Большая страна или новый год в товарном вагоне

1
Самый яркий, запоминающийся и, можно даже сказать, фееричный Новый год я встретил в армии. Звучит несколько странно, поскольку стандартный армейский НГ– это дополнительные пара печений на ужин, вареное яйцо и отбой на час позже. Но мне повезло. Дело было так.
До конца службы оставалось чуть более полугода. Нужно было пережить декабрь и оставшиеся месяцы смаковать фразу: "Дембель неизбежен, как крах империализма". Это выражение было популярно. Как выяснилось позже, история внесла сюда свои принципиальные коррективы.
Декабрь, о котором уже упоминалось, не сулил неожиданностей. Все шло по размеренной и упорядоченной армейской колее. Однако фраза дневального: "Трофимов, тебя в штаб вызывают, к капитану Шаронову", – при всей своей внешней простоте, не сулила ничего хорошего. По определению. Если тебя вызывают в штаб, то это точно не для того, чтобы вручить награду.
Начальник штаба капитан Шаронов устало посмотрел на меня, и в ответ на "Вызывали, товарищ капитан" произнес: "Садись". Видимо, это было нужно для того, чтобы я не упал от неожиданной новости. "Поедешь в командировку, –  сказал капитан Шаронов. – Повезете секретную машину, начальник караула лейтенант Прохин, ты, замначкараула, ну, и еще возьмете одного рядового. Поедете в товарном вагоне, на соседней платформе будет закреплена эта самая секретная машина. Ваша задача доставить ее по назначению. На остановках выставлять караул. Словом, смотреть, что бы не разобрали на запчасти. Ну, и самим добраться до конечного пункта живыми и без внешних повреждений".
Конечный пункт – воинская часть N, которая расположена недалеко от Читы. Тут я добавлю, что место изначального действия – это Подмосковье, а конкретнее – небольшой городишко, с возможно, несколько хамским названием «Нахабино». Он еще раз устало посмотрел на меня, и вдруг, перейдя на отеческий тон, добавил: "Мой тебе совет, сынок, присмотри за лейтенантом, ненадежный он. Ну и еще... Будешь собираться, бери как можно больше всего, запас, как говориться, карманы не тянет". Он правда выразился по-другому, более сочно, но общий смысл был тот же.
Лейтенант, о котором вспомнил Шаронов, имел прозвище Коля Дуб. Это был не кадровый офицер, а двухгодичник, после вуза. Вуз он закончил только потому, что занимался спортом, вроде был гиревиком или что-то из этой области. По крайней мере, так гласила недоброжелательная казарменная молва. Может быть, это был и фейк, выражаясь сегодняшним языком. Когда я уже собрался уходить, капитан Шаронов перешел на еще более отеческий тон и понизив голос сказал: "Тебе нужна будет посуда, ну там чайник, тарелки и прочее... Имей в виду, если ты это все возьмешь официально в столовой, то тебе придется все везти назад и сдавать по описи. Оно тебе надо? Так что можно действовать по- другому... Ну, ты понял. И я тебе в этом смысле ничего не говорил".
В общем, поездка обещала быть интересной. Это как минимум. Коля Дуб, я и рядовой по фамилии Степанов – таков был окончательный состав караула, как мы официально назывались. Посуду я воровал с кухни три раза. Кухонный прапор, зараза, два раза находил тщательно спрятанный набор, куда входили несколько тарелок, ложки, кружки и чайник.  Как ему это удавалось, неизвестно, возможно, у него были свои информаторы. Вспоминая отеческий наказ капитана Шаронова, я старался запастись основательно всем, что только может понадобиться в пути. И последнее, что я взял из роты, был шикарный огромный лист фанеры, который стоял в бытовке (там должны были делать небольшой ремонт). Отправлялись поздно ночью, далеко за полночь, поэтому я просто показал кулак дневальному на тумбочке и сказал: "Ты ничего не видел!" Дневальный понуро согласился.
