Уговорил

Уговорил

Шацких Елена


«Нет, ты мне не перечь», - настаивал Кузьма Кузьмич, попыхивая своей изогнутой бриаровой трубкой и приятельски похлопывая по плечу изрядно захмелевшего соседа помещика Занефёдова. «Не перечь, брат, будет тебе упрямиться».
Занефёдов не то чтобы упрямился или вздумал перечить своему другу и соседу Кузьме Кузьмичу, просто он так нагрузился, что лыка не вязал, а Кузьма Кузьмич все уговаривал его и уговаривал, подливая для сговорчивости анисовой водочки в рюмку и без того уже перебравшего помещика.

«Ужель тебе не совестно заламывать такую цену для друга?», - увещевал Кузьма Кузьмич. Занефёдов хотел было кивнуть головой в знак согласия, что мол, стыдно, но по причине чрезмерных возлияний и нарушения координации, мотнул головой, сам того не желая, совсем в другом направлении, тем самым обозначив, что, мол, не совестно, чем несказанно огорчил распалившегося не на шутку Кузьму Кузьмича.
«Нет, ты только подумай, - не сдавался тот, - это ж хорошие деньги или ты не согласен?». Занефёдов был совершенно согласен и хотел подтвердить предложенную сумму словами, но именно в этот момент съеденный расстегай, упавший в его желудке на холодную осетрину, пирог с грибами и на щи со сметаной, самым бессовестным образом полез обратно наверх, а потому в ответ прозвучало некое утробное мычание, похожее больше на не-е-е-ет. Вроде как не согласен. Кузьма Кузьмич не сдавался, хоть и был огорчен таким ответом.

«Ну, ты, брат, вспомни, как мы вместе ходили на медведя. Ведь без моих собак не видать тебе его, как своих ушей. Я ж для тебя своего Алтея не пожалел, для охоты твоей, его потом полгода конюх выхаживал, вот, доживает теперь, бедолага, на конюшне. А какой красавец был! И неужто тебе Алтея моего не жалко?», - не унимался Кузьма Кузьмич, пытаясь еще хоть немного сбить цену.
По правде говоря, Занефёдову было жалко собаку - медведь Алтея сильно тогда порвал, так ведь и цену он уже снизил прилично. Не задаром же отдавать хорошую вещь.
«Никифор, принеси-ка нам еще чаю, да покрепче», - крикнул Кузьма Кузьмич в открытую настежь дверь. «Сахару не забудь, бестолковый, а то знаю я тебя, мошенника, кусок нам, кусок себе в карман», - беззлобно произнес он, не отрывая взгляда от своего обмякшего от чрезмерного количества съеденной еды, выпитой водки и горячего чая соседа, пытаясь определить на глаз – пора ударить по рукам или еще можно поторговаться. По правде говоря, его уже и цена устраивала, и отобедал он в свое удовольствие, и выпил изрядно, просто уж больно ему нравился сам процесс. Азартный он был человек, а тут такая возможность.

Занефёдова сильно тянуло в сон. Натопленная печь жаркой волной обдавала разгоряченных анисовой и затянувшимся торгом мужчин. В комнате на белом мраморном столе стоял круглый серебряный поднос, на котором привычно разместился невысокий хрустальный штоф с горячительным напитком цвета янтаря, хрустальная рюмка, стакан с крепким чаем и пару кусков колотого сахара. Свою рюмку Кузьма Кузьмич поставил ближе к себе и как раз наполнил водочкой, когда, жестикулируя в запале, нечаянно задел ее рукой, и она, качнувшись на тонкой ножке, завалилась на бок, дзинькнув, и раскололась на несколько острых осколков.

«Ну, что ты будешь делать!» - в сердцах ударил себя руками по коленкам Кузьма Кузьмич. «Никифор, да, где ты, в самом деле, ходишь, бездельник ты эдакий. Не дозовешься, когда надо. Оглох ты что ли совсем? Убери со стола, да принеси новую рюмку».
Вошел Никифор, молча смел полотенцем в совок осколки расколовшейся рюмки и поставил новую. Хотел налить в нее анисовой, но, посмотрев на Занефёдова, задумался.
«А что барин - не спит ли прямо за столом?» - обратился он к Кузьме Кузьмичу.
«А хоть бы и спит» - хохотнул про себя Кузьма Кузьмич. И тут же, вынимая трубку изо рта и толкнув задремавшего друга в плечо, спросил прямо в ухо: «Ну, что, по рукам?».
«Я спрашиваю – по рукам?», - уточнил Кузьма Кузьмич, аккуратно положив трубку на стол. В его глазах появилось выражение, которое бывает у гончей собаки, взявшей след.
Занефёдов что-то невнятно промычал в ответ.
«Давай-ка, дружок, помоги поднять барина», - обратился он к Никифору. «Надо нам с ним в одно место сходить, тут недалеко».
Никифор обхватил со спины обмякшего Занефёдова подмышки, приподнял с дивана, и тот, едва переставляя ноги, сделал несколько шагов.
«Куда идем, барин?» - поинтересовался Никифор.
«Веди его в охотничью залу, где шкура медведя на стене висит, я ее у соседа только что сторговал», - потирая руки от удачной сделки, поспешил за ними Кузьма Кузьмич.
«Это какую шкуру, того медведя, что вы прошлой весной завалили?», - уточнил Никифор.
«Ну, да-да, эко ты бестолковый, однако ж. Веди, тебе говорят», - поторапливал его счастливый Кузьма Кузьмич.
«Так вести-то можно, только нет там никакой шкуры больше», - растягивая слова, произнес Никифор.
«Да, как так нет, прах тебя побери, куда ж она делась? Не в лес же снова ушла», - пытался пошутить встревоженный Кузьма Кузьмич.
«Ясное дело не в лес. Как же шкура в лес уйдет. Скажете тоже, барин. Нету шкуры больше, уж месяц, как нет», - вздохнул Никифор.
«А где ж она, да не тяни ты, говори уже», - осерчал Кузьма Кузьмич.
«Так моль ее съела. Всю, как есть. А барин только вчера из города приехали – не успели ему сказать».