Дар Огневушки. Глава 18. Адюльтер

      Каждый год, дождавшись наступления весеннего тепла, Макар Кузьмич отправлялся в дорогу, на Южный Урал, до города Златоуста, где он, не доверяя никому этакой важной задачи, собственноручно выбирал и закупал для артели необработанные самоцветы – их в больших количествах привозили сюда со знаменитых рудников Ахматовской копи. Дорога в Златоуст была не близкой, и, как правило, хозяина не ожидали в доме почти до наступления мая. Тогда всеми делами в мастерских и лавках ведали приказчики, один – из старых опытных мастеровых, по прозванию Агафон Силантьев, по артели, и другой – помоложе, шустрый, смекалистый, из образованных, Яша Миркович – распоряжался заместо хозяина в его торговых делах. Иногда, по воскресным дням к обеду приходили какие-то облязинские знакомцы из купечества, с принаряженными жёнами, дабы по просьбе Макара Кузьмича, проведать и развеселить хозяйку, а то, бывало, заходил и местный батюшка на пару с попадьёй. Но в остальные дни Аграфена Никитична с Ваней сиживали за обеденным столом в спокойном одиночестве.
   Тем вечером, за ужином, она держалась, как обычно, ласково. Откушав, выпила малиновой наливочки и, причмокнув звонко и довольно, предложила немного и Ване. Паренёк, не посмев отказаться, проглотил рюмку вязкой, горькой на вкус, но в тоже время приторной, густо пахнущей жидкости. А вскоре почувствовал небольшое и довольно приятное кружение в голове. Она глядела на него лукавым, немного помутневшим взглядом, но молчала. Долго за столом Ваню удерживать не стали и вскоре, пожелавши доброй ноченьки, отпустили к себе, почивать.
      Как ни старалась она опускаться в подклеть с осторожностью, да Ваня услышал её тяжёлые шаги уже почти проваливаясь в сладкую дремоту. А потому не испугался, хотя и вздрогнул, ощутив телеса -  горячие, пышащие через ночную сорочку, волною жара прижимающиеся к его спине. Сперва, закрыв на секунду ему рот ладошкой, она в следующий миг захватила его всецело поцелуем, а сделавши первый, жадный глоток, распалила страстными ласками ненасытного тела. И не любила – уплетала, пожирала, словно телячью отбивную с кровью, исходя слюной и жадно заглатывая соки...
     Потом она приходила часто, но никогда заранее не предупредив его, и Ваня не знал, ждать ли ему её прихода перед каждой наступающей ночью. И он всё-таки ждал, пусть не столько своим сознанием, сколько плотью, договориться с которой не было у него теперь ни малейшей возможности. Аграфена, вдоволь утоливши похоть, не задерживалась в его комнате долго, но поцеловав ещё раз напоследок, уходила наверх к себе. Днём же, в столовой, она продолжала держаться почти как обычно, единым словом не упоминая вслух их жаркие ночные встречи. И только влажнеющим, томным взглядом своим она ласкала его откровеннее и многим дольше.
        Макар Кузьмич возвратился домой в обычные сроки. Иван ожидал возвращения хозяина в смешанных чувствах. Страх перед возможным непредвиденным разоблачением переменялся у него со жгучим, пробирающим до судорог стыдом. Не умея, да и не желая заискивать перед Облязиным, Ваня старался держаться как можно скромнее, быть ещё незаметнее, и просто обречённо ждал дальнейшего развития событий. Однако хозяин был добр, и в доме ничего не поменялось, жизнь их продолжала течь как раньше - размеренно и тихо.
    Она не появлялась у него в подклети недели две, и Ваня уже решил было, что Аграфена больше не придёт к нему. Думая так, он чувствовал скорее облегчение, нежели горевал. И когда Иван, наконец совсем уж успокоился, и решил сам для себя, что заслужит прощение у ничего не ведавшего про его вину  хозяина кропотливой своей работой, она таки пришла.
    Аграфена спустилась в подклеть куда позже обычного, и теперь ей пришлось расталкивать крепко уснувшего Ивана. Пробудившись и осознав, что происходит, он первым делом не на шутку испугался. Но женщина, сразу поняв его страх, успокаивающе помотала головой, и прошептала, пальцем указывая на низкий потолок:
- Храпит. Теперь поди до утра не очнётся.
