Сейхун

   Тридцатого июля тысяча девятьсот восемьдесят первого года в жаркий южный полдень из львовского автобуса сообщения Ташкент-Чардара на пыльную обочину дороги в предместье пункта назначения вышли три молодых человека. То были два брата – Виктор и Валерий  -  двадцати шести и двадцати восьми лет соответственно, третьим был автор этих строк, недавно  отметивший в ту пору двадцать девятый год своего рождения. С четверть часа мы освобождали автобус от своего скарба и когда он облегченно укатил прочь, на дороге остались четыре огромных рюкзака, связка алюминиевых труб, уголков и изделий замысловатых форм, куча пакетов, канистра и огромный брезентовый узел весом под пять пудов. Молодость прекрасна, кроме всего прочего, выносливостью, благодаря которой эти полтонны через два часа были перенесены ещё на пару километров и свалены под деревом на берегу большой реки. На берегу Сырдарьи! Так началась экспедиция «Сейхун».
               
                ___________
   Всё началось за полгода до указанных событий в курилке одного из цехов ташкентского авиазавода, куда я незадолго до этого перевелся из аэропорта. Довольно быстро сойдясь с двумя общительными и дружелюбными братьями мы дружно трудились на самолетах Ил-76, производя на них комплексы различных доработок. Если бы пришлось давать моим друзьям характеристики для вступления в ряды КПСС, то Валерий, старший из братьев, был образцом трудолюбия и скрупулезности в своем деле, среднее образование, средний рост, всегда выдержан, спокоен и скромен, жена, ребенок, худощавый с большим вихром русых волос и голубыми глазами. Младшего, Виктора, в КПСС не взяли бы потому, что на старшего походил лишь трудолюбием, но ростки авантюризма и разгильдяйства уже буйно проросли в его душе, что было ясно видно  в его взгляде. Были они из небогатой семьи и к труду привыкли не успев заменить молоко на губах портвейном. В тот день мы почему-то не говорили о политике и женщинах, и, тем более, о работе, обсуждать которую авиастроители любили по дороге домой в забегаловках и пивных, где можно было не отходя от замызганной стойки узнать любые самые засекреченные секреты советского самолетостроения. В тот день я рассказал друзьям о путешествии по Сырдарье одного моего знакомого. Он прошел по ней дней пять и потом рассказывал об этом пять лет, с восторгом живописуя дикую природу, охоту и рыбалку, с каждым разом припоминая или привирая какие-то подробности. По завершении повествования я оглядел слушателей. Старший, задумчиво пыхтя «Примой» сосредоточенно смотрел в урну. Младший, напротив, смотрел вверх, в небо.
- А что, – спустившись к нам, сказал он – можно было бы махнуть дней на…
- На отпуск, - перебил я и мы уставились на Валерия.
- На чём, куда, откуда, когда и на сколько? – с расстановкой произнес тот.
Если у мушкетеров был Атос, то мы знали его характер наяву.  Обсуждение началось сразу же и длилось с перерывами на работу, дом и семью, три дня. Решение было принято. Выяснилось, что отпуска у всех троих летом и совместить их в одно время уже легче. Из средств передвижения были отметены лодки и деревянные плоты и выбран сборный плот из камер авиационных колес,- достаточная прочность их резины должна была уберечь от возможности быть проткнутой какой-нибудь корягой. Общий вид ковчега вырисовался уже через неделю: камеры, установленные по формуле 1-2-2, обрамленные по периметру уголковой рамой, усиленной продольным лонжероном и поперечными стрингерами, на раме предполагалась брезентовая палуба. Я настоял на мачте со штагом,  ахтерштагами и реей с прямым парусом, которые поднимались бы шкотом через ролик на топе мачты. Также планировались три весла , рулевое и два распашных. Что касается сроков отплытия и времени плавания,- тут возникли вопросы. В конце весны – начале лета Сырдарья наиболее полноводна из-за таяния ледников, питающих её притоки, но отпуск по плану должен был быть в июле, а скорость течения во многом определяла маршрут, вернее его продолжительность. Меня подмывало желание дойти до Аральского моря и уже от Аральска вернуться на поезде. Но это по карте, которую я взял у знакомого ещё по аэропорту штурмана, составляло никак не меньше тысячи двухсот километров по прямой и более двух с учетом ужасной витиеватости русла. За сколько дней наш плот сможет преодолеть это расстояние,- было загадкой. Еще более загадочен  этот вопрос  был и потому, что информации о реке в её среднем течении  не удалось выяснить нигде и ни у кого. В Ташкентском клубе туристов, где я состоял уже несколько лет и предусмотрительно выписал маршрутный лист, в основном обсуждали горные карты и походы, и если и заговаривали о Сырдарье, то лишь в контексте рыбалки и охоты. Остановились на трех неделях пути, не считая дороги и сборов в точке отправления и времени возвращения. Чтобы подстраховаться на случай задержки, был использован известный ход, - донорство. В те добрые времена за пол-литра сданной крови выдавали двадцать пять рублей, шикарный обед в столовой Ташкентского мединститута (где осуществлялась экзекуция), что наряду со стаканом красного вина (прямо напротив за пятьдесят копеек) позволяло восстанавливать красные кровяные тельца в тот же день. Но самое главное – это два отгула, присовокупляемые к отпуску. В итоге к лету у нас на каждого пришлось по шесть дней. И наконец, что вообще не свойственно нашему укладу жизни, - мы занялись физическими тренировками. На протяжении полугода изо дня в день в любую погоду перед работой , встречаясь на маленьком стадионе внутри спального района, будущие путешественники изнуряли себя бегом, прыжками, турниками, подъёмом неподъёмных булыжников. В семьях к этим переменам в сторону ведения здорового образа жизни относились очень лояльно. В довершение ко всему надо было рассказать миру о нашем подвиге. Замечательный фотоаппарат «Зоркий», по моему убеждению (ошибочному, как оказалось), не мог качественно и широко этого сделать, а кинокамеры были большой редкостью в нашем кругу. Но у отца моего бывшего одноклассника, большого чина в Аэрофлоте, был аппарат по имени «Кварц». Он заводился как будильник, не приближал объектов съёмок и снимал на восьмимиллиметровую пленку с самыми скромными параметрами по разрешающей способности. Но был прост в обращении и не требовал наведения резкости, т. е. то, что ты видишь в малюсеньком видоискателе, то и будет запечатлено в малюсеньком формате. Вручили его со словами: «голову оторву, ежели что». Я купил десять черно-белых и пять цветных кассет, ничуть не беспокоясь о своей голове. Таким образом общие организационные вопросы были решены.
