умел как-то по особенному улыбаться: улыбка его чистая и бесхитростная тут же рождала к нему доверие, впрочем он это доверие, почти всегда оправдывал, по крайней мере если речь шла о своих.
  Через пол часа студенты уже топали по парку, с коробочкой со шприцами, и десятком ампул в свежезапечатанной упаковке.
  - Баяны-то нам зачем? - не понял Саня.
  - Затем! - огрызнулась Юлька, она нервничала, и потому срывалась, - ты же кололся и колоть умеешь, вот и будешь девочек колоть, у них таким навыкам откуда взяться?
  Саня явно чуть не подавился, но смолчал соглашаясь, другого выхода у него в принципе не было.
  Парк по летнему времени был полон гуляющими, попадались и беременные, но тут до Юльки дошло, что очевидная беременность это не совсем то, что им нужно.
  - Вот, овца! - обругала она себя вслух, Сашка удивлённо на неё уставился.
  - Нам же с тобой не те нужны, кто родить собирается, а те, кто хотят избавиться! А маленький срок не разглядишь! Вот сволочь, генератор идей, мать его! - злилась Юлька, усаживаясь на скамейку и закуривая. И тут по соседству с ними на лавочку уселись две девчонки, по виду даже моложе, чем они сами. Одна из девчонок была явно не на шутку расстроена.
  - Мать меня убьёт! - услышала Юлька отчаянные слова.
  - А если абборт? - предложила расстроенной девушке подруга. Дальше Юлька уже не слушала, а повернувшись к Саше, заговорила несколько громче, чем предполагала обычная беседа.
  - Знаете, Дмитрий, я бы не отказалась иметь у себя в запасе, на всякий случай, так сказать одну из этих замечательных ампул. - Это же так удобно: один укол, и всё! Ведь не всегда удаётся уберечься от нежелательных последствий бурной любви. Что ни говори, заграница - это заграница, там умеют делать нужные вещи! Безвредно, безопасно, безболезненно, красота! А самое главное, никаких страшных последствий вроде бесплодия. Краем глаза Юлька заметила, что старания её не напрасны: девушки напряжённо прислушивались. Ещё несколько минут она распиналась по теме, потом глянула на часы, со словами: - Заболтались мы с вами, Дима! - поднялась со скамейки. Сашка, явно проникся темой, поэтому добавил: - Да, да, конечно, ведь профессор нам назначил на пять, а он терпеть не может, когда опаздывают!
  Парочка начинающих аферистов угадала верно: как только ни тронулись в путь, темноволосая девушка, подруга той, что попала в интересное положение, воскликнула:
  - Подождите, подождите, пожалуйста! Приятели улыбнулись с деланным недоумением.
  - Понимаете.., - девчонка замялась, но продолжала: - моя подруга в катастрофическом положении, и мы случайно услышали ваш разговор, правда, совершенно случайно!
   Юлька про себя хмыкнула, но мины серьёзной не потеряла.
  - Так вот, - продолжала темноволосая, - не согласились бы вы ей помочь? Продайте, пожалуйста одну из этих замечательных ампул, о которых вы только что говорили. Продайте, умоляю вас!
  - Я.., всё понимаю, - мялась Юлька, - но это отнюдь не наше имущество! Мы, так сказать, всего лишь курьеры.
  - А хозяин, хозяин кто? Вернее, точнее, меня совсем не касается кто он, но может быть, вы могли бы поговорить с ним, уговорить, уступить одну ампулу нам! - от волнения путалась в словах девушка, и едва не плача ухватила Юльку за руку шепча: - За любую цену, за любую!
  Паршивцы скорбно переглянулись: - Едва ли он согласится...
  - Но может вы всё же попытаетесь? Вопрос жизни и смерти! - не унималась бедолага.
  - Да эти препараты ему для исследований нужны! Таких вообще в Союзе нет!
  - Ну, скажете, что разбили одну нечаянно, не убьёт же он вас!
  - Можно попробовать... - протянул неуверенно Сашка.
  - Ой, я даже не знаю... Тогда надо очень быстро, мы уже опаздываем. У вас деньги с собой есть? За здорово живёшь мы рисковать отношением профессора точно не станем.
  - Есть, есть! Пятьдесят рублей и бутылка коньяка вас устроят? - тут же проявила способность быстро мыслить темноволосая.
   - Вполне, - так же по деловому согласилась Юлька.
  - Только чтобы времени не терять, придётся сделать укол где-то в ближайшем подъезде.
  - Что ж, делать нечего, пошли!
