Черная Воронежская Губерния 11

***
Проснулся я от стука!
— Мама, кто на чердаке у нас?
— Там кошка! Спи, сынуля!
Уснула мать.
Но я, малыш, не уснул,
Ведь я не трус.
Я на чердак смотреть полез,
Кто там стучится в темноте.
И вот я здесь!
Ночь и темнота…
Что чёрный там комок
Шевелится во тьме…
Так первый раз
Увидел домового я!!!
И стал его кормить ночами!
И лишь тогда
Он перестал мешать мне спать…
Игорь Черных
Есть домовые и духи! Просто многим не дано их
видеть, только избранным, высшим людям!
***

Поезд Алексеевка-Москва
Спешит, спешит по рельсам.
И смотрит старший брат,
Как младший братик слазит
С кровати с закрытыми глазами.
Он опускается, лунатик,
И идёт…
Как зрячий видит в темноте,
Препятствия обходит,
В купе поезда он открывает дверь…
Брат старший испугался,
Увидев это!!!
И крикнул ночью Толик: «Стой!»
Братишка маленький упал
На пол коридора.
Проснувшись утром,
Не помнил он ничего!
Лунатики ночью
Ходят по проводам,
И им кричать нельзя…
От крика они упадут
И разобьются!
Игорь Черных
Лунатики — они рядом живут и ночью ходят! Они — избранные человечества!!!
Был один случай: мы ехали в поезде, еще дети, в плацкартном вагоне Алексеевка-Москва, Виктор ночью встал с закрытыми глазами и пошел к выходу, как только мы его окликнули,он упал на пол и не понимал, как он здесь оказался…
***

Я уснул, а дух над ухом стукнул.
Взяв с собой ружьё и зарядив его,
Я пошёл всё посмотреть по дому!
Быть может, вор влез в него?
Посмотрел в окно…
На улице спокойной
Собаки спали в снегу во дворе.
Я дом весь обошёл,
Везде темно,
Никого я не нашёл!!!
Но духа меч
Я взял и положил с собой.
И сразу я уснул…
Но утром, когда проснулся,
Был я удивлён!!!
Меч скифа
Висел на старом месте!
Висел с чехлом
Он на стене!!!
Игорь Черных
Дух воина-скифа живёт рядом с нами!!!
Они рядом с нами!
Этот меч особенный, он питается нашей энергией, когда
мы его берем в руки, дух 850-летний набирается сил и ходит
по дому, и смотрит на свой княжеский меч.
***

Хюррем ведет борьбу.
Все ближе к нашему Султану.
И на Пашу идет войной.
Но я уверен —
Султан, он разберется.
Борьба за власть,
А это штука страшная,
Кто ближе —
Тот живет в шелках.
Но предан я навек тебе.
В интриги втягивают тебя,
А ты свободен должен быть
Мыслями, речами.
Ты все часы в дороге,
Не спишь и думаешь ночами,
Как государство сохранить.
А за спиной
Борьба идет ковровая.
Хюррем! Всех медленно уничтожая,
Друзей преданных твоих,
Она почти уже на троне. Ее боятся...
И порою она уже Паша
И как жена всем управляет.
Но знаю я одно — Ты справедлив, султан.
И сам ты все решаешь!
Стих на фильм «Великолепный век».