                ____________
   Место это на берегу мы выбрали заранее, специально отмотав на «братском» ИжЮпитере сотни верст. Здесь неподалеку река вырывалась из Чардарьинской ГЭС (образующей выше по течению огромное водохранилище), и начинала свой естественный бег. Берег был невысок и вода, журчащая у его кромки, действовала успокаивающе и маняще. Не сопротивляясь желанию мы весело устремились в её объятия. Освежившись и развалившись в тени дерева, сторожившего баулы, мы наконец стали осознавать, что мечта начинает переходить в реальность. Реальность была прекрасной. Три романтически настроенных друга, объединенные одной целью, вооруженные замечательным плотом (разобранным и упакованным до времени), а также средствами жизнеобеспечения в виде двухствольного охотничьего ружья двенадцатого калибра с парой сотен патронов, лопатой, топором, удочками,  закидушками и острогой, десятилитровой канистрой со спиртом, запасом продовольствия и посуды, медикаментами, кинокамерой и биноклем, радиоприёмником «Селга», деньгами и замечательным настроением, - мы валялись на берегу и всё уже началось на самом деле! О выходе в тот же день нечего было и думать. «Сейхун», а название пришло ещё полгода назад и означало древнее название самой реки, собирался довольно долго. Были разложены камеры, уголки, трубы мачты и весел, веревки, вещи и продовольствие и весь лагерь стал занимать площадь метров на пятнадцать по берегу и столько же вглубь континента. Камеры накачивали силой легких и мотоциклетным насосом, уголки крепили болтами и обертывали брезентовой лентой          ( дабы не протерли резину), трубы стыковались, весла соединялись с уключинами из карданных пар трансмиссии закрылков. Собранная рама укладывалась поверх связанных камер и закреплялась к ним веревками. На передней камере вместо брезента была привязана такелажная от Ил-76 сетка с провисанием внутрь. Туда (ячейки были достаточны, чтобы не потерять) укладывалась посуда – казан, миски, деревянные ложки, которые по мере движения должны были автоматически мыться, бултыхаясь в воде. По углам плота установили четыре стойки из тонких труб, за которые заводился полог, макушка которого в свою очередь, поднималась на ночь вверх вместо реи паруса. Получался довольно солидный шатер более чем два-на-два метра. Полог братья сшили из двуслойной марли и он спасал нас от комаров, а сырдарьинский комар отличается особой жестокостью и вампиризмом, верой и правдой. Четыре рюкзака размещались по углам палубы, ружье хранилось в гермомешке под брезентом (на случай нашествия егерей), острога была привязвна в подводной части, а в середине между четырьмя камерами снизу укреплена запасная, свернутая в рулон и не создающая помех движению. Размах боковых весел был по два метра, такой же длинны было и заднее рулевое. На мачте предусматривались крюки для бинокля, приемника и такелажа. А на «посудомоечной машине» лежал огромный валун с кучей веревок на случай непредусмотренной якорной стоянки. Но такой вид наше суденышко приобрело только на другой день к обеду.
 Жизнь и сборы продолжались своим чередом . Готовилась еда, собирался плот, граждане купались и отдыхали. Заодно была измерена скорость течения реки методом бросания в воду щепки и засекания времени её движения. Вывод был неутешителен – воды Сырдарьи текли со скоростью около трех километров в час. Парус из простыни, по нашему мнению, мог бы добавить еще один. Увидеться с седым Аралом, уже умирающим к тому времени, было не суждено. Новой целью стала Кызыл-Орда.
  Итак, к середине второго дня Сейхун стоял в десяти шагах от своей стихии искрясь на солнце алюминиевым блеском своего рангоута и радуя пышными формами туго накаченных черных камер. Отправляться во второй половине дня было не с руки, так как до заката оставалось мало времени и отплытие было назначено на утро первого августа. Потом появилось стадо. Я бы сказал – прайд! Полтора десятка крупных верблюдов медленно приближались к нашему лагерю и остановились, пережёвывая колючки глядя на неведомое зрелище. Жителям города нечасто удается пообщаться с животными, населяющими окрестные регионы, тем более с такими экзотическими. Недолго думая я завел будильник своего «Кварца» и, зачем-то взяв кусок сахара, направился к ближайшему, самому крупному зверю, снимая на пленку его статную фигуру, жующие челюсти с выразительными губами и большие коричневые глаза с нависающими над ними прядями ресниц. Или бровей. Но то ли моя одежда (плавки), то ли трескотня кинокамеры, но видимо что-то не понравилось дромадеру (а может это была ревность – в стаде были верблюдицы) и он, громко фыркнув и закричав что-то на непонятном верблюжьем языке, ринулся на меня. Позже на экране были видны мои быстро скачущие ноги и покачивающаяся земля. Братья, не желая путешествовать вдвоём, бежали на помощь. Но тут стало происходить что-то невероятное. Животные словно обезумели, они метались, кричали и прыгали возле нашего детища, будь то желая разрушить итог долгих трудов. Затем гурьбой двинулись своим быстрым танцующим аллюром вдоль реки. Подул ветер, взметнулись столбы пыли, стало сумеречно и резко прохладно. Через минуту всё стало ясно. Началось затмение,  полное затмение Солнца! Я попытался заснять его через все имеющиеся фильтры и из этого даже что-то вышло – позже на экране можно было видеть, как будто лампочку загораживают круглым тазиком. Пять минут спустя в природе воцарился свет и покой. Ну, что ж, решили мы, - затмение и знамение очень даже неплохо рифмуются. Быстро сгущающиеся сумерки застали нас за ужином. Спирт был медицинский, тушенка говяжья, гречка отварная, хлеб белый, зелень еще свежая, лук, чеснок, соль и перец – по вкусу. Завтра будет день!