   Компания двинулась в сторону Фрича Гайля: на этой улочке с удивительно красивыми домами были действительно очень чистые и ухоженные парадные. Там, и получила, попавшая в безвыходную ситуацию девушка выход в виде десяти кубиков глюкозы внутривенно. А через две недели Юлька с Саней нос к носу столкнулись с этой девчонкой в кафе под название Аллегро, куда они заявились в поисках очередной жертвы. Сашка попятился, Юлька замерла, забыв выдохнуть воздух, но вопреки всякому здравому смыслу, девушка бросилась к ним обниматься,
 благодарить, и приглашать в компанию за свой столик. Оказалось волшебный препарат подействовал, как и было предсказано, в полном соответствии со сценарием. Дуэт начинающих негодяев вылетел на улицу хохоча. Собственно было от чего: с такой силой самовнушения на каждом шагу не столкнёшься.
 
                ***

   Юлька и сейчас усмехнулась, вспомнив сияющую счастьем физиономию девушки, имени которой она даже не запомнила. И долго ещё они с Саней рассказывали друзьям эту историю больше похожую на анекдот.
   А вот усмехаться в зоне без видимого повода, как раз не следовало:
  - И с чего это мы скалимся, Владимирская? - с подозрением поинтересовалась, проходящая мимо в этот момент дежурная.
  - Что вы, Боже упаси, это я мыслям своим улыбаюсь! По другой причине, разве ж я посмела бы? - ёрничала Юлька.
   - Поговори! Дай-ка я тебя прошмонаю!
   - Ой, зачем вам лишняя работа? Можете мне на слово поверить, нет у меня ничего запрещённого!
  Но дежурная стояла в позе хирурга готового оперировать, и Юлька со вздохом поднялась со своего места, развела руки в стороны, и застыла в ожидании. Надзирательница профессионально быстро прощупала, и охлопала все подозрительные на её взгляд места в Юлькиной одежде, и недовольно отодвинула её от себя. Желание съязвить жгло и мучило девушку, но неимоверным усилием воли она сдержалась. Неприятности были ни к чему. Только не знала она ещё: неприятности, если собираются обрушится, обрушатся всенепременно, не смотря ни на какие меры предосторожности. Такая уж у них, у неприятностей особенность. Вскоре прозвенел звонок об окончании рабочей смены, затем звонок на развод. Но судя по всему, Юлька этих звуков даже не слышала, Но подчиняясь по инерции движению толпы, вышла из производственной зоны вместе с бригадой. За воротам на скамеечке у отряда толпа с увлечением оплёвывала какую-то бабёнку со следами всевозможных злоупотреблений на лице,  и лицо это выражало злобное и тупое непонимание происходящего.
  - Прикинь, эта сука кошку нашу со второго этажа х-нула, да так, что бедный зверь ночь промучившись, к утру издох!
  Юльке вспомнилась любимица всей зоны, пушистая, трёхцветная кошечка, которую тщательно оберегали от глаз хозяина, который запрещал содержать осуждённым какую бы то ни было живность, якобы из соображений санитарных. Причем кошечку эту оберегали не только осуждённые, но и дежурные. Даже начальницы отрядов делали вид, что не замечают этого совершенно особенного зверька: кошка никогда не лезла ластиться, если чувствовала, что людям не до неё. И наоборот, всегда умудрялась оказаться рядом, если потребность погладить её была жизненно необходима. Словом человеческой была кошечка, совершенно человеческая. И её любили, жалели, баловали, как могли с удовольствием и радостью. Кто-то прозвал её Уюткой, за беззлобный, покладистый и действительно очень уютный характер, и вот теперь какая-то тварь в человечьем обличии уничтожила её мучительно и безжалостно. Красный туман застлал Юльке глаза.
   - Н-нн-на! - хрястнула она по уху оплёванной бабёнке так, что та вмиг кувырнулась со скамейки. Толпа со злобным удовлетворением захохотала, глядя как елозят, силясь соскользнуть со скамьи её ноги в нечищеных ботинках, сама же бабец барахталась по земле не имея силы подняться. Юлька же, выбирая место куда бы побольнее пнуть живодёрку, уже стала обходить скамейку, но тут на неё в в своей всегдашней манере обрушилась Светофор.
  - Юль, Юль, там Ляльку мою на этап готовят, вещи послали собирать, на кры-и-тую... - Света заревела в голос.
