Летняя подработка. Глава первая

     - Люба, - позвал Иван Александрович свою жену – Люба! Подойди сюда, я тебе одну фотографию покажу. Представляешь, начал листать книгу и наткнулся вот на этот снимок.

     Любовь Петровна, недоумевающе, посмотрела на фотографию:

     - Ты меня позвал, чтобы фотографию автомата для газированной воды показать? Я эти автоматы и без всяких фотографий прекрасно помню.

     - Мы все всегда всё помним. Это так естественно. Я и без твоих слов знаю, что ты помнишь. У тебя же прекрасная память. Я тебе показал иллюстрацию к истории, приключившейся, когда я первый курс в институте окончил.

     Первым делом я в альплагерь уехал, вернее вначале в поход, потом уже в альплагерь, а затем ещё в один поход, очень сложный я тебе скажу, но мы справились. Весь маршрут прошли, почти всё время по снегу, то есть выше линии, на которой он лежит. Ну, об этом я как-нибудь позднее тебе расскажу. Сейчас совсем другую историю слушай.

      В середине июля возвращаемся мы в Москву и, чёрт меня дернул, в институт зачем-то пошёл. Что я там потерял, до сих пор не пойму. Подхожу и прямо около проходной на Тольку Семибратова натыкаюсь. Мы с ним в то время здорово дружили. Ну, пообнимались, друг друга в грудь и по плечам похлопали, я его и спрашиваю:

    - Старик, ты, что в институте-то делал? - я ведь ещё только к проходной направлялся, а он уже оттуда.

     - Пытался хвост по неорганике сдать, не приняли, велели завтра к 10 прийти.

     - Так ты должен был ещё в июне с хвостами разделаться?

     - Действительно должен был, но не смог. У меня Женька в конце мая сына родила. Ты тогда уже куда-то умотал, вот и не знаешь, а остальным я не сказал, да и не хочу говорить. Им никому до этого дела нет.

    Я, как врубился в то, что он сказал, так челюсть у меня вниз и отвисла. Толька – мой сверстник, ну постарше месяца на три, но это не в счет, и на тебе. Он уже отцом стал. Это был первый знакомый из нашего поколения, который потомством обзавелся.

     - И что теперь будет? – в растерянности спросил я.

    - Что будет, что будет? Что вы всё одно и тоже спрашиваете, - неожиданно разозлился вечно спокойный и непоколебимый Анатолий, - мать моя тоже самое, вот уже какой месяц спрашивает. Я устал отвечать ей, что заниматься воспитанием дитяти будем. А она:

    - И где это ты воспитанием заниматься собираешься? Здесь, что ли? – обводит наше купе рукой, - ах, ну да, оно же у вас отдельное, - и смеётся при этом так противно.

     Я задумался. Живёт Толька действительно так, что кому не расскажешь, никто даже верить не хочет. Все говорят, что, мол, я обманываю. Ну, не могут советские люди в таких условиях жить. А вот он с матерью, а теперь ещё с женой да сыном живут.

    Я не знаю, откуда его мать приехала в город Железнодорожный, да и когда, тоже не знаю. Знаю лишь, что на руках у неё был маленький ребенок, хотя самой ей было всего шестнадцать лет. Судя по фамилии, откуда-то с Украины. Скорее всего, беженкой она была. Ведь, когда фашисты наступали, народ бежал, кто куда, лишь бы у них в тылу не остаться. Вот так без образования, без жилья, без родных и знакомых, в общем, одинокая молодая женщина, да ещё с дитём. Кто-то посоветовал ей в железнодорожное депо обратиться, мол, туда люди на работу требуются, она и пошла. На работу её с радостью взяли, действительно рабочих рук там не хватало.

     - Ничего не умеешь? – спросили в кадрах, - не беда научим, да и учить, то что? И так всё сможешь.

     Вот и начала она с тряпкой да шваброй вагоны пассажирские, которые в депо приходили, убирать.

