Бердянск моего детства. Глава 5

               

                СИРОТСТВО И РАСКУЛАЧИВАНИЕ
 
        Теперь о бабушке моей, которую я никогда не видела да и видеть не могла. Умерла она такой молодой, что говорить о ней «бабушка» как - то странно. Ей было всего 27 лет. Но среди всех родственников образ её остался светлым и легендарным.
       Как я уже писала , она была очень красива, высокая статная, нраву кроткого, немногословная, очень добрая и работящая, настоящая сельская красавица, жена, лучше которой и  не сыщешь. Когда она выходила замуж за моего деда Ефима Афанасьевича, было ей от роду шестнадцать лет, а ему всего девятнадцать.
        Женились ведь тогда рано, в доме было хозяйство,  нужны были рабочие руки. Василиса Алексеевна, или Вася как  её звали, сразу вошла в семью Свидло, пришлась по сердцу даже суровой и строгой свекрови, все братья и невестки мужа полюбили её, приняли как родную в свою большую семью. Особенно любил и оберегал её свёкор Афанасий Николаевич, жалел её. Вскорости, как и положено, у молодых родился ребёночек, но родился он слабеньким и, прожив недолго, умер. Потом опять стали ждать пополнение и, наконец, в 1915 году родилась здоровая девочка. Назвали её Верой. В этом имени звучала вера в жизнь,  вера в исполнение  всего заветного, Вера — это была моя мама. Потом рождались ещё дети, но все они не доживали до года.
         Наконец, в 1922 году родился здоровенький мальчик, наследник, надежда всего Свидловского рода. Его назвали Евгений - благородный. Радости у всей семьи не было конца. Сестра, т.е. моя мама, будучи семилетней девочкой  с ним нянькалась, очень любила братика.  Далее опять беременность, опять роды, опять смерть ребёнка. И опять беременность. Измученная бесконечными родами и последующими потерями детей, женщина, имеющая в 27 лет двоих детей и сплошные страдания, решается на аборт. Врач отказал ей, предупредив, что  может плохо кончиться т.к. по состоянию её здоровья это было очень опасно, последствия могли быть самые непредсказуемые. Но она тайком всё же решилась на криминальный аборт. В Ногайске  на окраине города жила всем известная повитуха - армянка Гаяне. Она владела небольшим трактиром и занималась тем, что днём напаивала мужиков в своём шинке, вечером с ними же и гуляла, развратничала с мужьями  женщин , у которых потом принимала роды, а так же делала подпольные аборты. Не каждый случай оканчивался благополучно, она загубила многих женщин, но не боялась заниматься этим снова и снова. Жадная ,видно, была до денег. Вот к ней и обратилась Василиса. Тётка аборт ей сделала, но внесла какую - то инфекцию. После этого Василиса долго -долго болела, у неё начался сепсис, и целый год она гнила заживо. Лежала и всё повторяла: " Мне бы только увидеть, как Женечке штанишки оденут... " Она понимала, что дни её сочтены. Дождалась, мальчик стал ходить сам, ему надели штанишки как взрослому. Вскоре она умерла, молодая красивая, любимая, оставив двух малолетних детей и безутешного мужа. Когда читала Шолоховский «Тихий дон», всегда гибель Натальи невольно ассоциировалась с трагедией в моей семье.


      И всё – таки, ни какое зло рано или поздно не остаётся без наказания. Года через два  тётку эту нашли повешенной, случилось это в скорости после смерти совсем молоденькой женщины от такого же неудачного аборта. Молодой её муж, ещё не проживший в браке и года, стал по её вине вдовцом, и говорили , что он вместе с таким же овдовевшим мужиком, который остался с пятью малолетними детьми, решился на это преступление . Но доказательств никаких не было , да никто и не искал их особо. Из Бердянска приехал следователь,  они с урядником походили, поспрашивали у людей для проформы, да так на этом дело и закрыли. Никто им, понятно, ничего вразумительного сказать не мог, да и не собирался. Уж очень эту тётку все ненавидели. Мама рассказывала, как они с ребятами бегали к её дому и видели выставленное прямо во дворе  её, тёткино, тело, оно лежало на столе , накрытое каким-то рядном, под которым горой возвышался живот. Было лето, жара, противно жужжали рои мух и запах стоял жуткий. Толпа стояла  поодаль, все перешептывались, проклинали и потихоньку плевали в её сторону. Жалко её никому не было.