Волк оборотень из леса
…Я встал часов в пять утра в туалет на улицу по-маленькому. Уже была осень, ноябрь месяц, на улице было холодно, я  дрожал от холода. И  вдруг я  услышал за спиной рычание и от испуга стал писать на ноги. Я медленно стал поворачиваться, кричать я не мог, испуг овладел мной. Повернувшись, я увидел огромного волка. Но в этот миг он просто смотрел на меня своими дьявольскими глазами! Я хотел обойти его, но он преградил мне дорогу, я с другой стороны решил обойти, но огромный чёрный волк опять преградил мне проход к дому и на этот раз зарычал, обнажив свои острые белые клыки! Тогда я набрался смелости и просто сказал ему: «Уходи! Уходи!» Он, словно человек, посмотрел мне в глаза и в сторону отошёл. Я  — быстрей к двери. И только зашёл на веранду, быстро захлопнул дверь, и только
сейчас я испугался, и от страха стал весь трястись! Замерзший, я побежал к кровати и, холодный, прижался к сестрёнке, она меня грубо толкнула и отодвинулась. Я тогда холодные ноги стал согревать о ноги старшего брата Толика. Как уснул, я не помнил, но во сне опять пришёл чёрный зверь, он смотрел на меня чёрными-чёрными глазами, но вместо лап у волка были копыта, и колени были вывернуты назад. Но волк-дьявол не гнался за мной, он подошёл во сне, коснулся своей жёсткой шерстью моей ноги и просто, как смиренный преданный пёс,лёг около меня! Утром я пошёл в огород и, где росли густые заросли сирени, я просто почувствовал на себе чей-то взгляд, подошёл ближе и увидел волка: его правая задняя нога была вся в крови! Я подошёл ближе и сказал, прямо посмотрев ему, этому чудовищу, в глаза: «Ты кто? Друг или дьявол?» Волк моргнул обессиленным взглядом и продолжал смотреть на меня, как на союзника, на друга! Я  побежал в  дом: «Мама, там собака!» Мы пошли, сестрёнка Лена, я и мама: «Нет, сынок, это не собака, это, похоже, волк… Не подходите к нему! Пойду к Ивану,
пусть его убьёт!» Мы с сестрёнкой, словно по команде, встали вдвоём на защиту зверя. «Да, он зверь, — подумал я, ещё тогда маленький, — но мы, люди, не должны быть зверями!» Мать, посмотрев на нас, сказала: «Хорошо, дети, я с вами,
будем его кормить!» И  мы стали его кормить, за ним ухаживать, но к  себе он подпускал только меня! Зверь чувствовал кровь, которая во мне текла, зверя! Но я был, в отличие от него, в обличье человека! Но тогда я считал себя таким, как
все дети! Волк поправился, но картечь осталась в его ноге. Мы с сестрой подружились с ним, стали его звать Тёмным. Он был нам предан, хотя выл по ночам на луну, да так, что и я с ним выл! Мы были с ним одной крови! Но тогда я ещё всего не знал… Утром мы, проснувшись, с  сестрой услышали, как мама
прогоняет кого-то со двора, мы выбежали во двор. Во дворе
стоял с заряженным ружьём Иван:
— Он, Уля, дьявол, он не просто воет, он душу вытаскивает из груди, я охотник, я знаю зверей! Это не волк, он дьявол!
И правда, волк ощетинился и бросался на цепи на Ивана.
— Дай я его убью!
— Уходи со двора, Иван, его мои дети любят, и  я  так решила, кем бы он ни был! Не будь фашистом, стрелять его я тебе не дам!
Тут мы выскочили на помощь:
— Не-а, не-а! Волк наш! — и я, подбежав к волку Тёмному, его обнял…
Увидев, что волчара подпустил четырёхгодовалого ребёнка к себе, Иван спустил с ружья курки:
— Ну ладно, Ульяна! Будь по-твоему! — плюнув на землю, ушёл. Но волк и  я  продолжали ночами выть! И  когда я  выл,я чувствовал, что я особенный. Пусть это было даже во сне! Но каждый мой сон сбывался, как и этот.
Снится мне сон, как мы с сестрой играем, и как будто из
темноты чёрный страшный зверь бросается на человека, который хочет обидеть меня. А было это так: мы, проснувшись, играли во дворе, Тёмный сидел на цепи и всячески пытался снять с себя ошейник, нам было смешно — он помогал лапами и ушами, но ошейник крепко сидел на его шее! Он рычал, оттого что у него не получалось. Тут к нам зашёл Вован, только что освободившийся из мест заключения.
— Где батя? — спросил грубо сосед-уголовник.