                __________________
   Лучи утреннего солнца коснулись верхушек редких деревьев, затем пробежались по кустарникам, выгоняя прохладу бесконечной степи и, наконец, заискрились тысячами зеркалец на речной ряби. Мы стояли, бросая длинные тени, у кромки воды с маленькими пластиковыми стаканчиками, наполненными грамульками спирта.
- Земле! – Виктор выплеснул содержимое на берег.
- Небу! – Валерий, вскинув руку, выплеснул спирт вверх.
- А это тебе, Сейхун – сказал я и вылил в реку свой стакан.
 Плот был уже на воде. Оглядевшись, как бы чего не забыть, мы забрались на палубу и отчалили, отгребая веслами на середину реки. Полная тишина, берега проплывают мимо, ежеминутно меняя картины. Постепенно русло стало расширяться и через пару часов мы плыли маленькой щепочкой посреди мощной полуторакилометровой ширины реки. Приёмник висел выключенным. Включенными были лишь глаза и уши. И руки. Подравнивая плот по течению, приходилось то и дело подгребать то одним, то другим, то третьим веслом. Чехлы из брезента, надетые на весла под руки, сослужили добрую службу, - к концу путешествия трубы под ними были отполированы до зеркального блеска. Гребля была медленной, неутомительной и необязательной. Однако лежать, сидеть и ходить на растянутом брезенте оказалось неудобным так как он проваливался между камер, а на краях были жесткие уголки рамы.
- Матрасик бы – Витька постучал ногтями по дюрали.У старшего на счет матрасика тут же возникла идея и мы подгребли к противоположному берегу. Это была сплошная стена камыша, росшего прямо из воды. Подойдя вплотную, увидели дно и спрыгнув с плота втащили его в небольшую заводь. Палубный брезент был двойным и сшит по краям в виде мешка. Вскоре этот мешок был туго набит камышовыми снопами и когда мы вновь растянули его, получилась плотная подушка толщиной  в тридцать сантиметров, на которой и сидеть и лежать было одно удовольствие. После доработки до самого вечера не произошло ничего особенного, если не считать особенным само наше присутствие здесь. Следов людей и их жизнедеятельности не было. Берега пустынны и на несколько километров от реки покрыты зарослями – тугаями. Здесь был камыш, кустарник в два человеческих роста с хлопьями нежнорозовых пушистых цветов, талинник и непроходимые тополиные заросли. Многочисленные стаи птиц гнездились меж ветвей, летали и прыгали у воды, щебетали на все голоса, наполняя и без того идиллический пейзаж своим чудесным пением. Огромные птицы, в народе их называли Кау по звукам их гортанных криков, перелетали реку и прятались в зарослях. Это были выпи с длинными, провисающими на лету шеями. Глаза моих спутников блестели в ожидании охоты. В клубе туристов нам рекомендовали останавливаться на ночлег на берегах, так как ночевки на островах , множество которых было разбросано по всему течению, якобы небезопасны из-за своенравности реки, которая может подмыть или напрочь смыть остров за считанные часы. Решено было останавливаться на ночевку исходя из следующего. Берег должен быть не илистым, место – уютным и живописным с возможностью порыбачить и поохотиться и достаточно удаленное от проживания людей, от которых можно было ожидать не только праздного любопытства. Как оказалось в дальнейшем , этим критериям отвечали оба берега на всём протяжении реки. К шести часам вечера одно из таких мест было выбрано и мы тихо причалили к незнакомому берегу. Обязанности команды распределили так: старший из братьев – боцман (это порядок на судне), младший – охотник и виночерпий, я – штурман, кинооператор и кок. Конечно при этом все мы – гребцы. Привязав Сейхун веревками к кустам , растянув его с носа и кормы мы занялись сборкой дров и осмотрелись вокруг на сколько это позволяли тугаи.  Помощники чистили картошку, лук, морковь, затем я готовил , а у них было минут сорок дабы отвести душу : Виктор углубился с ружьём в заросли , а Валерий невдалеке устроился с удочками и закидушками.
  За всё время путешествия не было ни одного момента, расстроившего бы кого-то  из команды, но ужины – то было верхом наслаждения! Общение – все трое за день видели одно и то же, и как же здорово слышать и обсуждать три совершенно разных взгляда на происшедшее. Это даже количественно в три раза интереснее. Все взахлеб делились впечатлениями, усиленными под тосты горячей шурпой и жаренными сазанчиками, которыми Валерка снабдил меня уже через пятнадцать минут по прибытии. Виктор спугнул двух фазанов, но неудачно, что послужило возложением на меня ещё одной обязанности – загонщика (и как оказалось не только пернатых). Первый вечер был, кстати, одним из немногих, когда блюда готовились из запасов тушенки. В дальнейшем мы предпочитали только свежую дичь и рыбу. Со спиртом, в силу серьёзности мероприятия, ограниченного количества и отсутствия какой бы то ни было помощи от кого бы то ни было в случае чего бы то ни было, решено было так: любой из членов экспедиции по любому поводу накладывает табу после первой, второй и т.д. и все обязаны были этому подчиняться. Не пригодилось. Остатки еды в казане. Быстро темнеет, на воде прохладно. Мы по очереди влетаем под полог, включаем фонарь, приемник, добиваем единичных комаров, пропускаем под бутерброд еще по одной и, тихо разговаривая, засыпаем. Звезды покачиваются сквозь полог, заросли шумят на ветру, вода журчит у самого уха. Ночь.