Товарный вагон, в котором предстояло покорять бескрайние просторы нашей родины, был самым обычным с виду. Внутри он разделялся перегородкой, примерно одну треть общей длины. Там были нары и печь буржуйка. То есть это были наши апартаменты на ближайшие 2-3 недели. С внешней стороны, в пустое пространство вагона, мы набросали немного дров, которые я предусмотрительно приготовил. Там же лежала куча официально выделенного нам угля. В дровах я спрятал бутылку водки и комплект ОЗК. "На Байкале комплект химзащиты идет на ура, рыбаки с руками оторвут", - поведал мне Тимоха, который был родом из тех мест. Фанерный лист сразу пошел на утепление. Коля Дуб проявил инициативу и самолично прибил его к стене.
Через какое-то время состав дернулся и поезд медленно начал набирать скорость. Мы подошли к двери вагона и смотрели, как в ночи постепенно уходила назад станция, кивая нам вслед желтыми огрызками фонарей. Лейтенант задумчиво посмотрел вслед убегающему пространству и, словно вспомнив что-то, сказал громко и торжественно: «Поехали!»

2
Первые несколько дней ушли на акклиматизацию и борьбу с холодом. Как оказалось, с буржуйкой надо было уметь обращаться – раскочегарить ее по полной программе не такое простое дело. Кроме того, дрова быстро кончились, а уголь, который нам официально дали, горел плохо и, соответственно, буржуйка выделяла столько же тепла. На каждой станции, где случались остановки, я пытался раздобыть уголька. И, что удивительно, оказалось у него большое количество сортов. Качество тоже видимо сказывалось на горении. Ну, если говорить проще, мы конкретно мерзли. Напомню, это был конец декабря. Восьмидесятые годы прошлого века. Зимы тогда были хорошие. Минус 20-25 обычное дело. Тем не менее, никто не заболел, видимо организм, понимая, что в случае болезни, помощи ждать неоткуда, изыскал потаенные резервы, и они пошли на внутренний обогрев. Так или иначе, жизнь налаживалась.
Равномерное постукивание колес убаюкивало и настраивало на философский лад. Проплывающие мимо бесконечные пейзажи, станции, небольшие поселки, занесенные снегом, бескрайние поля вводили в состояние нирваны, полного единения со всем окружающим миром. Коля Дуб оказался неплохим кулинаром, несмотря на то, что большая часть готовки сводилась к простому разогреву консервов, он взял это дело на себя и пытался путем комбинирования разных ингредиентов сварганить что-нибудь этакое. Потихоньку мы притерлись, и перспектива бесконечного путешествия в бескрайнем морозном пространстве, уже не казалась столь удручающей, как это было сначала.
На остановках, на перегонах и станциях Коля Дуб выставлял караул. На практике это означало, что Степа, он же рядовой Степанов, доставал автомат из самодельной оружейки, примыкал штык-нож. Это было совершенно не обязательно, но положено по уставу, как говорил Коля Дуб. Степанов выходил из вагона и степенно гулял вдоль платформы, где была закреплена секретная машина, туда-сюда. Сначала караул выставлялся всякий раз, как только поезд останавливался.  Постепенно выяснилось, что желающих покуситься на целостность секретно груза нет, еще и по той простой причине, что останавливались мы в основном в безлюдных местах. Почему так получалось сказать трудно. Может быть, еще и потому, что у нас фантастически малая плотность населения на такие огромные пространства. Но факт остается фактом, постепенно караул в лице Степы стал выставляться только на крупных железнодорожных узлах. Все шло по накатанной в прямом и переносном смысле.
А между тем, до Нового года оставалось несколько дней. И вот тогда случилось происшествие, которое, безусловно, внесло разнообразие в уже, казалось, похожие друг на друга дни и ночи. Выражаясь языком поэта, как бы смазало карту будня и плеснуло свою краску из стакана бытия. Краска была окрашена в темный, желтый и белый цвета, поскольку все происходило ночью. Состав, как часто бывало, остановился на каком-то богом забытом полустанке. Несколько неуклюже скроенных домов, пара фонарей, и все это было добротно припорошено стерильным, как будто только что отстиранным снегом.