— Во времянке приклад на «Зауэр», два кольца делает.
— А это чё за пёс?
— Это не пёс, — ответил я, — это Тёмный, он волк!
— Волк?! Какой же он волк? Худой и на цепи, волки на
цепи не сидят!
Я заступился за зверя:
— Он не простой волк, он особенный, который понимает меня!
Но Вовану было по барабану, он был пьян, и  ему море
было по колено. Он прямо пошёл на волка, при этом меня грубо оттолкнув. Только хотел его пнуть ботинком, как Тёмный
в один прыжок вцепился в каблук, оторвав его от ботинка, потом в ногу! Вован, битый уголовник, рванулся от волчары бежать и прыгнул высоко на забор.
— Бля буду! Бля буду! Волк!  — заикаясь, бубнил Вован. — Хватка звериная! Как вы его приручили?
Волк рвался на уголовника, но цепь держала зверя! Я подошёл к Тёмному:
— Успокойся, ты — мой друг!  — и  волк успокоился
и строго посмотрел на меня.
— Ты молодец! А ты, — я показал на Вована пальцем, —
если будешь обижать моего друга, я его отвяжу, спущу с цепи!
— Не-а, не-а, Сашок-малышок! Всё нормалёк! Я  к  отцу
пришёл! — и он заковылял без каблука к отцу на веранду. Уже
там, в проёме, попросил меня:
— Сашок, верни мне, пожалуйста, каблук!
Я, гордый победой, ответил:
— Хорошо!
Взял его оторванный каблук и отдал Вовану.
На следующий день я плохо спал, что-то меня тревожило,
я разговаривал во сне и увидел, как на Лену, сестру, что-то налетело. Я стал лыжами бить зверя, он повернулся ко мне, оскалив клыки, и сказал:
— Ты ударил меня? А  я  был тебе верным! Прощай!  —
и исчез в лесной чаще!
Мы с сестрёнкой пошли кататься на лыжах, и Лена сказала:
— Давай возьмём Тёмного!
— Давай! — обрадовался я, и мы сняли с волка цепь.
Я поехал с горки первый, волк просто стоял и смотрел, то
ли на меня, то ли на лес. Но я думал тогда, что он смотрит на
меня и гордится, как я круто спускаюсь с Калдубани и лихо
прыгаю на трамплине!
Тут ко мне подбежала сестрёнка и сказала:
— Ты уже три раза съехал с горки, а я ни одного!
Я ответил:
— Последний раз — и тебе отдам!
— Нет! Нет! — заплакала сестрёнка. — Мы же договаривались по очереди!
Я снял лыжи и швырнул их далеко в снег:
— Забирай и катайся, а я пойду домой! — я отвернулся от сестрёнки и пошёл в сторону дома. Лена накинулась на меня сзади и стала меня избивать. Волк, стоявший метрах в пяти, резко прыгнул и,  сбив сестру с  ног, стоял над ней и  рычал! Я,  испугавшись за сестрёнку, схватил лежащую лыжу и  стал бить Тёмного, отгоняя его от сестры. Лена орала как бешеная! Я три раза ударил волчару! Он на меня огрызнулся, посмотрел в  глаза, молча отпустил жертву, отошёл метра на три, постоял, посмотрел в мои глаза, и я как будто увидел, что он, как человек, заплакал! Я был маленький тогда, не понимал, я думал, что он просто зверь и у него нет никаких чувств, любви; он на меня посмотрел и человеческим голосом сказал:
— Я тебе был верным и преданным, я твою сестру не тронул! А ты на меня поднял руку! Эх ты! А я считал тебя самым
близким!!! — и, отвернувшись от меня, он побежал в лес!
А я к сестре:
— Ты как, жива? — но волк не укусил Лену, как обещал,
он просто защищал меня!
Такой друг-волк был в детстве у меня! Порою я ещё долго
слышал его вой! Иван-охотник злорадствовал:
— Ульяна, скоро принесу его шкуру или его самого!