    - Жить негде? – в тот же раз в кадрах спросили, - поможем. Жильём обеспечим.

    И ведь действительно не обманули, обеспечили. Странным таким жильё оказалось, но там люди уже жили, приспособились. Время было тяжёлое. Война ещё шла, не до жиру тогда было, как говорится, быть бы живу. Выделили ей купе отдельное, в старом вагоне, на земле стоящем безо всяких рельсов. Свет туда был проведён, водопровод подтянули, канализацию в городскую сеть из двух туалетов, которые в торцах вагона имелись, вывели, вот тебе и нормальное по тем временам жильё получилось. А, что коммунальное, с соседями - в каждом купе по семье, так это же даже хорошо, в коллективе жить веселее. Место отдыха проводников, рядом с титаном находящееся, под кухоньку приспособили, углем для отопления их бесперебойно снабжали, так и жили. 

    Шли годы, а мать Толькина, как устроилась уборщицей, так и продолжала ей быть. Сын рос, школу закончил, в институт поступил, а они так в своем купе и жили. Она внизу спала, а он наверху. Полки напротив сняли и выбросили. Места стало побольше. Столик вагонный заменили на нормальный, четырехногий – ребенок должен, где-то уроки делать. Соседи постепенно квартирами обзаводились, из вагона съезжали. Матери второе купе выделили. Вот туда Толька свою избранницу и привёл. Женька из рабочей семьи была, тоже лиха немало видела, поэтому к купе отнеслась спокойно. Тепло, светло, вода есть, канализация тоже, что ещё человеку для жизни нужно? Но, вот ребёнок родился, это, конечно, проблема.

    - Толь, тебе помощь, какая никакая нужна? – спрашиваю я его, а сам думаю - "Вот попросит сейчас денег или ещё чего. Где брать-то?".

     - Вань, - слышу в ответ, - а ты не сходишь завтра, за меня этот экзамен чёртов сдать?

     Я второй раз чуть на землю от удивления не сел:

     - Толь, ты что? Как это возможно? Мы же с тобой не похожи совершенно. У тебя смотри мордуленция какая? Круглая, большая. А у меня худая, да вытянутая.

     - Ванька, если тебя только это беспокоит, то тогда вообще без проблем. Никто там, на фотографию смотреть не будет, поскольку на направлении фотка отсутствует, не предусмотрена просто, представляешь, - почти прокричал Толя, - так что не бери в голову.

     Я подумал немного. Ну, что я потеряю, если за друга экзамен сдам. Мне это раз плюнуть, а ему – жизненно необходимо. Это с одной стороны. А с другой – вдруг там доцент Авраменко будет, он же меня, как облупленного знает. Стыда не оберёшься.  Стоял, варианты перебирал, вроде "за" больше получается. Я и махнул рукой. Решил, что, если Авраменко там будет, не пойду и всё. Кто меня за уши тянуть станет.

     Так я Анатолию и сказал. Он усмехнулся даже:

     - Не будет там твоего Авраменки, я это точно знаю. Он только что в деканат при мне заходил попрощаться, на море завтра уезжает.

     На следующий день я на экзамен явился. К аудитории, которая на направлении была написана, подошёл, а там народу стена стоит, не пробьёшься. Вот, думаю, попал. Сколько же я здесь простою, пока я туда попаду. Тут дверь открылась, и чей-то голос мужской, мне не видно было, кто там говорил, произнёс:

     - Десять человек, пожалуйста, заходите готовиться.

     Дверь открытая стоит, но никто даже шевелиться не собирается.

     - Ребята, разрешите, я пройду, - попросил я.

    Все расступились, зашёл я в аудиторию, никого нет. Я не совсем правильно сказал. Преподаватели там были, двое, мужчина и молодая женщина, я их обоих не знал. Она за столом сидела, а он от двери к столу шёл. Значит, именно он приглашал зайти, готовиться. А вот, студентов ни одного. "Боятся идти, что ли?"- подумал я, пока до стола шёл, да билет тянул:

     "Аллотропные формы кислорода"  прочитал я первый вопрос и даже чуть не присвистнул: "Именно этот вопрос у меня на вступительном экзамене по химии был. Они, что десятиклассникам и студентам одни и те же вопросы подсовывают?"