  Юлька оглянулась: толпа с остервенением пинала ногами поверженную изуверку, а её собственному гневу деться было некуда, и она заорала на Свету:
  - А я, я, что могу сделать?! - и, оттолкнув подругу, она поспешила убраться прочь, опасаясь, что в следующее мгновение не сдержится и начнет трясти и толкать ни в чём не повинную подругу. Вот только далеко уйти Юльке не удалось, казалось что жжёт и сверлит спину полный отчаянья взгляд подруги. Чертыхнувшись, она круто на ходу развернулась, вот только Светы уже и след простыл.
  - Не, ну на хрен мне все эти подробности?! - сказала, как выплюнула она вслух. И уже готовы была отвесить себе оплеуху, но сдержалась, уловив чей-то недоуменный взгляд.
   - Долбаный карцер! - уже мысленно, не вслух размышляла она, - привыкла, с-сука, сама с собой разговаривать! А ведь всего-ничего отсидела, - и снова выругалась, причём было не понятно себя, карцер или ещё что-то третье награждала
 она этим свистящим эпитетом.
  Недовольная собой двинулась к отряду, нужно было собираться на работу, и при этом невыразимо хотелось избавится от паршивого осадка в душе: Свету обидела, бабу-живодёрку готова была избить не жалея до полусмерти. Какая-то непонятная тоска овладевала всем её существом, но осознать что же именно мучает, было не под силу. Да и не хотелось копаться в себе, это причиняло боль, поэтому лозунг: наплевать и растереть, был наилучшим средством затолкать поглубже недовольство, непонимание и идти вперёд с улыбкой, с вызовом, не обращая внимания ни на что. Хотя и таился где-то вопрос, а куда идти-то? Но, как тень он был размыт и не сформулирован, и на него можно было не отвечать, ли ответить неопределённо - просто вперёд, а там посмотрим!
   В отряде, возле столов для утюжки, раздавались восклицания, какие-то весёлые реплики, хмыканья-оханья, и развесёлый смех. Юлька заторопилась, подойдя поближе увидела в руках, у одной из девчонок книжку откуда она и читала вслух. Читали Бернарда Шоу - Пигмалион, и ухохатывались от диалога профессора с отцом Элизы. Юлька замерла прислушиваясь: по мере дальнейшего повествования паршивый осадок с души сползал, как пена под струёй чистой воды с намыленного стакана. Молодость великая обманщица и сладкоголосая сирена тут же помогла ей умчаться вслед за повествованием и раствориться в нём. Талант великого драматурга почему-то не пробивался уже через изменённое криминальным окружением восприятие жизни. Было смешно, и только. Правда принцип профессора Хиггинса разговаривать одинаково с герцогиней и с цветочницей Юлька тут же взяла на вооружение. Это удовлетворяло внутреннему чувству справедливости, которое невесть откуда взялось, и никак не хотело покидать её, не смотря на то, что явно мешало жить. Бабушка! - восклицала в таких случаях Юлька, или мысленно или вслух. Бабушка... она научила не смеяться над верой, уступать место в транспорте, и ещё чему-то, что до конца жизни вытравить не удастся, ни самой Юльке, ни тем людям и событиям, о которых она пока ещё ничего не знает.
   И всё же что-то произошло после этого коллективного чтения, Юлька вдруг заметила, что лето в разгаре, груша и яблони уже отцвели, роняя на траву последние бело-розовые лепестки, и кое-где видна уже лёгкая завязь плодов и так сладко-нежно отозвалась эта картина в сердце, что Юлька едва не прослезилась. Но пускать слезу в её планы не входило, и она тут же отвернулась от ласкающей взгляд красоты и вперилась исподлобья в спину развязно шагающей впереди девахи.
  Лето принесло свои кошмары: чулки, косынки, особенно же ботинки-танки раздражали, выводили из себя, давили невозможностью протестовать против этих правил. Женщины по-старше, на плацу падали в обморок от жары, но ничто не могло переломить распорядка утверждённого и одобренного всевозможными вышестоящими инстанциями.
  - Вас бы в танки! - так порой сквозь зубы бросали женщины в спину представительницам администрации, впрочем чаще всего так, чтобы они этого не слышали.