        Таким образом мой дед, Ефим Афанасьевич, будучи ещё совсем молодым, тридцати лет от роду, остался вдовцом с двумя малолетними детьми, девятилетней Верой и двухлетним Женечкой. Конечно, вскорости встал вопрос о его женитьбе. Долго выбирали подходящую женщину, в основном, этим занималась его мать, то есть свекровь выбирала будущую мать для своих внуков и жену своему сыну.
Ефима этот вопрос мало занимал , после Василисы он никого так сильно и не смог бы полюбить. Остановились на молодой учительнице, пригласили её в гости, и вроде бы все и обо всём договорились ,но...   Вся семья сидела на веранде, пила чай, обсуждала возможно уже и подготовку к свадьбе, в это самое время с улицы прибежала Верочка( моя мама), увидела будущую мачеху и громко сказала: " Что бы этой вороны у нас в доме не было, я её не хочу!" --(нос у молодой женщины был чуть великоват, и волосы были иссиня-чёрные) , развернулась и пошла . Все оторопели, смутились , бросились догонять, чтобы наказать девчонку за такую дерзость. Но учительница, ничуть не обидевшись, просто поблагодарила за угощение, сказала, что наказывать девочку не за что, так как она, видно, очень любила мать, и раз она, будущая мачеха, ей не глянулась, то и говорить больше не о чем.

       Потом мама, уже, будучи взрослой женщиной, не раз пожалела о той своей дерзкой выходке. Учительница вскорости вышла замуж и уехала в соседнее село, а Ефим всё же женился, но на этот раз всё было по-другому.

       Мачехой стала родная сестра Василисы, младшая. Звали её Ганна (по документам Анна). У неё к тому времени был уже свой ребёнок, рождённый без брака, байстрюк. И бабушка рассудила так- Ганна из той же семьи Вербицких, стало быть, не чужая,  растить ей придётся племянников, детей сестры, стало быть, родственные чувства. А то,  что у неё есть незаконнорожденный ребёнок, так на то бабушка Дуня со свойственной ей жёсткостью поставила условие: байстрюка брать в семью не надо, пусть остаётся у деда с бабкой в Дмитровке. Ганна, не долго раздумывая, согласилась. А бабушка Дуня совсем погрустнела: "От своего ребёнка так легко отказалась, а уж  на что ей чужие, хоть и племянники. Не будет с неё толку",---сказала она деду Афанасию. Но свадьбу сыграли. Вот так  всегда «человек предполагает, а Бог располагает». Дети сестры Ганне, действительно, совершенно не были нужны, тем более, что вскорости она уже родила Ефиму своего сына. А  потом  у Ефима и Ганны родилась ещё и двойня.
         Жить становилось труднее и труднее  целой стране, не миновали беды и семью Свидло.


