Бердянск моего детства. Глава 6

                Бердянские родственники.

        Как уже стало понятным, родственников было предостаточно и в Бердянске, и в Дмитровке, и в Ногайске. В  Бердянске жили все «дядины», то есть дочери младшего брата  моего прадеда, Андриана Николаевича Свидло. Они приходились двоюродными сёстрами моему деду, Ефиму, а маме соответственно  двоюродными тётками . В общем-то , нам с сестрой это была «седьмая вода на киселе», но ... так уж сложилось, что и по сей день, некоторые из них, а особенно семья Соколовских, были самыми близкими и родными. Но всё по порядку.
У Андриана Николаевича было пять дочерей . Они были не намного старше своей племянницы Веры, то есть моей мамы. Все они, как и моя мама, родились и  всё детство  провели в Ногайске. Братья  Афанасий и Андриан жили рядом, каждый своей семьёй, а Андриановы дочки, уже барышни погодки, пускали маленькую Веру к себе во двор поиграть, за это она всегда приносила им что-нибудь вкусненькое, так как Афанасий был побогаче. Так детство мама и её тёти провели вместе, и это сказалось на теплоте их отношений на всю последующую жизнь. Все тёти, выйдя замуж, переехали на жительство в Бердянск, и у всех уже были взрослые дети и даже внуки. Только одна сестра, которую я никогда не видела, жила с семьёй в Ставрополе. Но её дочери и внук тоже приезжали в Бердянск почти каждое лето, и я их тоже знала.

       После войны мама первым делом узнала, все ли живы, и первым её  желанием было навестить  родные края. Вот мы и стали каждое лето ездить на отдых в Бердянск. Это продолжалось с 1951 года ( перерывы, конечно, были) до 1979 года с мамой, в 1984 году мы ездили вместе с сыном (мама уже была парализована и прикована к постели), в 1989 году я была в Бердянске с моим вторым мужем. В 1991 году я ездила туда одна глубокой осенью за продуктами . В Москве тогда было очень скверно со снабжением и ,конечно, все бердянские и дмитровские меня снабдили вдоволь и салом, и растительным маслом, и наша семья благополучно прожила полгода не нуждаясь .Огромную благодарность испытываю до сих пор. Это был мой последний приезд, а мой сын с семьёй был там и ещё позже.


               
                Соколовские.