      Второй и третий такими же несложными оказались. Я всё быстренько написал, да к столу направился. Как раз мужчина встал и, пока он к двери шёл, я напротив девушки уже уселся.

     - Так что там у вас? – спросила преподаватель, и взяла у меня билет.

     - Виктор Петрович, - вдруг окликнула она своего напарника, который безуспешно пытался уговорить ещё двоих зайти готовиться к сдаче экзамена.

     - Вот лоботрясы, - тихонько говорил преподаватель, пока к столу шёл – учиться совсем не хотят. Хвостов нахватают, так и пересдавать не желают. Напринимали, не пойми кого.

     - Виктор Петрович, - повторила моя экзаменаторша, - а что это за вопросы такие. Это же из вступительных, как они сюда попали?

     - Не волнуйся Мариночка, - произнес Виктор Петрович, - решили вытянуть это "болото", и он кивнул на дверь, - хоть таким образом.

    Через пару минут, я уже сбежал с четвёртого этажа на первый, где, прислонясь спиной к колонне, стоял Толька.

     - Иди в деканат, - сказал я, отдавая направление, в котором маленькими буковками было написано короткое слово "Отл".

     Вскоре мы уже шли в сторону улицы Горького в кафе Молодёжное. Толька решил в благодарность за помощь, угостить меня моим любимым молочным коктейлем. Я отказывался изо всех сил. Пить, пусть даже копеечный коктейль, за счёт Семибратова, я категорически не хотел. Но Толька сильно надавил, и я вынуждено согласился.

     "Молодёжное" было очень раскрученной кафешкой, вечерами попасть в него было нереально, особенно, если там какая-нибудь, как теперь говорят, крутая группа играла. Днём же это была столовка, подороже конечно, чем обычные, из-за официантов, но столовка она и в Африке столовка, поэтому, когда мы вошли, там никого не было. Мы присели за стол, думая, что сейчас чуть ли не бегом перед нами официант окажется. Но, нет. Не тут-то было. Официанты стояли в дальнем углу и, наверное, анекдоты травили, потому что даже до нас их хи-хи, да ха-ха доносились.

     Я в Молодёжном первый раз в жизни оказался, мне всё там интересным было, вот я и крутил головой туда-сюда. Да так увлёкся, что даже не слышал, о чём мне Семибратов рассказывал. Он не сразу понял, что я его не слушаю, а, всё говорил, да говорил. До меня его бу-бу доносилось, но к смыслу его слов я прислушиваться не хотел. Мне необходимо было, прежде всего, всё, что в кафе и вокруг него происходит, всё-всё, как следует рассмотреть, а уж потом в Толькины проблемы вникать. На стенках надписи всякие краской написаны, но все разным почерком. Я лишь потом догадался, что это знаменитости всякие, после того, как они в Молодёжном побывали, свои каракули здесь понаоставляли. Но Толька меня за руку дернул, я в себя и пришёл.

     - Ты меня не слушаешь совсем, - не спросил, а констатировал он, - а зря. Я ведь тебе  рассказывал, где я денег наскреб с тобой в "Молодёжное" пойти. Дело в том, что у нас с матерью есть или знакомый хороший, или родственник дальний, не знаю даже. Дядей Сашей я его зову. С матерью он знаком с довоенной поры, тогда отец ещё жив был. Мы с ним не часто встречаемся, но, когда дитё народившееся пропивали, мать его на это торжество пригласила. Оказалось, что он директором завода является, который торговое оборудование производит. Он мне в июне и предоставил возможность поработать там такелажником. Семьдесят рублей мне за неполный месяц заплатили, да попросили ещё кого-нибудь с собой привести. Им такелажники во как необходимы, - и он, для подтверждения сказанного, себе по горлу ребром руки провёл, - вот я тебе и предлагаю со мной вместе там с 1 по 25 августа поработать.