Но через месяц и  сам Иван-охотник пропал. Его нашли
только по весне, когда сошёл снег, в  Калиновом яру  — его
съели волки, а я знал, кто это был! И когда он выл, выл и я во
сне! Мы были с ним одной крови! Он и я! Вот такой волк жил
у меня!
А тут по весне, в марте, умерла родственница, бабка Грабля, хорошая бабка, но колдунья. Мы, детишки, да что говорить, и взрослые, боялись её, обходили огород и дом, и саму
Граблю. Она всегда ходила в чёрном, а взгляд её был чертовски страшным! Если она смотрела на кого, у того всегда были
проблемы и часто случались несчастья. Вот опустили её гроб
в  глубокую могилу, все стали кидать землю вниз, и  я,  и  друзья-малыши тоже стали кидать землю, но я не мог оправиться
от увиденного, от белого мёртвого лица, и её лицо стояло передо мной. Я кинул комок земли и за землёй полетел в глубокую могилу… Меня один из родственников поймал за левую
руку и тащил наверх, а бабка Грабля из могилы тащила меня
за ногу вниз к себе… Я кричал, но мужики только втроём смогли меня оторвать при помощи молитвы священника от невидимых рук бабки Грабли. Потом у меня на этой ноге, особенно по весне, выходило красное пятно и чесалось. В Алексеевской больнице мне сказали, что я подхватил чесотку, но после
смерти Грабли большое пятно проходило. И я опять жил, как
все дети. Опять до марта. Вот такая маленькая история! Всё
по-честному!
Вот май, цветёт черёмуха, а  у  нас в  Воронежской губернии тепло, первого мая уже посадили картошку, лук, чеснок, а тут Пасха, великий праздник, мы — в лес! Я со старшим братом Александром, он мне вручную делал лыжи, мы их
кипятили в ведре, а потом загибали, хороший у меня работяга-брат, а сани какие он с рулём сделал! Талантище! И вот мы
с ними, со старшими, в лесу. Я же крутой, обезьяна, залез на
дерево, и, как во сне, полетел в пропасть! Да, такой приснился сон! Мы шли по лесу, и я с друзьями залез на дерево, прыгал с ветки на ветку. Старший брат, на девять лет старше меня,
сказал: «Ну-ка, слазь, а то упадёшь!» Я ответил: «Я? Да никогда!» — забыв про сон! Мы играли в Маугли и бандерлогов. Ребята кричали: «Санька, Санька, давай!» И я прыгнул
на ветку, дубовая ветка спружинила и хрустнула, и я полетел
вниз, а внизу стоял рядом высокий пенёк с острыми углами,
и я рёбрами со всего маха ударился о него и умер… Ни вдохнуть, ни выдохнуть я не мог! Передо мной стоял чёрт, лохматый и вонючий, и молча смотрел на меня, но опять я не мог посмотреть ему в глаза! Я очнулся и открыл глаза. Рядом стоял мой брат и ругал меня, ощупывал мои рёбра, у меня всё болело, даже грудь, я дышал короткими глотками. И мне было больно, и  ощущение, что я  умираю. Я  сказал: «Я умираю!Как бабка Грабля!» «Дурачок, — ответил Александр, брат, — я ещё на твоей свадьбе погуляю!» Взял меня на руки и понёс домой, я обнял его за шею и не понимал, кто я такой, почему люди не страдают, а я страдаю! Может, и правда, ведьма Авдотья сказала, что я  особенный ребёнок! Как это понять  — особенный? Теперь, с годами, я понимаю, что я вижу то, что простой человек не видит… А тут уже лето, июнь, школьные каникулы, и мы гуляем допоздна, ведь родители работают посменно, а кто и до утра. Мы собрались, а было уже 12 часов ночи… Куда пойдём? И что вы думаете, кто предложил пойти на кладбище — ну, конечно, я! Мы пошли на старое кладбище, оно было всё заросшее кустарником и деревьями, и там только что похоронили Николая рядом с матерью. Мы крались, не спеша… Как вдруг с дерева слетела огромная сова и издала звук «А-а-а-а!», как будто сирена. Мы упали на землю и схватили друг друга за руки, все дрожали, но никто не хотел быть трусом. Я шёл первым, и меня манила эта могила, только раздвинув кусты, я увидел белое облако, исходящее из земли. Я пригнулся к земле и сказал своим пацанам: «Смотрите!» Я задрожал и увидел, как ребята отошли от меня и бросили одного, но я не стал отступать, понимая, что завтра уже будет знать вся деревня, что я трус. Я просто стоял и смотрел, как белое облако превратилось в силуэт