         Останавливались мы много лет у тёти Маруси Соколовской, она с мужем Григорием Николаевичем Соколовским и двумя дочерьми жила на улице Свердлова 24, в одноэтажном красном кирпичном доме, который д. Гриша построил сам после войны. Тётя Маруся была самая красивая, самая деликатная и очень душевная из всех дочерей Андриана Николаевича. Дядя Гриша работал главным агрономом Бердянского района, был необыкновенно честным, ответственным, уважаемым , а самое главное высококвалифицированным специалистом, его ценили, к нему прислушивались .
        Я их очень любила. Особенно, д. Гришу, у него были красивые густые усы, орлиный нос, тёмные проницательные глаза, волнистые тёмные с проседью волосы. И в молодости, очевидно, он был очень интересным мужчиной. А т. Маруся в молодости была белокурая, голубоглазая, по фотографиям, очень миловидная, можно сказать красивая девушка. Пара они были замечательная, и дополняли друг друга, хоть и характерами разнились. Характер у т. Маруси был мягкий, и добротой, участливостью, состраданием к чужому горю, она была просто переполнена, немногословная, порой излишне щепетильная, стеснительная. Дядя Гриша был строг и, как все мужчины казацкого типа, немного самодур, т.е. человек настроения. Но замечу,  был справедлив и правым оказывался почти всегда. Любили его тем не менее все родственники, хоть и побаивались. Люди они были очень душевные, Светлая им память... У них было две дочери : старшая Виктория - Вика (1927г), и младшая Евгения -Жанна (1941г). В Бердянске почему-то всех Евгений звали на иностранный манер  Жаннами. И только моя мама, когда мы приезжали, иногда пыталась называть Жанку Женечкой, что по-моему особого восторга у «Женечки» не вызывало.
         Вика была  женщиной среднего роста, стройной, очень изящной, с чёрными вьющимися волосами, коротко подстриженными. По характеру очень интеллигентная, тихая, скромная , а глаза необыкновенно глубокие, излучали , наравне с душевной теплотой, и какую-то потаённую грусть. Этим она походила на свою мать. Эти глаза остались такими же необыкновенными и тогда, когда она и пополнела , и постарела. Но тогда в пятидесятые годы, Вике не было ещё и тридцати. Она рано и неудачно вышла замуж за красивого молодого парня Сашу Магрицкого, я видела его один или два раза , помню смутно. И если бы не один эпизод из моей детской жизни, возможно, образ этого человека и совсем бы стёрся из моей памяти за столько лет, но об этом чуть позже.
       Родня Магрицких Вику сразу же невзлюбила, причиной тому была, как это не странно звучит, её худоба и интеллигентность. Свекровь была с большим гонором,  к тому же типичная торговка, причём продавала и перепродавала и своё ,и чужое. В их семье преобладади ещё пьянки, мордобой, грубость и жадность непомерная. Вика совсем к этому двору не пришлась. Хоть и женились они по большой любви, но счастливой жизни так и не получилось, Сашка и пить начал,  и бить Вику, но она в этом не признавалась, а родители сами догадывались по заплаканным красным глазам , да по синякам. Родилась дочка Валечка, вроде немного наладилось, а потом опять пошло - поехало. Они перебрались  в Харьков, попробовали там начать новую жизнь, но  в Харькове он их бросил, уехав куда-то  зарабатывать деньги, и где-то в Челябинске по пьяной лавочке разбился на мотоцикле. Вика осталась вдовой в 28 лет, с маленькой Валечкой на руках. Вернулась обратно в Бердянск к родителям. Стала работать бухгалтером, после окончания курсов, на Нефтемаслозаводе, и так до самой старости жизнь свою не устроила, отчасти из-за Вали, отчасти из-за своего робкого характера, а может не встретила того, кто бы мог затмить первую любовь- своего  красивого , весёлого,  хотя и бесшабашного Сашу Магрицкого. Тем более, что всё плохое, как известно, с годами забывается...
Жанна  была моложе Вики намного. Они почти ровесницы с моей сестрой Светой. Жанна тоже красивая, но совсем другой красотой, полная противоположность старшей сестре Вики. Яркая, более плотного телосложения, выше ростом, со светлыми, пшеничными волосами и карими озорными глазами, характер у неё был более твёрдый и бойкий. Жанка всегда над  всеми и над Викой подшучивала, смешно копировала т. Марусю, д. Гришу, но по-доброму, совсем безо всякой обиды для кого- либо. Всем только становилось смешно и  печали как - то рассеивались.
               
         Итак, когда мы приезжали в Бердянск, и «вливались» в семью Соколовских, нас получалась куча мала, и, в основном, бабий коллектив. Нам - то чудесно - весело, а каково дяде Грише? Хорошо, когда с нами приезжал папа. Дядя Гриша его очень уважал, они друг друга прекрасно  понимали. Одна из причин тому, разумеется, и состояла в том, что у обоих в семье было по 3 женщины, а у д. Гриши ещё и внучка. Сыновей обоим бог не дал. Так вот, когда мы приезжали к Соколовским... д. Гриша от нас сбегал, уходил из дома  и жил всё лето в отдельном домике -зимней кухне, там у него была своя кровать  и он отдыхал там после работы, отдыхал от нашего визга и гама. Но уж нам, женщинам, туда вход был воспрещён. Появлялся редко и то по делу: отпустить на ночь погулять собаку Мальчика, полить огород, опрыскать виноградник, подмести двор и снаружи кусок тротуара, прилегающего к забору, или ещё какие-то хозяйские дела сделать. Но мы его ждали с нетерпением, особенно я. Мы с Валечкой висли на нём, не понимая, как он устал за день,  и как мы ему надоели, полагаю. Вида, правда, д. Гриша никогда не показывал, только ходил  серьёзный,  неприступный.