     Я даже раздумывать не стал, а сразу согласился. Сидели, ждали, когда же у официантов совесть проклюнется, а я все это время думал, в какой же замечательной стране мы живём, где вот так летом, каждый может хоть немножко, но подработать. Думал, думал, а потом ещё про одного нашего товарища вспомнил. 

      Слушай, Толь, - предложил я, - а давай мы с собой Витьку Шарикова возьмём. Ты же знаешь, он у матери один, отца также, как твоего, на фронте убили. Мать у него не работает, больна вроде. Пенсию она получает по инвалидности, мне как-то Витька говорил, 28 рублей. Вот он и мечется по Москве в поисках какой-нибудь подработки. Ночами вагоны с картошкой разгружает, я сам с ним пару раз ходил. Нас шестеро было. За разгрузку вагона, каждый по червонцу получил. Хорошо грузчики зарабатывают. Всего восемь часов мы работали. Сорок мешков из вагона вытащим, в штабель сложим, полчаса перекур и снова сорок мешков. После первого раза я думал, у меня спина никогда не пройдёт. Так болеть и будет. Ничего, на следующий день всё прошло.  Домой мы с Витькой вместе шли, нам по дороге вроде было, да он в сторону свернул, на почту отправился, чтобы эти деньги матери послать.

     Официант подошёл, узнал, что мы его ждём два коктейля молочных копеечных заказать, поморщился, как будто, его чем-то не вполне съедобным угостили, но стаканы с холодненьким, сладеньким коктейлем принёс. Выпили мы каждый по стакану этой вкуснятины, да по домам отправились. Вернее Толька домой, а точнее на электричку, которая его до дома довезёт, побежал, а я в общежитие поехал, где Шариков безвылазно живёт.

     Витьку я нашёл в его комнате. Он лежал на кровати и глядел в потолок. Лежал одетым. В мятой рубашке, брюках и, что меня особенно поразило, в ботинках. Когда я вошёл, он повернул голову, но ничего не сказал, лишь ей кивнул, мол, заходи, коли дверь открыл.

     Это было настолько не похоже на предельно аккуратного и вечно занятого Шарикова, что я даже опешил:

     - Вить случилось, что?

     - Случилось, - односложно пробормотал Витька, упорно продолжая, что-то взглядом разыскивать на потрескавшемся потолке.

     - Поделись.

    - Что толку рассказывать, ты ничем помочь не сможешь.

     - А вдруг?

      - Вдруг, вдруг, - неожиданно разозлился Шариков и сел на кровати, свесив вниз ноги. – Что вы все ко мне пристаёте? Видите человеку плохо. А вы всё в душу пытаетесь залезть.

     - Вить, ты о чём? Я к тебе в душу лезть не собираюсь, - тоже начал злиться я, - пришёл к тебе по-хорошему, с дельным предложением, а ты…   
    
      Я развернулся и к ручке дверной потянулся, чтобы за неё дернуть, да пойти отсюда к той ещё матери.

     - Да стой ты, Вань. Я не тебя имел в виду. Ходят тут всякие, тоже вопросы задают. Ты тут вовсе не при чём. Не дуйся. Лучше расскажи, с каким таким предложением ты явился?

     - Да на подработку меня на август позвали. Там ещё люди требуются. Вот я о тебе и подумал. Знаю, что в деньгах остро нуждаешься.

      Витьку, как подменили. Он сразу же превратился в того Шарикова, которого я знал. Удивительно юморным человеком он был, ему бы на сцену пробиться, он с самим Райкиным поспорил бы, кто из них более юморной. Витька такие сценки перед нами, своими друзьями, разыгрывал, что закачаешься. В секунду мог из одной личности в другую превратиться. Здорово подходила ему фамилия. Мне он всегда напоминал шарик ртути. Нет не фигурой и не внешностью, а вот именно своей способностью к переменам, оставаясь при этом всё таким же шариком. Только, что на несколько штук поменьше размером разбился, а, глядь, через секунду вновь все в один слились, который всё так же блестеть продолжает. Не знаю, почему он мне такой шарик напоминал, может из-за фамилии, но вот напоминал и всё тут.