человека с руками и ногами, который стоял на своей могиле
и  смотрел на меня, а  я  смотрел, покрывшись весь потом, на
него. Эта дуэль продолжалась, может, секунды, может, минуту, и облако опять превратилось в круглый шар. Васёк подошёл ко мне и предложил: «Давай, Санёк, поймаем это облако и унесём с собой!» Все пацаны это предложение поддержали. Но чем ловить? Сделаем из клеёнки сачок! И быстрыми шагами полезли через забор к Позднякам, что жили у кладбища, и  со стога сена стянули прозрачную клеёнку, сделали из неё сачок и пошли на могилу. Но когда мы пришли на свежезахороненную могилу, белого светящегося облака не было. Только мы хотели уйти — и облако появилось. Это я видел первый раз светящееся облако в виде человека, теперь это облако было овальным. Мы подошли со стороны креста, подняли свой большой сачок и зачерпнули это облако из могилы! Васёк, дрожа, радовался: «Поймали, Поймали! Мы смерть поймали!» Опустив на землю, мы взяли за края клеёнку и завязали туго в узел. И правда, там внутри что-то было… Мы нажимали на клеёнку, а она внутри была твёрдой! А когда мы били кулаком по шару, оттуда давали нам сдачу! Мы, радостные, что поймали смерть, бежали в центр деревни Глуховки. Но там уже
все разошлись, мы остановились у клуба, сели на лавочку и задумались, что будем делать со смертью? Надо было спрятать или забрать домой, да что говорить, нам по четыре-пять лет! Все боялись, тогда я предложил спрятать у меня во времянке
до следующего дня. Так и порешили! Я взял смерть и оставил
на чердаке во времянке. Я спал тревожно и постоянно ощущал, что кто-то рядом
стоит со мной и на меня смотрит туманным взглядом, пронизывая меня насквозь и протягивая светящиеся руки из тумана ко мне. Я не убегал, но просто делал шаги, я был уже избранным, и если я не испугался самого чёрта во плоти, дьявола, то
облако смерти меня не пугало, но было неприятно. Я утром проснулся с головной болью. Мама, увидев меня, спросила, почему я такой бледный, дала мне таблетку цитрамона. Я опять полежал, стало полегче. «Ты где ночью был, мне
утром Иван сказал, что с его сыном Васькой ходили на кладбище, ловили духа! Сынок? Эх, сынок! Я же работаю на двух работах, деньги зарабатываю, чтобы тебе купить в школу новую форму, ботинки!» А бывало так, мы же ходили босиком,
и когда я обувал на первое сентября новые ботинки в школу,они мне давили ступню так, что невозможно было ходить!И я  снимал новые ботинки и  носки и  шёл домой опять попривычке босиком. Мне было жалко маму: «Мамуль, мамуль, прости меня!
Я был на кладбище и видел светящегося человека, и мы его поймали, сделав мешок из клеёнки! Мама! Мама! Прости! Но я его принёс! К нам!» «Куда, сыночка?!» «К нам, мама!» «Покажи!» — встрепенулась мать. «На чердаке во времянке». Мы пошли с мамулей, и я гордо показал на открытый люк: «Он там, человек смерти!» «Какой человек?!» «Но, мам, мы поймали смерть!»  «Нельзя так говорить, нельзя!»  — и  мама больно ударила меня по затылку, а  сама, подставив лестницу, полезла на чердак и сняла уже помятую пустую клеенку!!! «Что ты наделал, сынок!!! Теперь душа того человека не ушла на небеса, а  осталась здесь навеки, на земле!  — она заплакала и пошла молиться к иконе Владимирской Богородицы. —
Спаси и сохрани меня и моих детей! Забери к себе всех умерших, блуждающих души!»