В какую-то из первых ночей всё пережитое дало о  себе знать и мне приснились «вехи долгого пути». Вот я весь из себя в летной форме пытаюсь вывести с территории аэропорта шесть камер от колес Ил-62 ( а это немаленькая игрушка). На проходных не пускают, требуя товарную накладную. В отчаянии подъезжаю на электрокаре к самому людному месту между гостиницей «Космос», кафе «Полет» и штурманской . С ходу перебрасываю через высоченный забор камеры, Валерка с Витькой уже там и грузят их в коляску ИЖа, который «Юпитер», а я весь измазанный кричу им ( а больше толпе, которая уже собралась и в которой есть недоумевающие авиационные чины), чтобы мигом увезли весь этот мусор на свалку и не засоряли мест общего пользования. Потом авиазавод. Мы несем длиннющую «позаимствованную» на складе дюралевую трубу через весь завод (отмазка – на рацпредложение), потом режем, пилим, сверлим, варим дюралевые уголки, готовим брезент, крепеж и, когда этого добра набирается огромная куча , вывозим её с территории за бутылку под горой мусора на кузове ЗиЛка. Сборка «Сейхуна» в гараже и испытания на озере «Бахт» (счастье – по узбекски)…Даже во сне я не понял как это всё у нас получилось.  Было страшно…
  Но утро развеет все страхи и опасения . Тем более такое утро! Тихо выбравшись из спальника и полога я, как и положено коку, занялся хозяйством. Разжег костер, разогрел завтрак (остатки ужина), поплавал вокруг спящего «Сейхуна» и, включив на полную «маяк», разбудил спутников. Сборы были короткими, перекусив и наметив план на день мы отчалили. В планах на каждый день кроме главного пункта – созерцания, была ещё и добыча пропитания, для чего решили охотиться днем, дабы вечером было время эту добычу приготовить. И на обед решили не останавливаться специально, только если попадутся соответствующие рыбохотугодья. Также немаловажным считалось определение своего местонахождения, чтобы знать сколько еще до траверса Кызыл орды, так как в других местах железка проходила довольно далеко от реки и если мы не доедем до места, то добраться до любой другой станции или разъезда через степь будет просто невозможно. К тому же нужно было вычислить среднюю скорость «Сейхуна», чтобы прикинуть докуда мы вообще сможем доплыть за три недели. По маршруту предстояло пройти всего два обитаемых места: Суткент (молочный город) и Байиркум. Эти поселки стоят от реки в трёх километрах и желательно было их не пропустить так как необходимо было пополнить запасы хлеба. В основном. Признаки молочного города  обнаружились через три дня по двум раздолбанным лодкам на берегу. Странно, но живущие на реке люди игнорируют её как средство добычи пропитания. Поднявшись на возвышенное место на левом берегу мы увидели далеко за зарослями в степи красный флаг. Решив, что это и есть Суткент, а по наличию флага- наличие в нём советской власти, мы с Валеркой двинули на запад. Молока не было, но был чудесно выпеченный хлеб, набрав коего десять буханок и, (!) отправив на Родину телеграммы о проходе означенной точки, вернулись на корабль. Про молоко мы вспомнили косвенно через день, спасая застрявшую передними ногами глубже колен в прибрежном иле решившую напиться телку. Шансов выбраться у неё не было. Три часа три мужика мучились с животным, пока наконец она, счастливая, скрылась в зарослях.  Байиркум найти  было проще. Среди десятков построек там находилась так называемая приводная радиостанция для самолетов и наша средневолновая Селга, настроенная на её частоту и положенная на карту рядом с компасом с большой точностью показывала направление на станцию, так как её ферритовая антенна обладала свойством радиокомпаса и при повороте приёмника минимальная громкость сигнала этому направлению и соответствовала,  а точка пересечения этой прямой с кривой нашей реки и давала место положения Сейхуна. Для большей точности вторым «приводом» был Чимкент. В байиркумском магазине была ещё баклажанная икра и Окмуссалас 1955 года разлива с сургучевой пробкой.
  Потекли размеренные, но далеко не монотонные дни. И это не смотря на то, что порою вечером мы оказывались в каких-то пяти километрах от утренней стоянки. Сырдарья в этих местах, привольно и широко разливаясь, петляла как огромная змея по руслу, проложенному в степи тысячелетия назад, изредка спрямляя его. И если вечером можно было найти возвышенность (как правило на правом берегу), то взору открывался огромный зигзаг, который проходили за целый день. Ниже по течению река упиралась в пологие отроги Чимкентского хребта и слегка выпрямлялась в своём стремлении на Север. А мы всё плыли и плыли, никак не насытясь инопланетным одиночеством и неповторимыми пейзажами. В Сейхуне купали лошадей передовые отряды Македонского, её форсировали войны Чингиз хана, Тимура и Михаила Фрунзе. А мы просто плыли по реке, бултыхаясь в её мутноватой воде и радуясь тому, что на планете ещё есть нетронутые цивилизацией места. С водой, правда, приключился казус. Известно, что камыш – отличный её фильтр, а прямые солнечные лучи активно убивают оставшихся после фильтрации микробов. И почему бы не пить эту воду не кипяченой…Тщетно я убеждал братьев отказаться от опрометчивого поступка. Первым, буквально через час после приёма алюминиевой кружки забортной воды, в воду спрыгнул младший. Почему-то решив, что течение унесет всё содержимое его нечастного желудка и кишечника, он как поплавок с миной явного облегчения дрейфовал в нескольких метрах от плота. Но течение несло его с той  же скоростью! И оказавшись в окружении собственных испражнений Виктор сочными тирадами подтвердил своё пренебрежительное отношение к физике. Мы бросили ему мыло и через двадцать минут очистительных водных процедур, весь пропахший  «земляничным» он был допущен на борт. Валерий смеялся недолго и через полчаса уже висел задом над водой на невысоком обрывчике маленького островка, сгребя в охапку молодые побеги тополя, которые по плотности произрастания не позволили ему углубиться внутрь острова. «Сейхун» предусмотрительно стоял на якоре десятью метрами выше. Активированный уголь и спирт с солью позволили восстановить кишечную фауну и флору вместе с кислотно-щелочным балансом пострадавших уже в тот же день. А река стерпела эту мелочь.