Мы вышли размять ноги, и тут мое внимание привлекла поленница дров, аккуратно сложенная недалеко от слегка покосившегося дома. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что дрова оказались отличными, кажется, березовыми – сухими, плотными. Нам они были, конечно, нужнее, чем хозяевам в слегка покосившемся доме, которые спали на тот момент безмятежным сном. Я вспомнил старый анекдот и кратко пересказал его лейтенанту: «Хозяева, дрова не нужны? Нет! Утром просыпаются, глядь на улицу, а поленницы и след простыл». Коля Дуб воспринял этот анекдот как руководство к действию. Неожиданно, не знаю зачем, он отдал приказ рядовому Степанову заступить на несение караула. Хотя, повторюсь, на полустанке, кроме нескольких сонных домов и пары фонарей, никого не было. Легкая ночная вьюга, намекала на то, что никого не было вокруг и на ближайшие десятки, а возможно и сотни километров.
Степа вышел на несение караула, а мы с лейтенантом приступили к переносу поленницы в вагон. Конечно, это было не совсем верно с точки зрения морали и этики, но неким оправданием для нас было то, что дрова, обогревая нас, повысят боеспособность по всем вооруженным силам. А это уже, согласитесь, задача государственная. Несмотря на то, что мы довольно шустро бегали от поленницы до вагона и обратно, все перенести мы не успели. Состав дернулся, издал металлический звук и потихоньку начал набирать скорость. Мы с лейтенантом забрались в вагон, потом к нам присоединился и Степа. Я помог ему забраться, поскольку состав набрал уже пусть небольшую, но скорость. Степа и лейтенант прошли за перегородку, я стал закрывать дверь вагона. Вернувшись в апартаменты, я обнаружил немую сцену: Коля Дуб молча с разинутым ртом смотрел на Степу, а тот в свою очередь стоял бледный и ошарашенный.
Присмотревшись внимательно, я понял в чем дело. У автомата, который Степа брал с собой, не было штык-ножа, который он изначально должен был прищелкнуть к калашу. Мы какое-то время молчали и, наконец, я сказал: «Где?» Все поняли, о чем речь. Степа бормотал что-то бессвязное. После небольшого разбора ситуация прояснилась. Собственно, и так было все понятно. Степа элементарно не до конца защелкнул штык-нож, когда одевал его на автомат, а когда на бегу вскакивал в вагон, тот просто соскочил и остался лежать на неизвестном   полустанке. Это было ЧП. Потеря штык-ножа серьезное происшествие – практически, это утрата боевого оружия. О последствиях не хотелось даже и думать.
А между тем, поезд бодро постукивал колесами, унося нас все дальше и дальше от места, где под хорошим слоем снега лежал виновник тожества, если так только можно было сказать. Мы ехали молча, разговаривать не хотелось и даже холод практически перестал ощущаться. Коля Дуб после некоторых раздумий произнес фразу, которая отражала общее настроение, глядя в потолок, он спокойно сказал: "Да... Скоро жизнь изменится... Возможно, перееду на нары". Успокаивать его я не стал. Откровенно говоря, аргументов для этого не было.
Таким образом мы проехали часа два-три. И на одном из перегонов состав остановился в очередной раз. Все это время Коля Дуб, напряженно о чем-то думал. Этот процесс явственно отображался на его лице. Я не придал этому серьезного значения. И ошибся. Через некоторое время после остановки лейтенант сказал Степе: "Пойдем выйдем, есть разговор". Степа поднялся, и они вышли. Однако не прошли и пяти минут как состав тронулся, а Коля Дуб вернулся в апартаменты. Но вернулся он уже один. Сел рядом с буржуйкой, и, протянув к ней ладони, стал их отогревать. Я с некоторым недоумением посмотрел на него: «Где Степа?» Коля-дуб забрал свои ладони от буржуйки, посмотрел на меня и сказал: "Нету Степы, Степа уехал искать штык-нож".