     - На август, говоришь? – спросил Витька, - и как там платят?

     Вот ведь чудак-человек. Не спросил, что за работа, чем там заниматься придётся, да где она находится, а сразу – сколько платят и всё тут. Вот весь он такой Шариков этот.

     - Ну, вроде семьдесят за месяц должно выйти, - с сомнением в голосе произнес я.

     Сомнение возникло, поскольку я сообразил, что ни на один вопрос, о которых только, что думал, сам я ответить бы не смог.

     "Значит я сам тоже чудак-человек?" – спросил я сам себя, но даже лицом не повёл, так чтобы Витька не понял, о чём это я там размышляю. "Наверно", - согласился я с этим утверждением, пока на стул усаживался. Что стоять без дела, если стул свободный стоит.

     - Я согласен, - брякнул Витька, а я удивился:

     - На что согласен?

     - Как на что, на твоё предложение о подработке, конечно.
 
     - Ой, прости. Я совсем, что-то о другом задумался, - вернулся я на грешную землю, -  значит так и передам, что ты согласен. Только не передумывай потом, а то не ладно может получиться, я же за тебя поручусь.

     Нет, нет, - заволновался Шариков, - я не передумаю. Мне деньги действительно очень нужны. Тут наклевывалась было одна не пыльная работенка, да вот сорвалась. Я и начал думать, что же я за человек такой, ничего у меня не получается. Остался на лето в Москве в надежде деньжат заработать, а зря. Сорвалась работа, о которой мне говорили, что наверняка, на 100 процентов, всё будет, и вот. Если бы не ты, я уже завтра домой бы рванул, матери совсем плохо, а я тут бездельничаю. Но ты прям, как ангел небесный явился, чтобы благую весть мне принести.

      Он чайник электрический включил, извинившись, что к чаю ничего у него нет, даже сахар и тот закончился ещё вчера. Поэтому мы просто кипятку подкрашенного уже много раз использованной заваркой, выпили. Да пока пили, он мне на кучу вопросов ответил. Куда его соседи по комнате делись, да чем он в свободное время заниматься до августа собирается. Решил я его в кино позвать, как раз Московский кинофестиваль закончился, а фильмы, которые во внеконкурсной программе участвовали, всё ещё на всяких закрытых показах шли, и мне кучу билетов на них обещали достать. Вот я и подумал, что, мол, человек без дела в общежитии сиднем сидеть будет, лучше мы с ним по Москве помотаемся с одного показа на другой.

     Но, Витька сразу же в отказ пошёл, и причина у него веская нашлась. Оказывается, та работёнка, которая сорвалась, и о которой он так переживал, как раз на август и планировалась, а пока он на мясокомбинате по ночам вкалывал. Но, там он собирался только до августа поишачить, а уж в августе на новое место перейти, и вот, всё сорвалось. Надеялся комбинат этот забыть, как страшный сон. Платят там сущие гроши, два с полтиной за ночь, а работать заставляют ого-го, как. По утрам он еле до общежития доползал и, как в комнату вваливался, сразу же на койку падал, да отключался. Иногда даже раздеться не успевал, сил не было.  Уставал смертельно. А самое противное, что деньги всегда задерживали, иногда на неделю, а вот сейчас уже месяц, как не платят. Вот их бригада, таких же горемык иногородних, и решила бунт объявить и с сегодняшнего дня на работу эту не ходить. Вернее, сегодня то прийти, но ничего не делать, пока деньги не заплатят. Уверены они, что руководству комбинатом деться будет некуда, где они ещё таких дураков найдут, заплатят, другого выхода у них нет. Но, если так и не отдадут, то вот тогда Витька и надумал, домой рвануть и матери там по хозяйству хоть немного помочь. Поэтому ему не до фильмов заграничных, пусть они даже мирового уровня. У него самого такое тут кино каждый день крутится, что мама не горюй.