   Мы думали, что она вообще стерпит всё.  Но… За три недели плавания люди встречались нам едва ли несколько раз, но следы их деятельности  были видны чуть-ли не каждый день. То на одном, то на другом берегу изредка появлялись из-за поворота очертания старых, ржавых дизелей с мощными насосами и опущенными от них как щупальцами в реку трубами диаметром с полметра. У каждого такого монстра их было по четыре-шесть штук. Выбравшись на берег возле этого кровопийцы можно было видеть одиноко (но исправно) тарахтящий механизм с огромным баком солярки, арык, уходящий в бесконечную степь и уносящий в себе животворную влагу Сырдарьи якобы на полив хлопковых полей, а в действительности теряющуюся в заболоченных и солончаковых далях, искрящуюся на солнце и впитывающуюся в ненасытную, неухоженную и никому не нужную землю. Сотня-другая таких «насосных станций» и половина реки ушла в никуда. Учитывая, что Арал был уже смертельно болен от уменьшения годового стока Сырдарьи и Амударьи, было очень больно смотреть на «достижения техпрогресса» тем более, что и миллионы тонн хлопка не могут оправдать уничтожение этого огромного озера и всего того , что в нём и вокруг него проживает. Остановив подручными средствами пару таких насосок, мы однако поняли, что вклад наш в спасение природы мизерен на столько, что остается только в очередном тосте выпить за упокой души некогда замечательного Аральского моря.
  В какой-то из текущих без счета дней на длинном левом повороте реки мы причалили к одной из таких «пиявок», спускавшей свои ненасытные восемь труб с уже довольно высокого обрыва правого берега и, оставив Валерку старшим, вскарабкались к дизелю с тайной надеждой изуродовать его да еще и заснять это безобразие на пленку. Наверху, невидимая снизу, стояла юрта. Вокруг бегали казахские ребятишки и стояли взрослые о чем-то беседуя. Беготня и разговоры стихли и все уставились на двоих, выползших с реки, загорелых парней с кинокамерой и в шортах. Кстати, о загаре. Все три недели мы плыли без одежды (не считая плавок) с утра до вечера купаясь на ходу и валяясь на нашем «диване» под палящим солнцем. Кожа стала ровной , коричневой и ни разу не облезла. Загар черноморский – жалкое подобие того оттенка, который мы привезли домой.       Подойдя к жителям и поздоровавшись, поняв, что разрушить насосную на глазах у публики не удастся, мы тут же сменили тему.
- Мы снимаем фильм про Сырдарью, людей, живущих на её берегах, природу и животный мир – сказал я , медленно подбирая слова, наиболее понятные плохо говорящим по-русски, - через десять дней вы сможете увидеть себя в «Клубе путешествий» по телевизору.
Это было понятно и с восторгом воспринято. Женщины быстро одели что-то из национальных костюмов, мужчины приосанились отряхивая пыль со штанов и вся общественность выстроилась каре на фоне юрты. После нескольких секунд съёмки я, выключив лентопротяжный механизм (из экономии пленки), долго тарахтел своим будильником, а Виктор тем временем объяснял, что экспедиции «КП» требуется кое-чего из провизии. Какого-то мальчишку тут же услали в степь на бахчу и он, превратившись в точку, исчез за горизонт, а нам, пока собирали провиант, предложили огромную миску кумыса, которая была тут же осушена. Тепло прощаясь с гостеприимными хозяевами мы спускались вниз, неся мешок арбузов черной «корейской» породы, притащенных мальчонкой и мешок всякой снеди – лепешек, овощей и фруктов. Любители передачи Сенкевича еще долго махали нам с обрыва. Было немного стыдно.
  Люди встречались на столько редко, что ощущению инопланетности практически не мешали. Бассейн Сырдарьи простирался на территории трех республик СССР – Таджикистана, Узбекистана и Казахстана и , плывя по реке, мы  с гордостью сознавали себя неким объединяющим (пусть и малым) звеном между народами всех этих регионов, в упорном труде претворяющих в жизнь решения очередных съездов КПСС по построению коммунистического общества. С одним из представителей активных строителей коммунизма нам довелось встретиться где-то на середине пути. Около десяти утра, вскоре после отплытия от очередной ночевки, мы, высматривая дичь по левому берегу, вдруг заметили на невысоком, в полтора метра, заросшем обрыве некое строение, скрывшееся, впрочем, уже скоро  за камышом и зарослями. В ста метрах ниже обрыв переходил в низинку, видимо заливаемую в половодье, куда мы и поспешили причалить. На этот раз за старшего на борту оставили младшего, а мы с Валеркой, прихватив ведро, направились к стойбищу людей в надежде чем-нибудь поживиться. И через пару минут шли уже по небольшому, но ухоженному огороду, где росла капуста, белея зрелыми боками кочанов, кабачки, зеленый перец, огурцы и помидоры, различная зелень, что было очень кстати для разнообразия рациона. Далее была бахча с вполне приличными арбузами и дынями. Вначале мы хотели просто набрать всего этого добра на недельку, но потом решили познакомиться с обитателями домика, который уже вырисовывался невдалеке.
- Ну, а если там никого не будет, то скромничать не будем – произнес мой спутник, и мы вышли на почти круглую метров в тридцать диаметром поляну. С одной стороны шелестела камышом, едва просматриваясь в зарослях, река; в глубине стоял аккуратный глиняный домик, побеленный снаружи со свисающими толстыми снопами тростника вместо крыши. Справа чуть заметная колея, плутая в тугаях, уходила за деревья и на ней стоял новенький ГАЗ-69. Подле него сидел на корточках молодой казах придурковатого вида с улыбкой Никулина из фильма «Самогонщики», и, весело орудуя огромным тесаком, разделывал барашка. Ближе к центру поляны стоял настоящий бревенчатый колодец с деревянной крышей и большим воротом с цепью, на которой было закреплено оцинкованное ведро, до краёв наполненное водой. А венчал весь архитектурный ансамбль огромный хорошо сбитый дастархан, увитый с одной стороны виноградными лозами и покрытый коврами. На одной половине его стояли блюда и ляганы со снедью: жаренное мясо и дичь, лепешки, овощи из пройденного нами огорода, арбузы и дыни с нетронутой нами бахчи, несколько бутылок столичной водки, стаканы, ложки и ножи. На другой половине дастархана возлежал ОН. Лицо его сразу напомнило обложку книги В.Г.Яна «Батый», с которой на вас смотрит лохматое чудище с козлиной бородой, с узкими колючими глазками, олицетворяющее собой хитрость и коварство. Это был грузный, под центнер, казах лет пятидесяти, одетый в просторные штаны и длинную белую рубаху. Подле него в полусогнутой позе стоял, смиренно сложив руки  на выпирающем под длинным чапаном животике, пожилой высохший человечек, всем своим видом показывая преданность и покорность хозяину. «Слуга, метрдотель, мажордом» - перебирал я в уме возможные варианты, но Батый перебил ход мыслей.