3
На какое-то мгновение над буржуйкой повисла планковско-мхатовская пауза. Короче, мы вышли покурить... Тут на соседнем пути остановился состав, который ехал в обратную от нас сторону. Коля сбивчиво начал пояснять суть происшедшего: «Я дал ему бумагу, где был записан номер нашего состава, дал наказ ехать назад, найти штык-нож и вернуться, после чего помог ему забраться на край платформы, после чего состав тронулся и поехал в сторону, туда, где...» «Пару сотен километров назад лежал глубоко в снегу, на безымянном полустанке виновник наших трагических перепетий», - это я уже добавил от себя. Так я понял картину происшедшего, исходя из невразумительного рассказа лейтенанта.
Самое поразительное, что Степа поехал даже не в вагоне, а просто стоя на металлическом стыке между платформами. «Товарищ лейтенант! Ночь, мороз, скорость, ветер в лицо, на платформе в обнимку с железным поручнем... А если Степа просто сгинет на фиг на бескрайних просторах?» И только после моего вопроса Коля Дуб, кажется, понял, что он принял несколько, мягко говоря, опрометчивое решение. «Есть и плюсы», - сказал я после некоторого раздумья. «Какие?» - удивился Коля. «То, что Вы не дали ему с собой автомат, по крайней мере все автоматы довезем до роты в целости, хотя...» «Что хотя?» -встревоженно спросил лейтенант. «Хотя время еще есть просрать все остальное, включая посуду и лист фанеры – в пути всего пять дней, трети не проехали». Реакция Николая была несколько своеобразной. «А лист фанеры как, он же прибит?» «Пока не знаю, но уверен, что вы что-нибудь придумаете», - ответил я.
Коля Дуб досадно махнул рукой, забрался на нары, повернулся спиной и сделал вид, что пытается заснуть. Я тоже лег.  Перед глазами стоял Степа, который на морозном ветру, прижавшись к железному поручню края платформы, уносился в ночи в неизведанную даль. Сон не шел. Все-таки под утро я закимарил, как наверное, и лейтенант. Следующие пару дней прошли без происшествий. Я взял на себя часть Степиных обязанностей и иногда выходил на несение караула. Ночью пришлось нести дополнительное дежурство у буржуйки. Словом, Степы не хватало. Лейтенант потихоньку приободрился. Да и я старался выбросить нехорошие мысли как можно дальше.
Дневной свет, стерильность проплывающих мимо бескрайних просторов и убаюкивающие постукивание колес на стыках делали свое психотерапевтическое дело. На одной из остановок лейтенант вышел, а когда вернулся, то показал бутылку вина. «Скоро Новый год,- сказал он.- Будем встречать. Как говориться, война войной, а Новый год по распорядку». То, что в дровах была спрятана бутылка водки, я промолчал.
А между тем, часть пути была пройдена, и разница между местным и московским временем составляла три часа. Поэтому новый год встречали сначала по местному времени. Я украсил, как мог, апартаменты сосновыми ветками, к дежурному фонарю зажег еще пару запасных свечей. Николай разогрел по банке тушенки. Это был самый крутой деликатес. Налил в алюминиевые кружки вино. И произнес речь. «Вот и пришел Новый год, - сказал он. - А мы здесь, в этом вагоне, стоим на страже нашей Родины». После чего он задумался и наконец произнес: «Выпьем за то, чтобы Степа, - тут его голос дрогнул, - чтобы Степа вернулся к нам, живой и невредимый. И хрен с ним, со штык-ножом!» Неожиданно закончил он свой новогодний спич. Я поднял кружку и произнес: «Прозит! Чин-чин! Сколь! За здраве! Ура!» «Си транзит глория мунди!» - торжественно добавил Николай. Видимо, высшее образование все-таки каким-то краем зацепило гиревика.