        Каждое лето мама, приехав в Бердянск, ждала с нетерпением, когда же д.Гриша сможет повезти её и нас в Ногайск, на родину. И, конечно, д. Гриша своё обещание выполнял, когда случалась такая возможность. Приезжал Вася, его шофёр, на небольшом грузовичке с деревянным открытым кузовом. И мы: мама, Света и я залезали наверх в этот кузов, где была одна лавочка у кабины, но очень высокая и  мне всегда казалось, что когда-нибудь я с этой лавочки полечу кувырком, или меня сдует встречным ветром, и мама не сразу это заметит. Д.Гриша ехал с Васей в кабине. Итак, мы отправлялись в небольшое путешествие по родным маминым местам: село Дмитровка и город Ногайск. По дороге, естественно, заезжали и в другие сёла ведь д. Гриша ездил не просто с нами, а главное по работе. Но конечным пунктом оставался всё-таки Ногайск, что приблизительно в 40-ка км от Бердянска. Ещё мы, непременно заезжали на ногайский берег искупаться. Море находится километров в трёх от Ногайска. Берег там очень крутой, обрывистый, машину оставляли наверху, а сами спускались, чуть ли не на пятой точке вниз к морю, где всегда были очень большие волны...

       Дорога к Ногайску проходила по открытой степи. Только кое-где виднелись полоски лесозащитных насаждений, да ещё вдоль дороги росли целые аллеи диких абрикосовых деревьев. Можно было остановиться и набрать хоть ведро этих маленьких, рыжих, в чёрных точечках абрикосиков. Но вкус у них был горьковатый, и их за фрукты тогда никто и не считал.
Первым селом за Бердянском было село Куцее, село болгарское. Мы его проезжали без остановки, навстречу попадались женщины с закрытыми тёмными платками лицами по самые глаза. Глаза эти смотрели не очень ласково. Мама рассказывала, что это село всегда обходили и объезжали стороной, с давних времён у жителей даже воды не просят, бесполезно- всё равно не подадут, хоть умри от жажды прямо у них на глазах. К русским, в особенности, отношение настороженное, недружелюбное. Не знаю, так ли сейчас?

         Далее дорога шла на Мелитополь  превращаясь в ровное асфальтированное шоссе. А уж через Мелитополь трасса проходила прямо на Москву, ну нам туда, домой, пока было не нужно. Первой нашей остановкой была, конечно, долгожданная Дмитровка. Там жили деды Антон и Павел, там жили со своими семьями двоюродные мамины сёстры Татьяна  Ольга. Всех надо было навестить.

         После Дмитровки, мы сворачивали налево на дорогу, ведущую в Ногайск. И опять степи, степи по обе стороны дороги, ветер в лицо жаркий, сухой, трясёт так, что кажется, все внутренности уже отбиты. Но вот, наконец, и Ногайск. Маленький оазис среди бесконечных степных просторов. Городок спокойный, тихий, тенистый от обилия зелени, деревьев, кустов, цветов в каждом дворе. Здесь мы навещаем мамину, тоже двоюродную сестру, тётю Лену , небольшую, суховатую от каждодневного труда в поле и огороде женщину, загорелую, с чёрными гладкими волосами, расчесанными на прямой пробор и забранными в тугой узел на затылке. Тётя Лена похожа на казачку, она всегда радуется нашему приезду, начинает суетиться. В Ногайске д. Гриша нас оставляет ненадолго, уезжает по своим делам. И мама, немного побыв у тёти Лены, перекусив, поговорив и с ней и с её отцом высоким, сутулым дядей Костей, отправляется с нами бродить по своему детству. Мы обязательно подходим к их, Свидловскому дому, белому, оштукатуренному -- теперь здесь какое-то очередное государственное учреждение или контора. Но во двор нас всё равно не пустят. Мы так просто пройдём раза два в одну сторону  вдоль одного крыла дома (дом стоит углом на перекрёстке), потом вдоль другого крыла, вдоль другой улицы. Мама расскажет, где была у них детская, как она лазила в окно и её ругали - «Не показывай дорогу ворам»... где жила её тётя Вера с дядей Фаней, куда выходили окна бабушкиной комнаты, молча погладит стены... Только сейчас я понимаю, чем были для неё эти поездки.

         Потом мы пройдёмся к зданию бывшей женской Гимназии, в которой учились все её тётки, пройдём мимо Реального училища, мимо дома врача Смоковского, который лечил всех жителей Ногайска и взрослых, и детей, и ставил безошибочно диагноз болезни без всяких анализов и рентгена... Потом мы просто побродим по улочкам городка, и какая-нибудь сгорбленная, сухонькая старушка вдруг да спросит: «А уж не внучка ли вы Свидло Афанасия Николаевича, больно похожи?» И мама вся просияет, разговорится, вспомнятся общие родственники, какие-нибудь Корабельские, которые уцелели в той страшной мясорубке, но которые живут сейчас где-нибудь в Мариуполе или Мелитополе...