- Вы кто? Чиво хочишь? – спросил он, недобро поглядывая из-под густых бровей
- Мы туристы из Ташкента, плывем на плоту по Сырдарье,- начал было с расстановкой Валерка.
- Ну и дураки – произнесло чудище, чавкая и выплевывая арбузные семечки, - куда плывете, зачем? Жарко. Надо отдыхать. Как я. Видищ? – он обвел рукой свои владения и, громко рыгнув, улыбнулся.
Я решил направить разговор в нужное нам русло и рассказал хозяину о гостеприимстве и радушии людей, живущих в этих краях, встречающих путников хлебом-солью.
- Да – оживился Батый, - казахи очен добрый душа, хлеб много, соль тоже есть. Садись!
Он указал на край дастархана.
 - Это узбеки у вас хитрый все, а мы гость всегда радисный. А я председател колхоз. Дом ест, машина вот. Девочки хочишь? Тоже ест,- обернувшись к мажордому  и что-то сказав ему, он широко осклабился.
 Тот исчез в домике и через минуту оттуда вышли две молоденькие казашки. («Ещё и евнух» - подумал я). Миловидные девочки лет семнадцати в длинных цветастых юбках, белых блузках и черных, под цвет пышных кос безрукавках,  стояли у порога и смиренно ждали. Поблагодарив председателя за любезность мы намекнули, что нам бы чего-нибудь из провизии да воды из колодца, и что на плоту нас ждет голодный друг, и что ещё долго плыть…Хозяин щелкнул пальцами. Девочки исчезли.
- А хочешь, я вас застрелю, - спросил он и, повернувшись, похлопал по вороненому стволу отличного ИЖа, которого вначале мы и не заметили.
- Пошутил – противно хихикая произнес Батый и пухлыми пальцами, не знавшими крестьянского труда, разлил водку по стаканам, - пей, ешь!
  Водка, после двух недель приёма спирта, пошла как вода. Закусили. Закурили. И продолжали поддакивая слушать лекцию о том, как надо отдыхать и какие замечательные люди – казахи. После третьего граненого стакана пора было уже подумать об отходе. Заметив, что оратор слегка размяк и разомлел, и еще раз поблагодарив за приём мы спросили, нельзя ли попастись в огороде. Услышав «бери что хочиш», и , не заставляя себя упрашивать, быстро ретировались, прихватив бутылку водки для «ждущего товарища», ведро воды (хотелось попить и спирт разводить не кипяченой ), кое-что со стола и полную тельняшку, завязанную узлом у горлышка, разных овощей. Виктор маялся с ружьём на берегу, не решаясь оставить корабль и вглядываясь три часа  в окружавшие дебри, - не покажутся ли снабженцы. Отдали концы и «Сейхун» радостно побежал вместе со своей одноименной хозяйкой.
      На другой день нас стало много. И не от похмелья. Сначала мы услышали голоса. Отовсюду. Жутковато сидеть на маленькой щепочке посреди огромной реки и слышать где-то рядом кого-то переговаривающихся. Мы поднялись на ноги и огляделись. Плеск воды и тишина.
- Никого – брякнул Витька. И тут же: НИКОГО-НИКОГО-КОГО-ГО-ГО. Со всех сторон. Мы хохотали вместе с этим чудесным эхом и , казалось, находились на каком-то тысячеголосом стадионе, хохочущем над этой шуткой природы. Потом врубили на полную «Селгу» и оказались в концертном зале с какофонией повторяющихся и сливающихся между собой звуков музыки. Чудо продолжалось минут двадцать . Всё это время «Сейхун» проплывал в довольно узком коридоре между высоким обрывом правого берега и сплошной стеной рослого тугайного леса слева, что и создало исключительные условия для возникновения эха. Я бывал в разных горах, пустынях, в лесах, но такого не слышал никогда .
  В конце каньона прямо под обрывом, уже не таким высоким, у самой воды мы увидели волчат. Они прятались в неглубоких пещерках каменно-глиняной стены, куда сверху вела еле приметная и очень крутая тропка. Щенята выглядывали из углублений, пили речную воду и резвились на солнышке, очевидно совсем не беспокоясь о том, что их могут побеспокоить. Добраться до нор с берега было не реально, а с воды…Оглядев нависающие многотонные кручи, мы решили держаться от них подальше  и, как оказалось, не напрасно. В тот же день с той же стороны прямо у нас на глазах в воду обвалилась ( съехала, сползла) глыба величиной с приличный трехэтажный дом. «Сейхун» был метрах в сорока от берега, но качало как на море. Вообще, река не раз показывала нам свою титаническую силу. В один из чудных вечеров наш кораблик причалил возле мыса на левом берегу, за которым река резко уходила влево. Это давало возможность просматривать её и вперед и назад. Одним словом вид открывался великолепный. Берег был уступчиком высотой в аккурат с «бортом» плота , так что поставлен он был заподлицо. Как неоднократно мы делали – вплотную к «Сейхуну» на берегу расстилали ковер из лоскутов дерна, дабы на ночь, искупавшись, входить под полог с чистыми ногами. В общем всё чинно-благородно. Я готовлю ужин, братья куда-то запропастились с ружьём. Солнце краснеет близким закатом, вода журчит… Только вот журчит как-то шумно. «Сейхун» был растянут  двумя канатами и привязан за кусты. Так вот передний куст, стоявший в трех метрах от берега «оказался» уже над самой водой на хорошем обрывчике. Только сейчас я увидел, что и плавсредство наше уже не примыкает к берегу , а конвульсивно дергается на веревках в полуметре от него. Берег обваливался, ежесекундно увеличивая это расстояние. Истошный крик , вырвавшийся из моей груди мигом вернул братьев к причалу. На борт полетело всё, приготовленное и выгруженное на берег, в том числе и пустой горячий казан (шурпу доели рыбы). Куст, к которому швартовался нос, с жутким всхлипыванием и треском обвалился в воду вместе с большим куском берега, в который врос корнями и… потащил за собою несчастный кораблик , ставший почему-то жалким и маленьким. Мы уже попрыгали на палубу, отвязав заднюю растяжку и перерезав переднюю, чтобы не перевернуться. Всеми тремя веслами преодолевая течение прогребли на крохотный островок неподалеку , еле возвышавшийся над водой, и на пологом его пляжике затащили  плот от греха на берег. Ужин был скомкан, костер разводить было нечем, попытка поймать раков не удалась. Наутро  мы обнаружили, что находимся от вчерашнего берега метров  на сто. Река спрямила весь этот мыс и как невероятно, но виной этому были мы сами. Своим присутствием  перед крутым её изгибом мы просто чуть-чуть увеличили скорость её течения в месте швартовки и она стала подмывать берег чуть быстрее обычного  и процесс пошел. Конечно, в Сырдарье не водились ни Сцилла , ни Харибда, но, полагаю между младшими их сородичами мы находились почти постоянно. Как-то среди бела дня, нашу Селгу , на музыкальной волне «Маяка», стало хуже слышать. И не потому, что сели батарейки, а из-за шума, который нарастал по мере продвижения вниз по реке. Есть ли на ней водопады и как шумит Ниагарский, - никто не знал. Впереди начинался правый поворот и что было за ним с этим двухкилометровым по ширине чудищем, - тоже. Успели пристать до начала изгиба берега и пошли на разведку. Выйдя на возвышение увидели, как огромная степная река преодолевает перекат. С десяток мелких островов, а между ними буруны, создающие этот шум, но кое-где поток ровный с более глубоким дном. В один из таких коридоров желательно было и угодить. На гребном канале в Крылатском спортсмены не дергают так остервенело свои весла, как ими орудовали мы, выводя неуклюжую посудину в нужный фарватер. Всё удалось. За то и скорость такую «Сейхун» не испытал ни разу за весь поход.