  Зона ждала приезда Терешковой, первой женщины-космонавта, и главу Комитета советских женщин, кто пустил эту байку в народ осталось тайной. Впрочем, как и всегда и везде: до автора любой небылицы  доискаться не представлялось возможным. По зоне всегда ходило несколько легенд о грядущих вольностях или амнистиях, правда в виду их полной несостоятельности назывались они соответственно - парашами. Над ними хохотали, в них всерьёз верили, их ждали, приукрашивали, это была отдельная графа, обязательный параграф зоновской летописи, если такую кто-то бы собрался составлять. Вопрос о свежей параше, был обязательным почти в любом разговоре, что-то вроде вопроса о самочувствии. Он позволял разыграть целую сцену в ответ, как шутливую, так и печальную, в зависимости от настроения и желания собеседников. Терапевтический получался вопрос, нужный. На фоне этого ожидания, как-то без особенного шума из зоны исчез всемогущий "Папа". Вернее это вряд ли было неожиданным для его  коллег, но осуждённые женщины восприняли это как чудо и подарок небес. Юлька, вообще исполнила какой-то дикий танец, с дикими же, правда приглушёнными воплями - громко радоваться все ещё как-то побаивались. Но радоваться явно было от чего: сразу же ослабли "гайки" дежурные на многие вещи стали смотреть сквозь пальцы. Народ повеселел и приободрился, кандидаты на крытую тоже расслабились: домоклов меч перестал пугать своей неотвратимостью, и жить стало веселее. Приезжала ли Терешкова действительно, так никто и не узнал, хотя многие божились, что видели героиню, и даже разговаривали с ней по душам. Было ли это, не было, но через какое-то время пригнали бульдозер, и он снёс так любимую всеми и осуждёнными и дежурными беседку на плацу. И случилось это как-будто благодаря именно Терешковой, которая высказалась якобы так: женщина, если она сидит в тюрьме - она уже вовсе и не женщина! Народ поверил, и возненавидел Валентину люто, как умеют ненавидеть только зечки. Значит распрощаться с ненавистными танками не получится, вот, что больше всего сводило с ума Юльку. Ботинки из грубой кирзы или не кирзы, а вовсе хрен знает из чего, отличались абсолютной непроницаемостью для воздуха: ноги потели, прели, трескались и конечно - воняли. Спасала немного паста Теймурова, которую давали женщинам после бани раз в неделю, но её нужно было умудриться утащить из бани, потом где-то хранить, да так, чтобы не нашли при шмоне, короче, как это часто бывало в зоне, спасаясь от одной проблемы, человек увязал в другой.
  Меж тем, в зоне растекалось безвластие: кто в лес, кто по-дрова, пословица прекрасно передающая настроение тех месяцев. Уже можно было в одну смену отойти от отряда без чулок, с заготовленной заранее фразой: дежурненькая, я быстренько! И не нарваться на рапорт, в другую же смену ничего такого не позволялось, и женщины из-за этого частенько попадали впросак, а именно получали замечание, рапорт, и наказание соответственно. Нервозность повышалась, пропорционально желанию выпендриться, и покозырять, и уже часто раздавались слова: нет на вас Бородинского, он бы мигом порядок навёл! А тут ещё и зам нач по режиму женился на молоденькой красавице - начальнице отряда, и тоже был переведён в связи с этим в другую колонию, по слухам - в мужскую. Зону начало лихорадить, но ближе к осени появился новый режимник со штампом "мент" на лбу. И пока он не освоился, народ потащил ему на подпись разные документы, которые в той или иной степени противоречили правилам внутреннего распорядка. Так личные свидания разрешались только с близкими родственниками: мамами-папами, мужьями-детьми - и всё! У Юльки таковые отсутствовали: была бабушкина сестра, и сестра матери. Отец давно жил с другой семьёй, и Юлька отношений с ним не поддерживала. Вернее сказать, попытки со стороны отца создать какие-то отношения были, но то ли Юлька воспринимала их не должным образом, то ли отец чего-то не разглядел в характере дочери... Короче не сложилось, поэтому ждать его на свидание Юльке даже не приходило в голову. А на свидание хотелось, даже не столько для того, чтобы побыть с родственницами и вкусненько покушать, а для того, чтобы привезли они на свидание деньги. Да, атрофировались у Юльки родственные чувства, причём сама она об этом пожалуй и не подозревала. Вполне могло быть, что и не атрофировались, а даже и не было их никогда: хотя при жизни бабушки отношения эти казалось существовали, но после смерти Марии Семёновны, каждый был занят своей семьёй, и на Юльку у родственников времени не хватало. К тому же она совершенно не горела желанием поддерживать эти отношения, видя в них только попытки контроля и ограничение своей свободы. В итоге и те слабые ниточки, что связывали Юлю с семьёй ослабли, провисли, а потом и вовсе сошли на нет. Юлька даже набралась однажды смелости, и подошла к Папе, во время его неожиданного обхода своих владений, спросить, что же делать в её случае? Папа не удостоив её даже взглядом буркнул на бегу: мужа искать! Чем привёл Юльку в совершенное замешательство: она так и не смогла угадать серьёзно он выдал это, шутя, или издевательски. Остановилась Юлька на том, что он и сам не понял, что сказал. Свидание пролетало мимо носа. А тут новый режимник, стоило попытать счастья, тем более, что слух о том, что он подписывает по незнанию некоторые документы, уже пошёл. И Юлька расхрабрилась снова. Стала прикидывать в голове варианты разговора, написала заявление и пошла на приём. К удивлению убеждать режимника не понадобилось, он так быстро подписал Юлькино заявление на свидание, что она даже не обрадовалась по настоящему: победа досталась ей без боя, а это всегда не интересно. Но вожделенное разрешение было получено, Юлька выбрала выходной день, так что бы тетушки смогли приехать беспрепятственно, и начала ждать. И вот тут с ней начали происходить непредвиденные вещи: стала вспоминаться школа, одноклассники и одноклассницы, семейные праздники и торжества, в общем всё то, что вспоминать в зоне не рекомендовалось потому, что начинало ныть и саднить где-то с правой стороны груди, глаза увлажнялись, и появлялось непреодолимое желание сбежать.