Но этот дух не ушёл! Он остался на земле и  часто меня будил. То одеяло стянет, то навалится. Но главное — я видел это облако и просто отмахивался, как ребёнок: «Отстань, отстань! Достал уже! Дай поспать!» А утром мама спрашивает: «Сынуль, ты с кем во сне говорил?» И только тогда я вспомнил! А сколько всего я забыл! Они рядом с нами! Не всем их дано нам видеть, только избранные видят чудеса!!!
Все пацаны на меня обиделись, что я, якобы, присвоил нашего духа смерти, и не верят, что пакет из клеёнки был пуст. Но дух, не ушедший в мир иной, а оставшийся по нашей вине,приходил ко всем, и вскоре стали случаться несчастья. В пять
лет мы прыгали со второго этажа строящегося правления колхоза. Я прыгнул первый, Вася за мной и сразу упал. От боли, я видел, его как будто кто-то подбросил вверх, он сломал тазобедренную кость и навсегда остался инвалидом. Он к нам
в школу пришёл через год, и к восьмому классу его одна нога
стала короче на два сантиметра, ему на ботинки добивали
каблук, чтобы удобно было ходить. Так он и  остался на всю
жизнь инвалидом! Жакова, моего одноклассника, говорили очевидцы, что он
на ровном месте на мотоцикле «Ява» влетел в грузовую машину, так что у  него оторвалась голова. Третий разбился на «Жигулях-копейке» около иловского кладбища, он и  трое пассажиров влетели в лоб в белый столб на повороте при въезде на кладбище! Я же, что взял смерть в свой дом, с ней жил, разговаривал,
играл в деревенские игрушки, я её не боялся, даже в Афганистане души мёртвых меня спасали и  указывали правильный путь, даже когда я уже готов был умереть… Так, может, просто их не нужно бояться, а уважать, как равных и живых, ценить их и с ними разговаривать? Но об этом я расскажу дальше! Чтоб не было вам страшно! А  то пишу, а  они сидят рядом и смотрят на меня, одни, подперев голову руками, другие,
как и  мы, уставшие, легли на стол. Я  пишу эту книгу вместе с ними! Я их не боюсь! Я с ними вырос! Я чувствую каждый стук, шорох и понимаю, шелестят это листья или шелестят доспехи воина, я чувствую порыв ветра и чувствую прикосновение умершей души, я с детства с ними вырос! И это мой мир. Мир призраков!!! Я их не боюсь! Я с ними живу! Они ночью, с 24 до 2-х часов ночи, особенно активны: бродят, смотрят наши фотографии, смотрят на наши машины, слышат, как мы занимаемся сексом, читают вместе с нами наши СМС и вместе с нами отправляют ответы нашим любимым! Когда мы одни, они спят рядом с нами, смотрят на наши тела, любуются нашими девушками, женщинами, только маленькие дети до трёх лет видят этих «бабаек» и плачут. Нет, «бабайки» не пугают малышей — они ангелы, а ангелы видят всё и всех! Да, я уверен, духи рядом с нами! Будь готов к этому!
И я решил об этом написать! А порой самые страшные истории я боюсь писать — нет,
не потому, что это блеф, просто вы, мой читатель, можете быть
к  этому не готовы! И  они могут и  к  вам прийти! Тогда вам
только я могу помочь или кто-то из избранных. Я знаю и чувствую их в метро, в самолёте, в поезде, на трассе, но их, увы,мало! Бог с вами! Берегите себя! Я с вами! Я вас люблю! Просто я уже всё это пережил в детстве! А сейчас, когда я их вижу, я  понимаю, кто есть кто! Кто жертва, а  кто убийца! Однажды я проснулся, и не было снов, я полон сил, умылся из ведра холодной водой из лакированной белой кружки, утёрся полотенцем, посмотрел вовнутрь печки — там горел огонь, там
стояли с краю кувшины с молоком. Мама меня обняла:
— Ну что, мой дьяволёнок, мой любимый рыцарь, бесстрашный герой, победивший дьявола, ты встал! С  добрым утром, малыш!
