Рыбацкие перегрузы. Глава 18

                18
      На море в рейсе очень медленно идет время, но очень быстро проходит жизнь. Да, очень медленно идут на промысле дни, особенно в конце мая.
Погода в марокканских водах теплая и температура воздуха постоянная: 20 – 24 градуса. Дует слабенький ветер, небо белого цвета. Облака днем тоже белые. Также белое и само солнце. Зато вечером на закате солнца облака горят розовым светом, который отражается в волнах. Под вечер видел черные спины прыгающих дельфинов. Узнал одну неприятную новость от бригады добытчиков: четыре дельфина попали в трал и погибли. На судне сделали временную передышку два голубя. Их подкармливали, но они все равно улетели, лишь только увидели очертания далекого берега. А на палубу бака села обессиленная олуша. Какой-то бессердечный шутник сделал ей метку: надел на шею розовое полиэтиленовое кольцо. Оно так сдавило чайке шею, что она не могла свободно дышать и глотать рыбу. И голодная, обессиленная она села на палубу. Тотчас же с лаем появился судовой пес Бакс, но боцман отогнал его. Глупый пес. Чайка могла бы собраться с силами и так треснуть клювом ему по глазам, что он никогда бы больше не захотел кидаться на чаек. Боцман накинул на олушу сеть, схватил ее под крылья и снял с шеи кольцо. Затем сразу же выбросил птицу за борт. Олуша, будто снова на свет народившись, радостно полетела к своей стае.
      Обратился ко мне за помощью марокканский матрос. У него был панариций правой кисти. Я приготовился вскрыть нарыв, и стал обезболивать палец новокаином. Но, несмотря на введение большого его количества, больной продолжал чувствовать боль.
– Наверное, ты употребляешь много спиртных напитков, например, вина? – спросил я у марокканца, считая это причиной отсутствия его реакции на анестезию.
– Нет, здесь не пью, а дома пью много, – ответил он.
– Вот потому-то тебя новокаин не берет, – сказал я. 
     И, хотя палец не был полностью обезболен, я всё равно вскрыл его и выпустил гной. Затем ввел под кожу пальца резиновую полоску и сделал повязку.
    Очередной перегруз скумбрии на ТР “Френасе“ (Панама). Я снова отправился в роли счетчика на транспорт. Экипаж этого транспорта из Ганы. Эти африканцы хорошо говорят по-английски и религия у них христианская. Их счетчик говорил, что на этом транспорте перевозят не только рыбу, но и другие грузы. Однажды перевозили даже свиней. На транспорте был большой, с длинными ногами, черный пес “Камбела“, очень добрый и не лающий. Наш пес Бакс лаял на него изо всех сил, до хрипоты, но тот не реагировал. Наши грузчики сделали обмен разбитой, рассыпанной рыбы на несколько банок ананасового сока. Более существенного обмена не получилось. Перегруз шел долго, потому что перегружали в один трюм, а не на две точки. Я пересаживался четыре раза на восемь часов работы с перерывом на “кофи тайм”.
      На судне оставалось сто пятьдесят тонн рыбы, и мы подошли к небольшому китайскому транспортному рефрижератору, чтобы сдать ее на него. Китайский счетчик был очень придирчивый. Он хотел, чтобы каждый оборванный короб был заменен новым, мол, это Африка, и у них при дальнейшей сдаче такой могут забраковать. Но он, скорее всего, рассчитывал, что мы перегрузим новый короб, а этот, оборванный, достанется ему. Я категорически возражал и сказал, что оборванные коробы будем обматывать клейкой лентой (скотчем) или надевать на них новую гофротару.
      Во время нашего обеда на палубе транспорта китайцы с удивлением глядели, как наши люди поглощали большое количество калорийной пищи. К вечеру перегруз на китайский транспорт был закончен. Наш траулер снова вышел на свое рабочее траление.
     На следующий день я выявил неприятную вещь на камбузе: шеф-повар на работе был пьяным. Когда я, как  обычно, зашел туда в одиннадцать часов снимать пробу готовой пищи, она у него не была готова.