         В конце двадцатых - начале тридцатых годов началось повсеместное раскулачивание в стране и, в частности, на Украине. Прадед Афанасий Николаевич хоть и был почётным гражданином города, хоть и уважали его все, но от раскулачивания это его не спасло.
        Во время Гражданской войны город постоянно переходил от красных к белым, к зелёным и разным другим «цветам». Одно время Афанасий Николаевич прятал у себя в кукурузе (а кукурузные поля огромные, стебли высотой с человеческий рост, там и слона не найти), несколько дней местного героя-красного командира Леванисова, просто из  человеческой жалости, а не по каким-то там политическим убеждениям. Но, узнав про это, петлюровцы выбили прадеду зубы, издевались над старым человеком, пожгли сено. Прадед не признался, не выдал. Но, когда город окончательно перешёл в руки красных, наступила Власть Советов, и всё успокоилось, это, конечно забыли. А глаза стало мозолить ещё крепкое прадедово хозяйство. И сам же красный герой, которого он спас от неминуемой погибели, подписал бумагу на раскулачивание, нимало не мучаясь совестью. Ведь всё добро, нажитое годами упорного, тяжёлого, крестьянского труда так заманчиво. И добро это, главное, совершенно безнаказанно, а, вернее, совершенно законно можно экспроприировать, то бишь отнять, разграбить, растащить. Что и было сделано. В вину прадеду поставили «эксплуатацию наёмного труда».
       Однажды Афанасий Николаевич поймал мальчишку-подростка на своём огороде, мальчишка воровал огурцы. Грязный, оборванный, голодный , он оказался из соседнего села, он недавно осиротел, жить ему негде, есть нечего. Прадеду его стало жалко, он его приютил, поселил в своём доме, в общем, мальчишка стал жить у них и,  естественно, работать со всеми вместе, так как ему уже было лет четырнадцать. Прошло года два- три и вся семья к нему привыкла , он стал как её член. Вот это-то факт и послужил поводом к обвинению. Парня запугали , предложив или признать себя усыновлённым семьёй Свидло, то есть кулацким отродьем, или подтвердить, что его  «детский» труд эксплуатировали хозяева-кулаки. На сельсовете, парень просто молчал, а потом мотнул головой, этого оказалось достаточно, чтобы всю семью подписали к раскулачиванию, высылке.

       Всех молодых, в том числе и Ефима с семьёй, выслали в город Надеждинск. Самого прадеда Афанасия, по причине старости и болезни, и прабабушку Дуню вместе с внучкой Верой разрешили забрать дочери Анне, жене Лебедева ( я о нём уже писала)  в Харьков, но и это было возможным только благодаря усилиям, просьбам и заслугам самого Лебедева, работника ОГПУ. Так они и жили  в Харькове несколько лет, там и голодали, и даже никакие пайки чекиста Лебедева не смогли прокормить столь большую семью, у т .Нюры (Анны) было и своих двое детей. Мамин  дед Афанасий всё подкладывал свою порцию еды то бабушке, то Верочке, а сам, будучи крупным мужчиной, постоянно голодал. Он и умер, как мама предполагала, от голода, а их с бабушкой спас. В четырнадцать лет, приписав себе в паспорте лишний год (мама была рослая, хоть и худая), она пошла работать, а через какое-то время  нашёлся Женечка, девятилетний её брат, который со своим отцом и мачехой был сослан в Надеждинск.
 

     Надеждинск городок где-то на юге Урала, вернее тогда это был просто населённый сосланными , несчастными людьми пункт. Бараки, голая степь, холод и голод. Большая часть людей, которых туда ссылали, умирали не дожив и до  зимы, старики, дети, больные, не привыкшие к суровому климату украинцы . И вот, то ли его потеряли, то ли мачеха выгнала, так как своих детей кормить было нечем, но шестилетний  Женя долго скитался, и уж каким-таким чудом он запомнил , что у него в Харькове есть сестра, одному Богу известно. Три года он как беспризорник добирался в Харьков, и спал по помойкам, и в Детдоме был, и убегал, и всё-таки нашёл  тётю Нюру и сестру Веру, весь завшивленный, худющий, рахитичный.

     Ефим, мой дед, поживя в Надеждинске, подался на заработки, но его поймали и посадили уже в тюрьму, где он просидел лет пять, освободился совершенно больным, истощённым инвалидом. Вскорости умер от плеврита. Примерно, за полгода до своей кончины, он разыскал маму в Севастополе, познакомился с зятем. Но особенно мама его не привечала, чувств какого-то родства она к нему не испытывала, только жалость. Да оно и понятно, ведь её воспитывали бабушка с дедушкой, и их она очень любила, а детство её кончилось очень рано.