Мы пили вино, каждый раз громко чокаясь алюминиевыми кружками. Коля вспомнил пару анекдотов. Буржуйка радостно потрескивала. Неизвестно откуда появилась пара апельсинов. Атмосфера праздника, не смотря ни на что, висела в воздухе. «В общем, Новый год, он и в Африке Новый год», - сказал Николай, несмотря на то, что за бортом было минус 20. Как минимум. Мы разговаривали о всякой ерунде. Коля рассказал о забавном случае, который случился с ним на сборах. Так мы ехали часа два с половиной.
Вдруг состав неожиданно остановился, как это часто бывало. Лейтенант достал потрепанную карту и после ее внимательного изучения сказал: «Здесь будем стоять долго. Крупный железнодорожный узел. Омск». Потом он решил разогреть еще по банке тушенки, через полчаса к нам должен был придти Новый год, еще раз, но уже по московскому времени. Тут снаружи послышался шум, кто-то открывал дверь вагона. Не успели мы с Николаем сообразить, что происходит, как незамысловатая калитка, как мы ее называли, в наши апартаменты открылась и на пороге появился Степа.
Мгновение понадобились нам на осознание происшедшего. После чего мы бросились к Степе и принялись яростно обнимать и тискать бедолагу. Коля Дуб при этом радостно приговаривал: «Живой, невредимый!» После того, как страсти поутихли, лейтенант взбодрил кипяток и заварил Степе чаю. Подавая бойцу кружку, он почему-то шепотом произнес: «Ну, рассказывай». «Да, Степа, давай, не томи», - добавил я. Рядовой Степанов степенно оглядел нас и спокойно, не торопясь, с видом триумфатора достал из кармана штык-нож. И пока мы с лейтенантом, не веря своему счастью, приходили в себя, рассказал следующее.

4
Состав, на который посадил Степу Коля-Дуб, проехал примерно два с половиной часа и остановился ровно на том безымянном полустанке, где находилась недоворованная поленница и под хорошем слоем снега, где-то лежал штык. Почему состав остановился на том же месте, осталось неизвестным. Можно было только гадать об этом. Удача? Или на этом полустанке регулярно останавливались составы? Это было возможно, хотя верилось с трудом. Но, тем не менее, это произошло.
Недоворованная поленница послужила Степе примерным ориентиром, где он и начал поиски. Операция длились несколько часов и завершились триумфальным успехом только утром, когда рассвело. Степа, уставший, но довольный, принялся решать другую задачу. Надо было догонять наш состав. И тут оказалось, что в те уже далекие социалистические времена человек в солдатской шинели, а если он еще и производил впечатление измученного погорельца (а рядовой Степанов производил это впечатление!) имел полный карт-бланш для путешествий по железной дороге.
Степа просто подходил к электровозу и рассказывал ситуацию. Машинисты охотно шли на встречу солдатику, который отстал от своего состава. Часть обратного пути он проделал находясь в головном электровозе, наблюдая за работой машинистов. Оказалось, что догнать наш состав была не такая уж сложная задача. Он состоял из полностью товарных платформ, часто и подолгу останавливался, к нему то что-то пристыковывали, то, наоборот, отнимали. Степа же ехал на обычных поездах, которые двигались гораздо быстрее. Новый год, который мы с лейтенантом встречали по местному времени, Степа встретил в вагоне-ресторане, куда сердобольные железнодорожники пригласили солдатика, накормили и напоили его, что называется от пуза. В подтверждении этой части рассказа Степа достал из кармана горсть шоколадных конфет.