Я даже от такой ласки замяукал, прижался к груди мамы!
— Как тебе спалось, мой любимый сынуля?
— Хорошо, матушка!
— Давай сейчас есть мамалыгу!
— Не-а, не-а! Не хочу! Надоела пшёнка!
— Мой любимый, надо! Каша для мужчины — это сила!
И я  давился этой молдавской мамалыгой и  проклинал,
кто её придумал, и почему мы, русские, едим её!
— Мамуль, мамуль! Ну, всё! Больше не могу! — и я похлопал себя по животу.
— Ах ты, проказник, ну-ка, сдуй живот!
48 49
— Мама, а ты тоже непростая, избранная?
— Это что за такое слово  — избранная? Кто тебе сказал? — мама как-то напряглась.
— Да ведьма тебе Авдотья говорила, когда воду заговаривала, что я не такой, как все, что я избранный!
— Ах, моё любимое дитя!!! Как боюсь я потерять тебя!
Ты моё сердце! Ты моя жизнь! — причитает моя мама. — Ты
не простой ребёнок…
Потом, на секунду замолчав, словно боясь что-то лишнее
сказать:
— Ты — избранный! Но мой и только мой! Мой малыш!
Я  знаю, ты сильный, ты герой, ты необыкновенный! Ты не
простой! Ты защитник мой!
Я ещё больше прижался к своей маме:
— Мамуля Уля! Я  тебя люблю! Ты — самая лучшая
в мире!
Я не стал обижать свою любимую маму и доел эту молдавскую мамалыгу.
— Мама, мама!
— Что, сынок?
Я, облизнув ложку, проглотив с трудом остаток каши, но
улыбаясь, сказал:
— Я всё съел!
— Да! Ты мой герой! Ты мой воин-скиф!
Я тогда не знал, кто такие скифы и  сарматы, но скоро
я  увижу, почувствую дух царственной семьи великого воина
Гумаши! Он жив, его дух и по сей день рядом с нами!
— Мамуль! Расскажи про ведьм! Они существуют?
— Конечно, любимый сынуля! А тебе не будет страшно?
— Мама, я же большой! Мне уже в октябре исполнилось
четыре годика!
— Ну, да! Ты же герой! Мой герой!
Мама Уля прижала крепко меня! А так сейчас взрослому
не хватает маминой ласки, её песен, сказок. Да, я понял одно:
когда умирают родители, мы, дети, уже становимся не детьми,
а  взрослыми людьми! Дети! Берегите своих родителей! Чем
дольше они живут, тем моложе мы! А потом, после их смерти,
и мы уже становимся в очередь, и каждому своя судьба!!! Мы
сделаны из плоти и не вечны! Старайтесь успеть в жизни так,
чтобы потом не жалеть!!! Чтобы о вас помнили хотя бы близкие и дети! И чтоб вы не возвращались на землю к своим земным ценностям, а ушли на небеса! Не тревожили, как ребёнка меня! Земля всем умершим пухом! Аминь! Аминь! Аминь!
Пока я задумался, мама повернула моё лицо к себе и сказала, посмотрев мне в глаза:
— Ты же не трус! Я знаю, что в твоей душе бьётся душа великого воина-скифа!
И стала рассказывать:
— Ещё в селе Иловка была такая история: я была во время войны и копала в 11 лет окопы для немцев на аэродроме
под городом Алексеевка. Рядом со мной стояла женщина, подкармливала меня лепёшками из дубовых горьких желудей, но
мне, голодной девочке во время войны, когда немцы оккупировали Воронежскую область, эта лепёшка казалась сладкой
и вкусной, я ела!