И почти коснувшись Ваниного уха губами:
- А ты не бойся, ничего не бойся, Ванечка…
И всё повторилось в который раз, почти как раньше. А всё-таки совсем уже не так…
        Иван, проснувшись утром и немного поразмыслив, почувствовал себя захлопнутым в капкане. Он понимал, что встречи с Аграфеной сулят ему теперь не много радости, помимо страха и стыда, он чувствовал, будто его принудили к тому, от чего он сам был готов отказаться.  Знал он и то, что принимать самостоятельных решений был не в силах. Любой его теперешний поступок против желания хозяйки мог окончиться скверно, и даже уйди он по своей воле из дома Облязиных навсегда, она нашла бы поводы, чтобы оклеветать его и ославить, ибо нет опасней отвергнутой женщиной, тем паче, если она имеет над тобой хоть какую-то власть. Иван Худобашев, невзирая на юные годы, был далеко не глуп. Но извинительно юным годам, мог поддаться и малодушной слабости. И кто бы не почувствовал себя беспомощным, подлым и жалким, попав на место юного Ивана.
      Постепенно он почти свыкся со своим положением, благо хозяйка к нему теперь захаживала изредка. Он, не ропща, стараясь ничем не выказывать охлаждения, исполнял её прихоти, ибо в его постели она забывала стеснение. Да и сам он, с юношеской страстностью возбуждался от нескромной, даже зачастую непристойной её ласки и, не удерживаясь, отпускал наружу собственного зверя. Наутро, после жаркого свидания, Иван с удвоенной ретивостью хватался за работу…
      Довольно быстро он научился не прятать глаза от хозяина и стал держаться за одним столом с Макаром Кузьмичом вполне спокойно и естественно. А сам Облязин начал потихоньку проявлять к племяннику жены заметный интерес. Иногда, подзадержав того после обеда, он начинал вдруг поучать и наставлять паренька, а то и рассказывал ему понемногу о хитростях своего торгового дела.  Зато с женой Макар Кузьмич держал себя всё отстранённее и равнодушней, что так же было заметно Ивану. Заметным, кроме этого, было и то, что Облязин в последнее время всё больше и чаще тянулся за выпивкой.
 Однажды, когда молодой Худобашев,  прогулявшись после ужина по тёплой ещё, сентябрьской погоде, возвратился в свою каморку, он обнаружил там хозяина. Тот, устроившись на стуле за верстаком, вместо стола, сурово приговаривал бутылочку портвейна. Бутылка, что стояла перед ним, была опустошена наполовину. Иван, увидев у себя Облязина, напрягся, и, ожидая худшего, встал у стены, сжимая кулаки.
- Ах, Ванечка, голубчик, - проговорил Макар Кузьмич, растягивая слова, уже с усилием ворочая языком, - ты не серчай, что заглянул к тебе. Ты уж прости старика.
Облязин медленно повернул к Ване голову и посмотрел тому прямо в глаза. Худобашев не дрогнул и выдержал взгляд.
- Эх, Ванька, добрая душа! – сказал наконец Макар Кузьмич, лениво махнув рукой. И тут же нахмурился, отвернул лицо и вновь приложился к бутылочному горлу.
- А куда мне идти, коли на душе тошно. Вот ведь оно что… 
  Несколько капель портвейна текли по редкой поседевшей бороде Облязина, и он задумчиво, не торопясь, обтёрся рукавом. Затем, немного помолчав, продолжил говорить, будто бы уже с самим собой.
- Дитё она не родила. И пусть. Было б об чём горевать. Оно так, поди, и к лучшему…
- Отчего же к лучшему? – осторожно спросил Худобашев, присевши на край сундука перед хозяином.
- Да оттого, - ответил тот, усмехнувшись хмуро. И добавил почти что спокойно:
 - Ведь гуляет она.
Иван, стараясь справиться со сбившимся дыханием, молчал. Макар Кузьмич поднял вверх указательный палец.
- Точно знаю. Да не знаю с кем. Не в том беда.
Ваня вцепился в края сундука влажнеющими от волнения ладонями. Облязин, сделав очередной глоток портвейна, продолжал.
- Груньку-то я разлюбил ужо. Скучно мне с нею. Ленивая, глупая баба.
 Он сморщил лицо и крякнул в сердцах.
- А только не пошёл бы слух по городу… Да как бы не было потом позору…
 Хозяин посмотрел на Ваню взглядом с почти неприкрытым отчаянием.
- Ведь скажут степенные люди, будто купец Облязин в собственном доме за бабой усмотреть не может.
Он ударил в сердцах костлявым кулаком по верстаку.
- И как потом прикажешь серьёзные дела с ними вести?
  Худобашев крупно вздрогнул, да так, что чуть не подскочил на сундуке. Причиной тому были вовсе не слова хозяина. А то, что на лестнице, сверху, послышались так хорошо ему знакомые тяжёлые шаги.
  Звук её шагов услышал и Макар Кузьмич. Почти минуту, длившуюся невыносимо долго, он,  не проронив ни слова, даже не изменившись в лице, наблюдал, как Аграфена Никитична, придерживая юбки, спускается по лестнице в подклеть.
 http://www.proza.ru/2019/12/14/23