     Я в его положение вошёл, как смог, да домой отправился, ещё раз слово с него взяв, что он меня не подведёт и 31 июля на встречу явится, где нам установку на работу дадут.

     Ну, а я кино в молодости очень любил, фильмов всяких хороших и разных в те годы тьму пересмотрел, поэтому, конечно, от просмотров лент, которые на фестиваль вне конкурса привезли, отказаться никак не мог. 

     На "Пушке", так Пушкинскую площадь молодёжь в те годы называла, от памятника до "России" в течение всего фестиваля, да и после него, пока внеконкурсные ленты показывали, толпа чуть ли целые сутки крутилась. Если у тебя лишний билет имелся, то его поменять на что-нибудь другое, без разницы, на что, плевое дело. Только покажи, тут же набегут. А вот, коли, что-то конкретное, да остродефицитное нужно, то приходилось к "жучкам" киношным обращаться. Они там с целыми пачками билетов да контрамарок ходили. Много их, "жучков" этих. Мне всегда было интересно, где они столько дефицита берут? Хотя это вовсе и не моё дело, так просто любопытно было. 

       Я тогда, - Иван Александрович к жене повернулся и на неё смотреть начал, а так, пока рассказывал, куда-то в окно глядел, - десятка два фильмов  посмотреть успел, среди них несколько просто отличных оказалось. Первый сеанс начинался утром, где-то часов в семь. В девять из кинотеатра или клуба выскочишь и мчишься в другой конец города, чтобы в десять уже вновь на экран пялиться, и так раза три-четыре в день, к полночи я только до дома добирался. Я бы, конечно, больше посмотрел, но то ли, как в Золушке голос за кадром  прозвучал "Ваше время истекло", помнишь? То ли, как в анекдоте: "Кина не будет, кинщик заболел", но малина эта закончилась. Неделя прошла и хватит с вас дорогие граждане страны Советов по кинам шляться, гуляйте по улицам, дышите свежим воздухом, это для здоровья полезней, - он опустил голову и задумался.

     Любовь Петровна побоялась словом нечаянным с мужа облако памяти, на него нахлынувшее, сдуть, поэтому и молчала, и даже шевелиться не рисковала. Как бы чего ненароком не произошло. А Иван Александрович посидел, посидел немного молча, да снова в окно уставился и опять заговорил:

     - А знаешь, Любушка, какие я замечательные фильмы в те дни успел посмотреть. Ведь сколько лет прошло, сколько я всяческой чепухи за эти года навиделся, а вот те фильмы до сих пор помню. Эх, пораньше бы с гор спуститься, глядишь и поболее бы память сохранила. А так… Я вот тебе сейчас постараюсь напомнить о некоторых из них. "8 с половиной". Этот фильм ты должна, если уж и не помнить, то слышать об этом бессмертном творении великого Федерико Феллини должна была всенепременнейше и обязательно, - произнеся это свое излюбленное выражение, Иван Александрович даже глаза зажмурил от удовольствия от вспомненного.

     - Ну, пересказывать фильмы Феллини дело совсем неблагодарное, можно только всё испортить. У него же каждый кадр, каждая мизансцена такую роль играет, что выдерни одну из них и вся конструкция, тщательно выстроенная и любовно скомпонованная, рухнуть может.  Поэтому о "8 с половиной" я молчать буду, пока ты его в просторах интернетовских не найдёшь, да в том виде, в котором его мастер на свет выпустил, не посмотришь. Да и я молодость готов вспомнить и к тебе присоединиться. Учти, это не просто просьба мимолётная, ничего не значимая. Это тебе мой наказ. Поняла? – он опять от окна отвлёкся и на жену внимательно посмотрел, и только увидев её кивок положительный, продолжил:

