22 июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили

 
 

Виктор Назаренко
9 июня •
21 июня 1941 года была последней мирной субботой и, вообще, последним мирным днем для нашей страны, на долгих четыре года окунувшейся в горнило кровавой войны за нашу советскую Родину, за наш народ. Для тех, кто желал победы врагу и кто сейчас сожалеет о не сбывшихся надеждах, это вторая мировая война, потому что у них родины никогда не было, они всегда были под чьим-то сапогом. А для нас это война Отечественная, политая кровью наших родных и близких людей. Ко дню начала войны мне было четыре с половиной года, но память сохранила многое. Многие после войны, особенно те, кто "воевал" в Ташкенте сейчас с апломбом великих стратегов тыкают пальцами: ага, вот прозевали начало войны и не были готовы, благодушествовали! Ничего подобного, готовились. В то время мы жили в Запорожье в военном городке Старого города на правобережье. Отец мой в звании капитана был заместителем командира службы ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение и связь) зенитного полка, прикрывающего с юга и запада плотину Запорожской ГЭС.
Месяца за три до начала войны зенитные батареи, располагавшиеся на своих позициях, вдруг исчезли. Я высказал это ребятам, но они посмеялись надо мной: -Эх, ты, малец, ты что, и не заметил, что зенитки по-прежнему там? Оказывается, их так ловко замаскировали, что метров за 150-200 они были совершенно не видны. Мой отец имел в распоряжении своей службы звукоуловители, ведь радаров тогда не было. Это были большие раструбы, наподобие грамофонных, установленные на поворотной платформе. Солдаты - операторы, оснащенные чувствительными наушниками, ловили звук работающих авиационных моторов, определяя примерное расстояние, высоту и направление полета. Данные передавали в командный пункт полка.
Я не помню, какую реакцию у меня тогда вызвало известие о начале войны. В ночь на 22 июня в Запорожье было спокойно. О начале войны все, включая командование полка, узнали из правительственного сообщения по радио. Но полк уже продолжительное время н6аходился в полной боевой готовности. Учебные тревоги проводились частенько, это я знал, т.к. посыльный из штаба барабанил в нашу дверь что есть силы.
Жизнь вдруг резко изменилась. По радио передавали тревожные вести с фронтов, из которых ничего невозможно было понять, отец, почти круглосуточно дежуря на своем посту, прибегал иногда перекусить дома горячей пищи. Мама спрашивала его, как дела на фронтах. Отец раздраженно отвечал, что ничего не известно. Мама очень переживала, считая, что положение тяжелое, и отец это скрывает. Она говорила об этом с нашей соседкой Юлей, а у меня ушки-на макушке.
В тот же день рядом с нашим домом солдаты вырыли щель глубиной около двух метров, шириной около метра. Спускаться туда можно было по ступенькам, покрытым досками от обрушения. В тот же вечер была и первая воздушная тревога. Мама, схватив заранее приготовленный небольшой чемоданчик, наскоро одев меня, тащила в щель. Мы уже оборудовали светомаскировку по всем правилам, дежурные патрули строго проверяли, чтобы ни одной полосочки света нигде не пробивалось. Щель наша ничем сверху не прикрывалась, поэтому была возможность наблюдать за обстановкой в небе над нами. Впервые я тогда услышал прерывистое гудение "Юнкерсов". По небу метались лучи десятков прожекторов, зенитки начали стрельбу где-то вдалеке. В лучи прожекторов попадали разрывы снарядов напоминавшие небольшие комочки ваты. Затем открыли огонь и наши зенитки. Нам было хорошо видно, какими густыми стали эти ватные комочки, они почти сплетались друг с другом. Потом я узнал, что это заградительный огонь. К сожалению, в эту ночь не сбили ни одного самолета. Зато и немцам не удалось прорваться к плотине, и они вынуждены были сбросить бомбы куда попало. Правда, несколько бомб разорвались недалеко от нашего городка. На расположенном недалеко вещевом складе в двух окнах вылетели стекла.
Как оказалось потом, каждый раз пытаясь пробиться к плотине, немцы несколько самолетов отряжали для подавления зенитных батарей. Забегая вперед, скажу, что за всю историю обороны плотины ни одному самолету не удалось сбросить бомбу даже вблизи.
С первых же дней войны были введены продовольственные карточки. Очень скоро в магазинах ничего не отпускали без карточек. Отец стал получать паек на себя и на нас, как иждивенцев. Сейчас, вспоминая то время, я удивляюсь, сколько продовольственных запасов было заготовлено на складах госрезерва. Это были галеты, рисовые, пшенные, гречневые, перловые и гороховые концентраты, мясные и рыбные консервы. Американские консервы стали появляться уже после начала 1943 г.
По радио музыки почти не было, в исполнении ансамбля песни и пляски Красной арии под управлением А. Александрова часто звучала песня, даже меня, малого пацана, хватавшая за сердце: "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой с фашистской силой темною, с проклятою ордой..." Вскоре народ на мелодию популярной перед войной песни, исполняемой Клавдией Шульженко "Синий платочек", с горечью пел: " Двадцать второго июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили, что началася война..."
Воздушные тревоги объявлялись ежедневно, иногда по два-три раза в сутки, даже в дневное время. И все же в одну из ночей мне удалось увидеть из нашей щели, как в перекрестье двух прожекторов по-пался серебристый мотылек. Тотчас туда же метнулись еще несколько лучей, и мотылек очутился в густом облаке разрывов. Наконец он, окутанный пламенем, развалился на две части. Ликование охватило нас, сидевших в окопе. Женщины бросились обнимать друг друга. В другой вечер у нас случилось ЧП. Отделение солдат из нашего полка выследило и поймало немецкого диверсанта-ракетчика.
С крыши заброшенного сарая он ракетами указывал самолетам направление плотины. Диверсанта доставили в расположение полка и заперли в погребе. Днем приехали солдаты и офицеры НКВД и забрали субчика. Я его не видел, но один наш пацан, лет десяти, рассказал, что диверсант (новое слово появилось в моем детском лексиконе) был сильно побит, и одежда на нём была порвана.
А еще через пару недель лексикон мой пополнился еще одним недетским словом: эвакуация. Отец объявил, что ввиду стремительного наступления немцев семьи военнослужащих решено эвакуировать вглубь страны. Куда - не известно, вещей брать немного - самое необходимое.
Вот сейчас некоторые люди с подленькой совестью говорят, что это, мол, Сталин начал войну, он первым напал на немцев. Такое утверждать может только тот, кто считает остальных идиотами. Еще накануне первой мировой войны академия Генерального штаба России подсчитала все данные о мобилизационных возможностях таких стран, как Германия и Россия. Каждому нормальному человеку ясно, что войну начинать без проведения всеобщей мобилизации - самоубийство. Германии для проведения всеобщей мобилизации необходимо две-три недели, а России, ввиду ее большой протяженности, отсутствия хороших дорог и транспортного сообщения для этого понадобится пять-шесть месяцев. Правильность расчетов Генерального штаба Русской армии, сделанных в 1910 г. подтвердил и ход боевых действий в 1941 г. Красная армия отступала не только из-за отсутствия необходимого вооружения, но и из-за значительного опоздания в проведении всеобщей мобилизации. Разгром немецко-фашистской группировки под Москвой произошел именно через пять месяцев, когда там появились сибирские и дальневосточные дивизии.
На этом я пока прерываю свой рассказ. Пора собираться в эвакуацию. Всем мира, добра и счастья!