        История  эта очень грустная, и очень характерная для того времени, поэтому судить, кто был каким, никому не дано права, времена были настолько неоднозначные, что и поступки людей тоже были неоднозначные. И всё же, Светлая им всем память. Однако, что самое удивительное, я никогда не слышала ни от кого из родственников деда Свидло ни единого злого слова в адрес Советской власти . Все молодые, призывного возраста, в том числе и мой дядя Женя, шли защищать Родину, ненавидели немцев. Да , наверное, была обида на судьбу . Но Родина ---это было святым и так и оставалось, независимо от того, кто стоял у власти.

Из воспоминаний Евгения Ефимовича Свидло ( брата моей мамы):

       "...Приблизительно в 1929-1930 гг начались повальные раскулачивания на Украине. Предвидя это, т.е. когда стали уже ходить слухи об этой акции, отец  с мачехой Ганной, маленьким Борисом (их общий сын -прим.автора.) и мной уехали в Дмитровку к родственникам жены. Мне было лет 7-8.Сестра Вера (моя мама- прим.автора.) после окончания 7-го класса уехала к тёте Нюре в Харьков. Отец  был классным специалистом-механизатором, так как у деда Афанасия Николаевича была своя мельница, моторка и огромное механизированное по тому времени хозяйство. Отец (Ефим - прим.автора) никуда решил не уезжать, т.к. был человеком довольно-таки простодушным и наивным, решил так, что все кругом свои, друзья и никто никого не тронет, т.к. никогда их семья ничего худого никому не делала. Но всё оказалось совсем иначе. Всё их хозяйство забрали, национализировали. Его определили, как кулацкого сына и посадили в тюрьму в Мелитополе. Там он просидел несколько месяцев, после чего его с семьёй: женой Ганной и детьми, равно как и многих других таких же семей, собрали и выслали, т.е. отправили в Свердловскую область, в город Надеждинск, пункт Еловка Ивдельской железнодорожной ветки.
Ганна могла от него отказаться, т.к. была дочь бедняков, но не отказалась и поехала с ним. Перезимовали в бараках, которые почти не отапливались. Печки распадались, делали их из глины, т.к. не было кирпича, вода питьевая была красно-жёлтая, есть давали одну тухлую селёдку и непропечённый хлеб. Среди переселенцев было много немцев, тоже высланных с Украины, где было много немецких колоний. Работали много на лесоповале. Вскоре люди начали умирать, как мухи, потому что кое-какие, привезённые запасы из дома кончались и есть было нечего. Ягоды, припасённые с осени, тоже кончились (клюква), а в грибах не разбирались(на Украине ведь грибов нет), ели и ядовитые, многие от этого травились...
      Через год отец ушёл, чтобы пробраться на Украину и каким-нибудь образом получить новый паспорт, где-то поселиться и забрать семью к себе. А через 2-3 месяца после его ухода  мачеха выгнала меня , я стал скитаться, ел на помойках, спал на свалках, добрался до Надеждинска и совсем обессилил и заболел, стал искать больницу, потом очутился на станции Кола и попал там совсем уже плохой в больницу со страшной дизентерией. Через недели 2-3 мне стало получше, и я смог уже выходить понемногу на улицу погулять. В один такой «выходной» случайно увидел  отца. Оказалось, что он дальше Надеждинска никуда выехать не смог. Устроился работать в какую-то топографическую бригаду рабочим и ездил с ней по районам. Он забрал меня с собой, и 2-3 месяца я с ним ездил по тайге. Потом как-то потерялся от него, и мы опять расстались.