     - Может, конечно, и ошибаюсь, но мне кажется, что именно в те дни видел я замечательный фильм с Питером О'Тулом в главной роли. "Ночь генералов", тот фильм назывался. По роману немца Ганса Кирста он снят был. Не слышал я, чтобы у нас этот роман даже в нынешние все дозволенные дни выходил. Но может, ошибаюсь. Сейчас очень трудно следить, что и где выходит. Но, я то не о книге, а о кино поговорить хотел. Вот это фильм, так фильм. Широким экраном он у нас так и не вышел. По просмотрам всяческим его потаскали, тем и ограничились. Одна, небось, копия и была. В этом фильме я с О'Тулом и познакомился, как с великим актером я имею в виду, конечно. Лично с ним, где бы я мог увидеться? Уж потом я то, что на наши экраны выходило, смотрел: и "Как украсть миллион" с моей любимой, блистательной Одри  Хепберн, и "Лоуренс Аравийский". Кстати, насколько я помню, за исполнение главной роли в этом фильме, Питер О'Тул был в первый раз номинирован на Оскара, но так его и не получил. Я настолько ему симпатизировал, что до развала нашей страны, пока я на государство работал, стоило мне узнать, что вышел фильм с О'Тулом, я старался его посмотреть. Очень мне этот актер нравился, я даже всплакнул, когда некролог прочитал.   

     - Вот ещё один фильм – "Вор" с Жаном-Полем Бельмондо. Мне тоже кажется, что это из тех фильмов, о которых я тебе говорю, но, может, ошибаюсь немного и я его чуть позже смотрел. Не знаю, уж, полагаться мне на мою начавшую прохуждаться память или по-прежнему ей доверять? Точно уверен, что видел я его на просмотре на Сретенке, был там такой небольшой захудаленький кинотеатр Уран. Я этот фильм ведь почему запомнил. Не только из-за прекрасной работы Жана-Поля, и уж, конечно, не из-за сюжета, дрянцового достаточно, к слову сказать. Ну, французская комедия, чуть ли не в мелодраму переквалифицировавшаяся, хотя вполне смотрибельная. Запомнился мне этот фильм, потому, что в зале рядом со мной в соседнем кресле девушка одна сидела, очень эмоционально картину воспринявшая. Я тогда молодым совсем был, свободным как ветер, в душевное состояние девушки быстренько вник, да до дома её проводил. Жила она там же на Сретенке, но это к делу отношения не имеет, поэтому я хотел бы точку на этом знакомстве поставить, ан, нет, не получается. Дело в том, что именно эта девушка, имя которой я, к сожалению, запамятовал, дала мне небольшую наводочку. Вот за наводочку эту очень мне сейчас хочется в далекое прошлое "спасибо" направить.  Порекомендовала она на закрытый просмотр в Дом композиторов проникнуть, что нам с Гиви, это мой закадычный друг тех лет, с успехом удалось осуществить. В этом, конечно, основную роль сыграла тёща моего друга, именно она нам билеты обеспечила. Поэтому и её надо в моем повествовании обязательно упомянуть. Так вот в то время она занимала заоблачный для нас простых смертных пост. Входила она в число руководства отделом культуры  Центрального комитета нашей родной коммунистической партии. Когда Гиви со своей будущей супругой познакомились, она с матерью, или правильнее сказать её мать с ней вместе, только, только в Москву перебрались, из одного крупного промышленного центра, где будущая тёща работала вторым секретарем обкома КПСС, за идеологию она там отвечала. Представляешь? Ларису в институт тонкой химической технологии перевели. Гиви тогда шалопаем и двоечником был и в той же группе, куда Ларису зачислили, числился. Представь себе моральное состояние грузина темноволосого, кудрявого, смуглого и сильно волосатого, в группу которого попала настоящая блондинка притом с белоснежной кожей. Ну, и все остальное: рост, бюст, длина ног да все прочие внешние параметры, у которой были вполне стоящими. Я никогда бы не догадался, как в таком случае поступают настоящие грузины, которому чуть ли не в тот же самый день объявили, что его отчислили из института за хроническую неуспеваемость. Теперь-то я знаю, мне Гиви это своей жизнью доказал. Он подошёл к девушке, в которую влюбился сразу, как только  увидел, и сказал фразу, которую я не смог бы произнести даже под страхом неминуемой гибели:

      - Девушка, вы мне нравитесь, выходите за меня замуж.

