Рыбацкие перегрузы. Глава 17

                17
      После того, как отошел транспорт с рыбой, к нам подошел другой транспорт “Сайга“, приписанный в Кингстоуне. От него мы получили топливо и продукты. Сегодня же марокканскому наблюдателю Фариду,проживающему у меня в лазарете, проводят телефон и там же на переборке устанавливают часы. Но его подключение будет производиться через телефон амбулатории, и поэтому я должен был ее открыть на время работы электромеханика. Вчера я сделал наблюдателю замечание за его вход на камбуз. Он там разговаривал со своим поваром, давая ему указания. Мое замечание он воспринял с явным неудовольствием. Сейчас он вошел в открытую дверь амбулатории и осведомился, как с равным:
– Много ли больных, сосед?
     Он понимал, что такое соседство мне совсем не по душе и подтвердил это в нескольких словах.
– Не много, – ответил я.
     Я чуть было не ответил ему, что моим соседом он будет считать себя тогда, когда на его дверях не будет красного креста. Но промолчал, и правильно сделал. Мне показалась забавной мысль, что они, мусульмане, такие религиозные и, тем не менее, один из них живет в каюте, на двери которой нарисован красный крест, символ чужой веры. Хорошо, что хоть не требует заклеить его.
      После заправки топливом наш траулер начал активный лов рыбы. Ежедневно был улов по несколько десятков тонн. Большое везение или, как говорят, пошла большая рыба. Через неделю к нам пришвартовался латвийский траулер “В. Гравис“. Мне позвонил третий помощник капитана и сказал, что врачу этого судна требуется помощь. У него сильно распух большой палец, и мне надо переправиться на это судно.
– А нельзя ли больному врачу перебраться к нам? –  спросил я.
– Но ведь у него болен большой палец, и ему будет трудно держаться за манильскую сетку, – ответил третий помощник.
     Я переправился на борт “В. Грависа“. Это судно немножко крупнее нашего. Амбулатория попросторнее.
Врач Петр Гошкин, мой ровесник, среднего роста, в тонком джемпере и курточке, провел меня в амбулаторию. Там он развернул повязку на большом пальце левой руки. Затем сполоснул палец в растворе марганцовки. Я увидел распухший палец с изъеденной кожей, которой уже не было, а вместо нее живые ткани были похожи на вареное мясо. Палец не болел. Я сразу не мог понять, что это за болезнь: не видел еще такого. Оказалось, он работал в рыбцехе на конвейере, и неделю назад покололся рыбным плавником. Поначалу были пузыри без жидкости и трещины кожи. Он
лечил палец повязками с мазью Вишневского. Я сперва подумал, что это экзема. Но, вспомнив пузыри без жидкости, решил, что здесь: анаэробная инфекция, и, даже правильнее, анаэробная гангрена пальца.
      Мы выпили у него в каюте по чашке чая. Из разговора с врачом я узнал, что их судно в рейсе уже девять месяцев. Через две-три недели они улетают домой.
Оплата за работу у него зависит от улова рыбы, как у всех рыбаков. Хозяин судна живет в Москве или в Лондоне. И вскоре на судне латвийский флаг сменят на английский. Хотя, конечно, удобнее плавать под латвийским: меньше налогов надо платить. После прилета в рижский аэропорт опасно добираться домой из-за рэкетиров, которые нагло подходят и требуют денег. А про Москву даже страшно и говорить: обступают вооруженные люди, и милиция ничего не замечает.
“Я, – говорил врач, – договорился с капитаном, что поеду из аэропорта вместе с ним“.
      В отношении больного пальца я сказал судовому врачу, что он сам должен понимать, что болезнь у него серьезная. Анаэробная, или иначе, газовая гангрена требует иссечения мертвых участков кожи. Ни я, ни он сам это сделать не можем. Поэтому это можно будет сделать на судне, где есть хирург или при заходе в инпорт. Хотя в инпорту, узнав, что улетаешь домой, отказываются делать несрочные операции. В данном случае не надо никаких мазей, потому что эти микробы развиваются при отсутствии кислорода. Остается только лечиться примочками с перекисью водорода и раствором марганцовки. Также можно орошать палец растворами антисептиков. А внутрь принимать антибиотики широкого спектра действия.
      В его аптеке уже было мало нужных медикаментов и я пообещал ему передать немножко своих. Через полчаса я пересел на свое судно, собрал нужные больному врачу медикаменты, и передал их ему по верёвочке между бортами. Мой коллега был очень благодарен мне за консультацию и за медикаменты. Его судно брало на нашем судне гофротару. Закончив ее перегруз, суда разошлись.