В другой раз, расслабляясь на середине реки в принятии солнечных ванн, мы выскочили перед высоковольтной ЛЭП, провода которой провисали межу опорами на берегах чуть ли не до воды. Мачта наша была три метра и соприкоснуться ею с большим количеством киловольт не представляло никакого интереса. Мы вспомнили про галеры когда через пару мину были уже под берегом. И вообще ощущение себя между мифическими древнегреческими чудовищами, образно говоря, было справедливым. Чем мы отличались от Одиссея? Связи никакой, помощи тоже, ни от каверз Сырдарьи, от укуса гадов , погоды…Но в этом то и заключалась вся прелесть бесшабашного авантюризма, стремления соприкоснуться с неведомым в век, когда космические корабли бороздят, и когда не осталось белых пятен.

  Справедливо полагая, что Чимкентский хребет скоро перестанет подниматься справа по борту и очищая настил палубы от помета голубей, в бессчетном количестве населявших его отроги, мы решили побаловать себя шурпой из нежного мяса этой дичи. Для чего всего то и надо было мне, как загонщику,  умудриться забраться по обрыву и камушками с него побросать, птицы тучами взмоют вверх и Виктор снизу дуплетом настреляет нам полный казан. При этом глину надо было бросать вниз по гнёздам с краю, но самому как то  не высовываться. С первого же выстрела казан был наполнен. А я не пожалел, что прихватил камеру. Сырдарья была видна на многие километры сужающейся лентой, с холмистой степью с одной стороны и подступающими песками – с другой, и повсюду вдоль неё ни души, лишь двух-трёх километровые заросли от берега. На плохоньких кадрах киноленты сверху – «Сейхун» со спичечный коробок и братья, собирающие голубей.     Выполнение продовольственной программы на всём протяжении плавания было поставлено на хорошую ногу. Я даже получил выговор команды за срыв одной из её позиций. Утро было раннее и прохладное. Мы стояли у берега, где барханы местами подходили прямо к воде и, казалось, только рослый частый кустарник сдерживает пески от натиска пустыни на животворящую артерию реки. Я выкатился из полога, окунулся, проплыл на спине вокруг плота, снимая его спящего на фоне берега и вдруг увидел зайца. Он сидел на вершине ближайшего  бархана под кустом и смотрел на что-то невиданное, качающееся у берега. Пока я  выбирался и  пытался подкрасться к зверю, он своими длинными ушами услышал и чем-то другим почуял, что его будут снимать и в итоге на кадрах остался как раз тот орган и быстрые длинные прыжки. Братья не оценили попыток киношника, но отметили, что если бы вместо камеры бала двухстволка, а вместо меня – вовремя разбуженный Виктор, то вместо надоевших фазанов на ужин было бы жаркое из кролика. Кстати, плов или жаркое из фазанов были у нас в меню чуть ли не каждый день. Но были фазаны, а были сазаны. Длиннющий поворот реки, мелко, течение слабое и торчащие повсюду коряги, - такая картина предстала нам на очередном дневном перегоне. Не пропороть резиновое брюхо «Сейхуна» было жизненно важной задачей, поэтому, приготовясь орудовать веслами, мы пристально всматривались в приближавшийся ландшафт. Но когда коряги стали шевелиться стало вообще не весело. Дальнейшее можно было бы отнести к рыбацким байкам, но поскольку я не принадлежу к этой категории фантазеров, то дело выглядело так. Ближайшие коряга стали медленно  расходиться в разные стороны и, оказавшись между ними, мы сумели различить торчащие из воды плавники и спины греющихся на солнышке огромных сазанов, которые обозначили себя ещё и громким чавканием поедая мелкую насекомую живность с поверхности. Мы оторопело стояли на плоту, я тарахтел камерой, братья тихо матерились из-за того, что острога была принайтована под днищем (на случай рыбнадзора). Правда с ней нам довелось побегать в другой раз, когда на одном из левых рукавов с мелкими по-щиколотку перекатами была замечена полутораметровая змейголова. Рыбу эту завезли в наши водоемы в шестидесятых годах и она очень широко расплодилась, поедая всё, что шевелится. По форме напоминая сома она имела характерную окраску, за что и получила своё название. Мясо было серым, костей мало. А по сему, оставив корабль на песке мелководья мы все трое ринулись за ней . Острога была у старшего. Окружая монстра , мы пытались выгнать его на линию удара, но когда рыбина метнулась прямо на командора, он, отпрянув, уронил оружие. Зверюга почти посуху извиваясь добралась до более глубокого места , где преимущество её стало неоспоримым. В пасти у этого создания бесчисленное количество зубов, двойные жабры с каждой стороны внутри покрыты тоже роговицей с острыми шипами, силища неимоверная, так что Валерке может и повезло, что он подвинулся с дороги. Но повезло не только ему. В роли загонщика я выступал только до очередного случая, после которого подал в отставку. Мы в тот день встали на ночевку намеренно рано чтобы поохотиться. Местечко попалось абсолютно дикое, фазаны и прочая дичь порхала и паслась без опаски. И вот по указанию Виктора я пробираюсь по зарослям, шумлю, кричу, пою дурацкие песни, а он шастая где-то рядом параллельно якобы подстреливает поднятую мной пернатую живность. То, что я побаивался, что с очередного выстрела он угодит парочкой дробинок по мне, - это еще ничего, но вот оказалось, что я пробираюсь не просто по зарослям, а по какому - то круглому тоннелю и причем на четвереньках, так как заросли сверху полны колючками. И через несколько метров упираюсь в обломанную корягу с ногу в обхвате, лежащую с краю неглубокой ямки больше метра диаметром. Что-то заставило меня срочно подозвать к себе охотника.