Женщина с  села Иловка гладила меня по голове
и приговаривала:
— Как тебя зовут?
Я ответила:
— Ульяна!
— Ах, бедная Уля! Держись, дочка, не умывайся, не причёсывайся, пачкай своё лицо грязью, кашляй, как чахоточная,
чтобы немцы или мадьяры тебя не изнасиловали!
И я так и делала. Других красивых девок немцы забирали,
и они навсегда исчезали! А я кашляла, вся грязная. А подходили когда немцы и смотрели на детские ноги, женщина с Иловки, Мария, говорила:
— Это моя дочка, она болеет чахоткой! — и показывала им
мои обрезанные на голове тупыми ножницами волосы, — И у неё
тиф, ферштейн? Я говорю, у неё тиф! Ферштейн? Тиф у неё!
50 51
Все немцы и мадьяры, итальянцы, все эти оккупанты, услышав слово «тиф», бежали от меня, как вши на сорокаградусном морозе! Так Мария спасла мою жизнь во время войны! И  вот в  один день я  ела лепёшку из дубовых желудей
и спросила:
— А почему к вам — вы же красивая и стройная женщина — не пристают немцы?
Мария улыбнулась ровными белыми зубами:
— Ах, Ульяна! Я не простая, я избранная! Я колдунья!
— А кто такие колдуньи? — спросила я.
— Есть разные колдуньи. Одни белые, другие чёрные!
А есть и от дьявола! Я, наверное, от дьявола — даже враг-фашист не смотрит на меня! Хочет — смотрит на моё тело, подходит и, только прикоснётся, получает такой ожог! И просто
убегает! А я работаю, не подаю вида, а смерти, дочка, я с детства не боюсь, я избранная, я знаю, когда я умру, но душа моя
будет жить на земле вечно!
— Как — вечно? — спросила я.
— Она, моя душа, никогда не умрёт!
— А разве мы умрём? — спросила я.
— Конечно, моё дитя! — и она, Мария, прижала меня. —
Я раньше и перейду в мир иной, в другое измерение, а у тебя
будет сын!
— Какой сын? — спросила Ульяна.
— Ох, Господи, я забыла! Да ты малышка! Когда пройдёт
война, а  она пройдёт, Россия победит Германию, ты повзрослеешь и  найдёшь свою половинку, и,  знаешь, у  тебя будет
сын — необыкновенный, особенный ребёнок!
— Как понять, тётя Мария, «особенный»?
— Но я скажу так: не от мира сего…
— А от какого мира?
— Мира, моя девочка, тёмного, потустороннего! Но он
будет человеком, и его душа будет жить три тысячи лет, а может, больше. Это я сейчас вижу, а дальше он идёт по России,
я вижу такое, как ВДВ, спецназ, а разведку понимаю, он сильный человек, будет воевать, получит ранение, будет богат,
а главное — он будет патриот нашей Родины, соединит все боевые братства, и Россия будет великой. Америка падёт!
— А что это за Америка? — спросила я.
— Да, Уля, я и сама не знаю, это я вижу даже здесь, в окопе!
Мы с ней назад до Иловки и другие дети ехали на волах
в повозке.
— Тётя Мария! Расскажите мне что-нибудь, чтобы я  не
уснула!
Тётя Мария стала меня гладить по спине.
Ах, Ульяна ты, Ульяна!
Ты красавица моя!
Встала ты сегодня рано!
Против наших
Окопы мы с тобой копаем!
Прочь, нечистая, уходи ты от меня!
Что сегодня, непонятно,
Нас собрала немчура.
Всех насилуют девчонок,
А мою не трогайте,
Тифом она больна!!!
Посвящаю всем детям войны, отдавшим свои
малолетние лучшие годы за свободу нашей Великой
Родины!
Мы гордимся и помним вас!!! Вы всегда в наших
сердцах!
Игорь Черных