     Я очень хорошо почему-то запомнил адрес тёти Нюры в Харькове: Старомосковская улица, дом 63. И решил, что надо пробираться туда. Кое-как добрался до Свердловска, хотел по железной дороге доехать до Харькова. Но вокзалы в то время были оцеплены, и просто так без посадочного билета никого не пускали. Поэтому мне пришлось окольными путями пробираться к составам. На одном я увидел табличку    «Свердловск-Москва» и решил ждать, а когда он тронется, то постараться сесть. Но ждал я долго, а потом оказалось, что это запасной состав, а основной уже ушёл. Я очень расстроился, но тут ко мне подошёл парнишка тоже лет 10-12, такой же оборванный и чумазый, как и я. Он предложил мне пойти с ним. Делать было нечего, я и пошёл. Привёл он меня в вагон, а там, таких как я ребят, было много - оказалось, что это их собирали для отправки в Детский приёмник. Через несколько дней нас отвезли в Детский дом в  г. Камышлов. Детей было много беспризорных, сирот и некоторых усыновляли или пытались найти их родственников. Мне помогла одна воспитательница, она написала письмо в Харьков тёте Нюре. Но так как ответа ждать надо было долго, (почта работала плохо), то решили выправить мне билет и отправить.
       Это было в январе 1934г. До Москвы я добрался хорошо, познакомился в поезде с хорошими людьми, все помогали и сочувствовали, но оказалось, что билет только до Москвы, а в Харьков ехать уже не разрешили, так как билета у меня не было. Помогла одна женщина, с которой ехали вместе. Она была с ребёнком, а билет у неё был один лишний на сына, которого она ехала забирать в Харьков. Так я и добрался до Харькова. Нашёл улицу Старомосковскую, а вот дом никак. Я не знал, что номера по одной стороне чётные, а по другой нечётные. Час ходил около домов 62-64 и никак не мог понять, где же дом 63? Потом, наконец, одна женщина указала мне, что этот дом как раз напротив того места, где я ходил, только по другой стороне улицы. Подошёл к дому, и вдруг слышу голос тёти Нюры (она Радика, младшего сына в садик отводила). Сначала меня никак не могла узнать до того мой вид был ужасный, потом обрадовалась, что я нашёлся. Там жили тогда , кроме тёти Нюры, тётя Вера( жена дяди Фани) и тётя Юля, а Вера, моя сестра была в командировке по работе под Харьковом. Ей сообщили и она приехала, забрала меня к себе, потом мы с т.Верой ( повторным браком Калюжная - прим. автора) и сестрой Верой сняли комнату на окраине Харькова в частном доме и жили там с 1934 по1938год, пока Вера не вышла замуж.
     Отец в это время где-то скитался, с какими-то мужиками от голода они украли лошадь, их поймали и посадили. Просидел он в тюрьме 5 лет. Потом его выпустили и дали «чистый паспорт», то есть , в котором не было указано, что он кулацкий сын. И тут он приехал в Харьков (вид у него был жалкий) и забрал меня. Вера уехала с мужем в Севастополь. В 1939году уже родилась Света (моя сестра- прим.Н.К.). А отец опять сделал глупость: по наивности или по простоте душевной его потянуло в родные места, в Бердянск. Он со мной уехал туда. А когда приехал, то на него тут же написали донос ( как потом выяснилось донос написал  Антон Алексеевич, брат Ганны), что он-де здесь, кулацкий сын , гуляет на свободе, а жена его в ссылке. И его тут же опять забрали и сослали опять в Надеждинск. Когда и как он умер неизвестно, так как в 1940 году я призвался в Армию, а потом началась война."

       Наверное, уместно будет немного продолжить о моём дяде Жене, которого и я, и моя сестра , очень любили. Мама его просто обожала, а папа питал к нему самые дружеские , братские чувства. Всю войну с первого до последнего дня, дядя Женя провоевал в пехотных войсках, там и любовь свою встретил Татьяну. У него много военных наград, и хотя образование он имел всего семь классов ( так жизнь сложилась), но мне редко приходилось встречать более знающего, начитанного, интересующегося, воспитанного, интеллигентного и тактичного человека. Семья его много лет была самой близкой, самой дорогой частью нашей родни.


            
Вступление махновцев в г. Бердянск 1919г. Фото из интернета.