- Только что был – с досадой произнес Виктор, - клыки точил, да и лежка свежая. Спугнули.
Вечером за рюмкой чая я нарисовал братьям картину, промелькнувшую в голове там, у места отдыха кабана: вот ползу я на карачках в одних плавках по кабаньей тропе, а на встречу мне вепрь килограмм под триста и песни мои ему не нравятся и юмора в маленьких, налитых кровью, глазах нет и что?
- Притворись мусульманином, - посоветовал младший, - они свинину не едят, и он прохрюкает мимо.
- Хорошо хоть тигров нет, - вставил Валерка и мы опрокинули еще по одной за память убиенного в 1954 году последнего тигра на берегах Сырдарьи.
Несколько раз на правом берегу нам встречались кормаки – орудия лова сомов. Солидные бревна одной стороной закреплялись на обрыве, а к другой его стороне привязывалась прочная веревка с большим кованным крючком-тройником, висящим над самой водой. На нём , зацепленная за ногу, висела, бултыхаясь, лягушка, что вызывало (по задумке) интерес у наблюдавшего за этим из-под воды сома. Последний, не думая о последствиях, выныривал вертикально вверх и хватая жертву сам становился таковой, повисая на крючке. Чужого мы не брали.
  К сожалению дни текли быстрее полноводной тезки нашего плота. И на двадцатый день, определив своё местоположение, мы пришли к неутешительному выводу, что не видать нам не только Арала, но и достославной Кызылорды. Да к тому же потратив полдня, вытаскивая волоком «Сейхун» из протоки, по которой хотели срезать путь, а в итоге попали в тупик, - русло сужалось и в конце концов уперлось в стену камыша, окончательно расстроенные, остановились на последний ночлег на длинном ровном участке левого берега, где, на удивление, метров сорок от берега не было ни кустика, несколько километров обработанного бульдозером грунта или бывшее дно реки совсем недавно отошедшей вправо. Когда стемнело, сидя у костра и допивая последний спирт (в силу чего так же дальнейшее путешествие было невозможным), слушали шикарный концерт местного хора шакалов, зеленые глазки которых поблескивали в каких-то десяти метрах.
  Наступило утро последнего дня плавания. Прекрасное в прямом смысле. Солнце ещё не взошло, когда я установил кинокамеру на плоский булыжник неподалеку от спящего на фоне стального цвета широкой ленты реки плота, и решил сделать покадровую съёмку восхода. Заря алела яркими полосами редких пурпурных облаков, за которыми купол неба , темным ультрамарином на западе, светлея к голубому на востоке , играя отраженными красками в воде, с каждой минутой сказочно преображался, радостно предваряя появление светила. И вот оно озарило всю округу светом нового дня и меня, нажимающего гашетку пуска кинокамеры через небольшие промежутки времени (автоматика в «Кварце» еще не была придумана). Представляя будущие кадры поднимающегося над «Сейхуном» солнца, я с полчаса просидел покуривая у аппарата и, лишь когда братья зашевелились в пологе, закончил съёмку… Но крышка на объективе была закрыта. И это было единственным  непоправимым разочарованием от всей экспедиции.
  Ну и вот за поворотом понтонный мост. Старый как сама река. Металлические ржавые понтоны, заляпанные глиной, забитые в промежутках бревнами и кустами, заглатывая под себя напор воды, с трудом, казалось, выдерживают полотно дороги с редким по нему катящему транспортом.
  «Сейхун» выволокли на берег и стали разгружать. Через пару часов на его месте были аккуратно сложены все дюралевые и резиновые компоненты конструкции, рюкзаки и скарб лежали возле переправы в ожидание попутки. А на ней нам надлежало проехать по степи километров пятьдесят до железной дороги к ближайшей станции Туркестан. По карте весь маршрут был досадно коротким. Но на самом деле он был длинною во всю жизнь.

                ________________________________

    И теперь, почти сорок лет спустя, когда уже давно нет Аральского моря, почти столько же  времени прошло с тех пор, как мы не виделись со спутниками, живущими в разных странах, когда мало кто знает, что «Сейхун» это древнее название некогда великой азиатской реки, и теперь, вглядываясь в редкие фото и просматривая высохшую кинопленку и выцветший бортовой журнал, всколыхнутся вдруг прекрасные и захватывающие чувства молодого бесшабашного авантюризма, зовущего в неведомое.