И тут Коля Дуб неожиданно произнес: «Ё-моё! До Нового года пять минут!» То есть уже по московскому времени. Он срочно наполнил кружки. После чего вдруг во всю мощь своих тренированных легких закричал: «Ура!» Мы со Степой тут же подхватили: «Ура! Ура! Ура!» Мы пили вино, закусывали шоколадными конфетами и все это заедали уже разогретой тушенкой. Мы ржали от незамысловатых шуток лейтенанта и каждый из нас был счастлив в этот момент. Конечно, каждый по-своему. Коля Дуб, возможно, от того, что перспектива отправиться на нары отодвинулась на неопределенный срок и стала возможна лишь теоретически, как говориться, от тюрьмы и от сумы... Я был счастлив по схожим причинам. А Степа, наверное, от того, что остался живой и невредимый. А еще мы были счастливы просто потому, что были молоды, веселы и беспечны.
Так я и встретил самый интересный в своей жизни Новый год. Ничего более экстремально-экзотического, чем путешествие через всю страну в товарном вагоне, зимой в хороший мороз, мне больше повторить не пришлось. Все остальные приключения после пережитого казались забавными недоразумениями.


5
Где-то между Иркутском и Красноярском я проснулся с мыслью пошевелить пальцами, почему-то именно правой ноги.  Когда я попытался это сделать, то у меня ничего не вышло. Пальцы рук двигались, но очень плохо. Как оказалось, Степа заснул во время ночного дежурства и буржуйка потухла. Такого холода, я не испытывал никогда в жизни. На вдохе возникало ощущение, что легкие прокалывают длинной и тонкой спицей. Раскочегарить печку долго не удавалось, потому что пальцы рук не слушались и даже тупо разжечь спичку оказалось не простой задачей.
После того как буржуйка потихоньку, с жадностью, но стала отдавать тепло, я вышел в вагон и забрал из дров потаенную до поры бутылку водки. Каково же было наше удивление, когда мы обнаружили внутри бутылки лед. Водка замерзла по самое горлышко. На всякий случай - паленую водку тогда не продавали, она была 100-процентно натуральной. Из чего был сделан вывод, что за бортом минус 45-50. Бутылку укутали и долго отогревали. После чего она была использована по прямому назначению. На станции Зима, известной как родина великого поэта, к нам пришли проверяющие. Первый и единственный раз. Несмотря на то, что прицепиться было не к чему, подпись долго не ставили. Наконец капитан, который был у них старшим, сказал прямым текстом: «Пара банок тушенки и мы уходим». Лейтенант нехотя согласился.
Байкал не произвел впечатления. Он был покрыт льдом, по поверхности которого во всю гуляла снежная вьюга. На одной из станций я познакомился с местным рыбаком. Предложение купить комплект химзащиты его очень заинтересовало, но у него не было с собой ни копейки денег. Он долго бежал за вагоном, который еле-еле тащился, такое бывало часто, и умолял отдать ему ОЗК. Просто так. Смешной человек. Улан-Уде нам открылся видом сверху вниз, когда мы огибали очередную сопку. Состав ехал настолько медленно, что я спокойно перебрался на соседнюю пустую платформу и там, расположившись с комфортом, наслаждался открывшимся видом. День выдался солнечным, пусть и морозным, но не слишком. Путешествие казалось бесконечным, а жизнь вечной.
При случае мы старались расширить кругозор. Так, в небольшом городке  Петровск-Забайкальский, во время долгой стоянки состава, мы с лейтенантом посетили музей декабристов. Он находился недалеко от вокзала и произвел впечатление. На одной из станций, вечером, я немного отошел от состава по малой нужде. И вдруг оказался свидетелем, как лихие люди юрко шастали по платформам там, где были привязаны легковушки и, судя по их движениям, откручивали все что было можно. Быстро сделав свое дело, я постарался не привлекать их внимания.
