The end

     Шел 1992. Сумрачный и смутный. Такой же сумрачной и смутной была моя семейная жизнь. Я не оправдала ожиданий. Ну, то есть, совсем. Человек хотел получить одно, а получил абсолютно  другое - меня. Я не вписывалась в окружающую действительность, поэтому со мной было стыдно. Везде и всегда. Не понимая, как это исправить, я ходила к портнихе и шила платья, сама придумывая фасоны.  Но от этого становилось ещё хуже.  Фасоны были тоже не те. И цвета. И фурнитура. Все...все было не то!
     В тщетных попытках объяснить, муж взял меня за руку и потащил на рынок. Рынок был переполнен привозным барахлом. В тот год особенным спросом пользовались  дутые куртки.  Вот за такой  курткой мы и пришли. Я понимала, что это провал, но покорно плелась вдоль прилавков, напяливая на себя почти все вывешенные модели. "Я же говорил! Я же говорил, что ты - чучело!",- в отчаянии заламывал руки муж. Я не возражала. Он и правда говорил так все четыре года, смягчаясь  разве что в  порыве нежности или после вкусного  ужина на более мягкое и ласковое: "чучелка". Поравнявшись  с последней продавщицей в крайнем ряду, я сама взмолилась подобрать хоть что-то. Видимо, настолько, мне хотелось хоть как-то...
     Тетка окинула меня опытным взглядом, давая понять, что разбирается, и сунула в руки  безнадежно синюю куртку без признаков жизни, кроме  дутого воротника, который смешно топорщился, намекая на индивидуальность. Лицо мужа просветлело. А я сдуру ляпнула: "Ой, так это же почти ватник!  Я в таком на работе  хожу, когда холодно!". И тут же почувствовала болезненный толчок локтем  в бок. Тетка, закатив глаза, постучала пальцем у виска, муж согласно кивнул, после чего куртка была торжественно оплачена, а  мне указано на щедрость. С этим трудно было не согласиться. За такие деньги можно было запросто пошить вечернее платье, и я даже знала, каким оно будет. 
     На обратном пути, чтобы не разреветься,  я задержалась у прилавка с кубачинским серебром и молча купила себе широкий, красивый  браслет. От такой смелости муж ошалел, но тоже промолчал, а я поняла - начало конца.
     Куртку я носила три или четыре месяца: пошила к ней брюки, купила в длиннющей очереди "ленвестовские" сапоги "прощай, молодость" и синюю хозяйственную сумку. Ну, а что? Умирать, так стильно. И только моё запястье грел кубачинский браслет, который совершенно не сочетался ни с курткой, ни с желтым обручальным кольцом. Ещё какое-то время машинально  я жарила  сырники по утрам,  лепила пельмени из трёх видов мяса на ужин, а по выходным мы даже принимали гостей.  Был ли у нас в этом время секс? Не помню. Кажется, пару раз в глухом презервативе - я вдруг поняла, что не хочу от него детей и стала панически  бояться беременности.
       С  наступлением тепла я с облегчением  повесила куртку в шкаф. В  какой-то из вечеров муж сидел за вечерним чаем, с аппетитом поглощая свежеиспечённый вишнёвый пирог. Закончив мыть посуду, я вытерла руки, развязала фартук,сняла с безымянного пальца обручальное кольцо и молча положила его на стол. Кольцо негромко звякнуло, словно прощаясь. Не переставая жевать, муж удивленно поднял глаза, в которых читался вопрос. С улыбкой я развела руками, сопроводив свое действие коротким: "The end". Почему-то на английском.