     Через два дня после этой швартовки на наше судно поднялись марокканские пограничники. Это были не- высокие, худощавые, смуглые парни без головных
уборов, в темно-синей форме с якорем на рукаве, в сандалетах, спасательных жилетах и с автоматами на груди. Им что-то не понравилось в нашем трале. Они
замеряли его параметры и размер ячеек. Ходили по коридорам жилой надстройки, заглядывали в рыбцех, искали кальмары. Затем судно арестовали и повели под конвоем сторожевого корабля в Дахлу. Вечером, когда я открывал амбулаторию, один пограничник спустился по трапу вниз и, увидев меня у двери с красным крестом, поздоровался со мной кивком головы. Я ответил тем же. Утром оказалось, что никаких нарушений у нас нет, и нас отпустили на промысел. Опять отдача трала и хождение с ним и его выступающими из воды досками по кругу, поиск косяков
с помощью прибора “эридана“. Затем выборка трала: пустого или с уловом.
      У меня своя медицинская работа. К сожалению, появился неудачный случай: рефмашинист Александр проглотил рыбью косточку, которая застряла в миндалинах и там же обломилась. Застрявший обломок рыбной косточки обнаружить было невозможно, а боли она причиняла неприятные. Единственное, что мне оставалось для него сделать – это лечение антибиотиками и таблетками фарингосепта, да еще полоскание глотки дезинфицирующим раствором.  Врач Рак согласился с выбранной мной тактикой. Больной был недоволен отсутствием эффекта от лечения, но я сказал, что нужно время пока инородное тело рассосется.
– Что мы будем дальше делать? – спросил больной.
– Это уже мои проблемы, – ответил я. – Вам лично ничего делать не надо. 
– Может, операцию надо делать: удалить миндалины?
– В море миндалины не удаляют. И вряд ли капитан согласится гнать судно в
Лас Пальмас из-за рыбной косточки в горле.
Больному не понравился заданный мною вопрос: ел ли он рыбу, приготовленную на камбузе, или собственного приготовления. Он в свое оправдание начал громко со мной разговаривать. Я попросил его не разговаривать со мной таким тоном.
– Да я сейчас задушу тебя, козел! – крикнул рефмашинист и угрожающе надвинулся на меня, замахнувшись рукой.
     Я сдержанно сидел и глядел на него. Он увидел, что я его не боюсь и отошел от стола.
– Следующий раз ко мне без капитана не заходите! – предупредил я.
– А вы мне нервы не портьте. Вы мне все нервы вытянули! И не только мне. Если у вас нервы не в порядке, то лечитесь! Давайте лечение: мне надо на вахту.
     Он вынул термометр и сердито добавил: “Тридцать шесть и восемь“. Я молча набрал в шприц антибиотик ампиокс и сделал больному укол. Затем дал на руки таблетки бисептола и аспирина. Взяв таблетки, больной вышел из кабинета.”Неужели оставить так эту выходку, – думал я. – Прикрываясь болезнью, всякие хамы будут хулиганить и издеваться над тобой, являющимся на судне комсоставом”. Заподозрив у больного рефмашиниста давнее нарушение психики, я спросил об этом у стармеха. Однако, стармех ничего выходящего за рамки приличия у рефмашиниста не замечал.
На следующий день я сделал больному последний укол. Температура у него была нормальная, состояние улучшилось. Я объявил ему, что противовоспалительное лечение закончено и пусть допивает полученные таблетки. Если в горле будет повторно воспаление – снова проведу лечение, а удаление рыбной косточки
возможно лишь в береговых условиях.
      После его ухода я все же отнес на него рапорт капитану.
– Еще одного террориста, кроме Гришина, выявил, – сказал я ему.
– Я просто не знаю, что делать, – сказал капитан, читая рапорт. – Я бы всех этих молодых поганой метлою вымел с парохода. И прямо замахнулся на вас?
– Да, – отвечаю. – И ругался. У него признаки маниакальности: накачивает мышцы, воображает себя суперменом, но приходится на судне делать черную работу, поскольку нет образования. И вот, воображаемое у него в конфликте с действительностью, а это его бесит. Потому он такой нервный.
– Хорошо, я поговорю с ним, потому что ему еще придется до конца рейса обращаться к вам. И не будете же вы с ним все время “на ножах“?
                (продолжение следует)