      

  Был у Юльки младший двоюродный братишка: материна сестра Эльвира, для Юльки просто Эля, взяла его из детского дома - усыновила. Мальчишка немного отставал в развитии, но был бесконечно добрым и любящим, а самое главное внешне очень походил на тёткиного мужа - Ивана. Левое, слегка оттопыренное ушко, круглые карие глаза, белобрысая челка и ямочки на щеках делали его облик непередаваемо милым и трогательным. Юлька с ним дружила немного снисходительно, а порой и свысока. Но малыш, никогда не обращал на это внимания, а просто безоглядно любил старшую сестру, что называется в рот ей смотрел.
    То, что Олежка приёмыш, Юльке было известно с самого начала, но ни разу в жизни, ей и в голову не пришло сказать ему об этом. Это зачем-то сделали совершенно чужие люди. Только Олег пережить этого не смог: и без того нестабильная психика раскололась совсем - он стал злоупотреблять спиртным, и это оказалось для него катастрофой. Юльке же всегда вспоминался случай, когда ещё совсем маленький Олежка, так удачно разрядил угрожающую обстановку одной фразой: - Мы же ещё толт не ели! Он слегка картавил и слово торт у него получалось не очень, правда вся родня очень быстро стала произносить слово торт на его манер, настолько умилительно это получалось у мальчишки. А случилось вот что: у Олежкиных приёмных родителей была большая моторная лодка, которую Иван гордо именовал катером, и летом, в жару на ней было приятно путешествовать из центра города от яхтклуба по Даугаве, через Кишэзерс до Яунциемса, где совсем недавно Эльвире от завода выдели шесть соток земли, и рукастый Иван за короткое время выстроил там домик. И очень обижался, если эту деревянную постройку именовали будкой. Он был не разговорчив и обстоятелен. Всю жизнь его фотография висела на доске почёта - лучше него токаря в порту не было. Но управлять катером дело не простое, даже в таких не бурных водоёмах, как речка и озеро. Словом, в один из выходных, когда пришла пора возвращаться в город, небо нахмурилось, потом задул не шуточный ветер, и когда под завязку полный катерок отчалил от самодельной хлипкой пристани, волны почти сразу стали ощутимо бить в борт хрупкого судёнышка. В реке волна стала ещё круче, и Иван едва справлялся с управлением. Взрослые затихли, прижимая к себе детей. Иван, который служил срочную во флоте, тайком перекрестился. Сестра Юлькиной бабушки Алевтина спросила: - Что, Иван, плохи наши дела? Но, Иван, скорее всего не расслышал. И вот тут, Олежка сквозь рев мотора и шум ветра, пронзительным детским голосом крикнул в напряжённую спину отца: - Мы же ещё толт не ели! И вдруг все рассмеялись, приободрились, Иван оглянувшись, подмигнул сыну, и сделал уверенный жест ладонью, мол, подожди сынок, будет тебе толт! Увереннее взялся за штурвал и привел-таки переполненную лодку к причалу яхт-клуба. Правда руки у него, дрожали весь оставшийся вечер, и выпил он, против обыкновения, не три, а целые пять рюмок. А потом, буркнув - устал я что-то, - поцеловал в макушки детей, кивнул взрослым и удалился в спальню.
   
    Тем временем, в зону наконец назначили нового начальника. Это был крупный, статный мужчина с военной выправкой. И было очевидно, что он даже представить себе не мог ситуации, в которой бы ему не подчинились беспрекословно.