Где-то под Читой, во время очередной стоянки, я проснулся от шума. Возбужденные людские голоса что-то громко требовали, среди них можно было уловить голос лейтенанта. Как оказалось, Коля Дуб решил потихоньку продавать оставшиеся консервы, путешествие подходило к концу, и было очевидно, что мы не успеем их добить. Пользуясь тем, что ночь уже уходила, а рассвет еще не наступил, он в вагоне при свете фонаря, изменил цену некоторых консервов, гвоздем исправив ноль на единицу, то есть там, где было ноль рублей сорок копеек, стало один рубль сорок копеек. Возможно, Николай исправил что-то и на более солидную сумму. Потом он продал это все работникам железной дороги, которые в полумраке все приняли за чистую монету. Когда рассвело, они увидели что их бесстыже обманули. Возбужденные, они пришли требовать приписанные Николаем рубли обратно. Как же, консервы были проданы не по госцене!
Да, тогда такое было возможным. Мышление человека родившегося и выросшего при социализме, существенно отличалось от нынешнего. Коля был вынужден вернуть нечестно приписанное. Здесь он показал себя с новой, неизвестной доселе стороны. После армии наши пути не пересекались, но я вполне допускаю, что человек с подобными задатками в сложные перестроечные и далее времена вполне мог сделать серьезную деловую карьеру и, да и чем черт не шутит, вырваться в какие-нибудь олигархи. Все они, говорят, начинали с чего-то подобного.
Наконец, настал день, когда мы обнаружили, что наш вагон и соседняя с ним платформа, где находилась секретная машина, в одиночестве стоят на рельсах посреди бескрайней долины. Ночью состав постоянно маневрировал, нас отстыковали и притащили сюда. Вскоре появились представители части N, она была недалеко. Они приняли секретную машину, которая, слава богу, была в целости и сохранности. Потом нам устроили баню, хорошенько накормили и отправили на машине в Читу.
Путешествие назад не заняло много времени. Ехали примерно неделю, в плацкартном вагоне и даже совсем не мерзли. Вместе с нами ехали пограничники, только что уволившиеся из армии. Мы сразу нашли с ними общий язык и первые пару дней попросту не просыхали. Соседи менялись. Какую-то часть пути с нами ехали оперная певица, родом из экзотическом места под названием Гусиноозёрск. Молодая, интересная женщина, кажется, она была буряткой. Время от времени она пела нам оперные арии, чем однажды вызвала неудовольствие соседней плацкарты, откуда раздался возмущенный голос: «Да выключите наконец радио!» Между ней и лейтенантом возникла очевидная симпатия, которую, увы, невозможно было реализовать, в силу небольшого помещения и большого количества людей вокруг.
На одной из станций, в вагон зашли наши коллеги,  такого же типа караул, состоящий из лейтенанта, сержанта и пары рядовых, они также возвращались в часть. Первой фразой лейтенанта из братского караула, когда он увидел нашу компанию было: «Где вы нашли этот осколок тунгусского метеорита?» Мы быстро подружились. Через несколько дней состав наполнила большая группа дембелей пограничников с китайской границы. Состав гудел, как растревоженный улей, они были возбужденные и злые, на календаре был январь, а они только ехали домой. Их задержали на два-три месяца. Один из них, случайно задел меня плечом в тамбуре, что было принято за акт вопиющей дерзости. Пограничники, которые ехали с нами в одном плацкарте, встали на мою защиту, отправили меня на место и долго вели переговоры. В итоге, все было решено миром.
Дружественным нам погранцам с китайской границы была отправлена последняя бутылка водки в знак единения и солидарности разных видов войск. Вставшие на мою защиту пограничники вышли в Омске. Мы долго братались и обменивались адресами. После их ухода у меня пропал кусок импортного французского мыла - тогда это была редкость. «Это жизнь», - подумал я, когда обнаружил пропажу. Таким образом, мы постепенно приближались к Москве. И, наконец, зимним вечером я открыл дверь уже немного подзабытой роты, сделал шаг и первое что я услышал было: «Трофим, сволочь! Фанеру скомунизил!» Это выдал старшина роты, прапорщик Немигайло, сидящий в коптерке, которая находилась прямо напротив двери. «И я рад вас видеть, товарищ прапорщик», - сказал я. До дембеля оставалось пять месяцев.