– Зайду через десять минут, – сказал я.
     Когда я пришел через десять минут, обед все еще не был готов. Также не был заполнен журнал снятия проб с указанием готовых блюд на обед. Такая неготовность мне была неприятна, и я предупредил шефа-повара:
– Чтоб это было в последний раз. Пьяным поварам на работе делать нечего. Еще по пьяни насыплете в котел не то, что надо, или травму, ожог получите!
– Не ожидал я от вас такого, – обиделся шеф-повар.
– В этом ваша вина: не надо пить на работе!
– А разве я пьяный?
– Да! У вас язык заплетается, и вы уронили сковороду в котел с борщом.
     Обед задерживался. Я позвонил капитану и сообщил о случившемся на камбузе. Капитан удивился: почему я не сообщил об этом в одиннадцать часов. Я ответил, что надеялся на исправность шефа-повара. Но ничего уже не поделаешь. Обед опоздал на пол часа. Сразу же после обеда было судовое собрание. Капитан сообщил, что
шеф-повар наказан: его лишили ста долларов (стивидорных) за пьянство в рабочее
время. Еще сообщил, что пришла шифрованная телеграмма, что в Польше криминальные элементы, якобы, интересуются прилетом рыбаков и, следовательно, есть опасность быть ограбленным. До конца рейса оставалось два месяца.
     Через неделю к нам пришвартовалось научное судно СТМ “Атлантида“. На нем оказался мой знакомый врач Косолапов. Он очень обрадовался, увидев меня, и
закричал, что очень рад меня видеть. Я ответил ему тем же. На этом судне привезли снабжение для следующего рейса. Врач, который пойдет в следующий рейс на “Звезде“, отправил тоже свои пять ящиков медикаментов. Пришлось мне поносить эти ящики в амбулаторию. Косолапов попросил у меня шприцов и я дал ему пару десятков. У него будет короткий рейс: три месяца. Я сообщил, что у нас через полтора меся- ца рейс закончится и мы, выразив надежду встретиться после рейса, распрощались.
     А еще через неделю мы пришвартовались к производственному рефрижератору “Курс“ (Севастополь). От него мы получали пищепродукты. Я тоже помогал в их выгрузке. Среди продуктов были спиртные напитки: водка “Смирновская“ и виски “Джонни Волкер“.
При перегрузе сетка с ящиками раскачалась и груз ударился об судовую надстройку. Оказалось, что две бутылки виски разбились. Боцман схватил одну не
совсем разбитую бутылку, и быстро побежал в каюту, в то время как из ее щели вытекало виски. Всё-таки немного донес до каюты. В конце перегруза на мостике особенно спешили и нервничали. По ошибке кто-то подцепил нашу новую сетку на крюк лебедки, и лебедчик переправил ее на “Курс“. Несмотря на сетования боцмана, что это сетка наша и числится за ним, ее возвращать обратно с мостика не разрешили. Сетка  досталась украинцам. Дальше выявился новый сюрприз: после того, как пароходы обменялись последними гудками, второй помощник не досчитался одного
ящика виски. Ясно, что недодали с “Курса“. Но как же мог это прошляпить второй помощник? Посчитал бы да спросил, почему не передали полностью. А теперь уж ничего не поделаешь.
     В салоне команды прачка выдавала фрукты. Когда я туда пришел, там их получали марокканцы. Один из них, по имени Хосе, был очень наглый. Он у них был за повара. Предыдущего повара, говорят, он “подсидел“, наговаривая, что тот, мол, плохо готовит и иногда не ел его стряпню. И, когда тот повар напился, он подговорил некоторых своих друзей, чтобы выбрали поваром его. Так и сделали. Со слов наших поваров, он был хуже предыдущего и никогда не мыл палубу. Сегодня он получал фрукты и швырнул одно, не понравившееся ему яблоко, обратно в ящик. Я и прачка на него прикрикнули, что с продуктами так не обращаются, и он ушел, злобно сверкая глазами.
                (продолжение следует)