     Она и засмеялась ему с лицо, и спиной повернулась, и громко слово "Ни-ког-да" произнесла, но через пару месяцев из ЗАКС'а с ним под руку вышла. Вот ведь, как в жизни бывает.

      Ну, а с билетами на показ этот всё естественным путем произошло. Я сказал Гиви, тот тёще, осторожно так, первый раз он к ней с такой просьбой обратился, никак не мог реакцию просчитать. А реакция эта оказалась совсем не предсказуемой. Тёща, понимаешь, руками всплеснула:

     - Ой, Гиви, прости. Я ведь сама, как фильм этот посмотрела, назначила для закрытого показа именно зал Дома композиторов, и сразу же хотела вам с Ларисочкой билеты заказать, но закрутилась, да забыла, в конце концов. Прости, сейчас позвоню.

     А когда Гиви насчет меня обмолвился, очень даже спокойно это восприняла и три билета заказала. Так уж случилось, что третий билет и не понадобился. Лара, по какой-то уважительной причине, пойти не смогла, и направились в Дом композиторов мы вдвоём.

     Когда мы ещё только подходить начали к повороту с улицы Горького на улицу Неждановой, где упомянутый выше Дом композиторов находится, меня смутило обилие стражей порядка около этого поворота. Но, совсем мы были поражены, когда увидели, что поворот с Горького на Нежданову перекрыт сотрудниками ГАИ. А было это из-за огромного количества желающих попасть на этот просмотр. Сотня человек, если не больше, столпилась у входа, улица в этом месте и так узенькая, вся оказалась заполнена толпой народа. Вот и пришлось поворот запретить.

      О фильме говорить ничего не хочу, как он входил в число моих самых любимых, так там и остался. А из показа того помнится лишь, что народ в перерыве между сериями и  по окончании фильма какой-то странный был, задумчивый и сильно озадаченный. Сильно этот фильм тогда всем по мозгам дал. Мы тоже с Гиви свою порцию получили. В перерыве, который на полчаса растянулся, если не больше, мы в буфете по бутылке пива выпили, и окосели, как будто вместо пива нам водку подсунули.

     Ну, и ещё скажу. Когда опубликовали выступление Хрущева по поводу фильма, я окончательно понял, что наш лидер абсолютный идиот. Сцену с отцом я запомнил очень хорошо и готов подписаться под каждым словом, которые в уста героев вложил её автор, Геннадий Шпаликов. Да и все остальное, что так не понравилось нашему "кукурузнику", тоже всецело одобряю. Я это и тогда на каждом углу, готов был говорить, а сейчас тем более.

     Смотрел я этот фильм не раз, во всех редакциях, и с Хрущевым с Фиделем, руки поднявшими во время демонстрации, видел, и без них. Впечатление одного из лучших советских фильмов о молодежи и для молодежи, ничем испортить нельзя. Даже то, что одну из главных ролей в фильме играет человек, которого я уважать никогда не буду, за то, что он своего учителя великого предал да хулу на него с напраслиной возводил, я Губенко имею в виду, фильм в моих глазах не портит. Актёришка он так себе, хоть и к лику народных причислен. Но в историю он в лучшем случае войдёт, как последний и далеко не лучший министр культуры той великой страны, к развалу которой он тоже ручку свою приложил.    

     В общем, конец июля у меня бурно прошёл, а 31 числа мы втроём собрались около института. Толька нам последние ЦУ дал и мы разошлись, чтобы с утра уже около проходной завода торгового оборудования вновь встретиться.

     Продолжение следует...