        Начинало темнеть,  как раз поспевал и дядя Гриша со своим верным Васей, пора ехать. Все порядком устали, но каждый от этой поездки получил то, что хотел: мама -- лёгкую ,как морской бриз грусть, просветление и на целый год воспоминаний, мы-- массу впечатлений и развлечений , ну, а д. Гриша--сведения по району о будущем урожае.

        Когда приезжал папа,  жизнь становилась совсем другой. Они вместе с д. Гришей ходили ночью купаться на камни, частенько где-то выпивали( прикладывались к баночке) и творили всякие забавные шутки. И нам , детям, это тоже было на руку, ведь мы надоедали уже двоим : папе и д. Грише . Мама и т. Маруся были, в основном, заняты приготовлением пищи, каждая для своей семьи.

      Дом у Соколовских был не очень большой, но нам всегда выделялась целая комната. Иногда ,это была самая дальняя, где жила Вика, иногда наоборот, самая первая -кухня. Т.Маруся спала всегда в коридоре, там стоял огромный высокий сундук, накрытый толстым слоем старых вещей, накидок и одеял. Спала она там на этом сундуке, объясняя это тем, что ночью ей там прохладнее, утром ей надо рано вставать и т.п. Возможно всё это были тактичные отговорки, чтобы нас, москвичей, разместить получше, поудобнее. Жанна спала на раскладушке всегда в зале, большой проходной комнате, между Викиной спальней и кухней. Причём всегда, даже в жару, Жанна спала под одеялом, укрывшись с головой. И я всё время боялась, как бы она там не задохнулась. Вика с Валей спали или в своей комнате, или где - кто, в зале, на кухне. Но кухня в доме была летом такой же комнатой, как и другие, понятно,  что летом в ней никто не готовил, вся готовка происходила во дворе, под навесом или так, на табуретке. Готовили на керосинке, или на керогазе, или, как я уже писала , прямо  на открытом огне, костерке, который сооружался тут же во дворе в выложенном на скорую руку очаге из кирпичей. Таким образом, целый день все проводили во дворе и в дом заходить не было никакой надобности, разве , что поспать...

       Помню один забавный случай, как раз в то лето папа тоже отдыхал с нами. Расположили нас на кухне, за ширмой поставили кровать, на которой спали мама с папой. Стояла, как обычно в начале августа, жарища, и, придя с пляжа, накупавшись, послеобеденный дневной отдых был обычным делом. Мы с Валей играли за домом в тенёчке в куклы, мама и тётя Маруся, как обычно, сидели за столом во дворе и готовили что-то на ужин.
И вот  мама заходит в дом, в кухню взять что-то  и видит, что папа лежит на кровати за ширмой, ширма расставлена полностью, поэтому видны только  кончики ног в сандалиях, прикрытые голубым жаккардовым  покрывалом.
"Костя устал, отдыхает. Ну и пусть себе отдыхает" , - подумала мама. Прошло немного времени, мама опять зайдя в комнату видит те же неподвижные ноги, прикрытые одеялом. Прошло ещё какое-то время и маме стало подозрительно, что папа так долго спит. Она тихонько его позвала - ответа не последовало. Тогда мама, уже не на шутку встревоженная, громко позвала :«Костя, Костя!», и опять не получила ответа.  Уже всякое передумав , что ему стало плохо  с сердцем, может быть обморок, а вдруг случился солнечный удар...( а надо заметить, что наша мама , за считанные доли секунды «рисовала» самые страшные картины, и эту её способность унаследовала и я, к сожалению),так вот, с этими ужасающими подозрениями мама зашла наконец за ширму и с дрожью в голосе, повторяя:«Костенька, Костенька тебе плохо?» откинула одеяло и действительно обмерла: её глазам предстало бледно- зелёное круглое «лицо» с ярко- красным, широко открытым ртом! Мама в ужасе вскрикнула ,отпрянула. Прошли какие-то доли секунды и она поняла, что на том месте, где должна быть папина голова , лежит большой круглый салатовый арбуз   с вырезанным большим красным ртом и вставленными вместо глаз чёрными блестящими косточками. А в это время за мамой в окошко подсматривали хохочущие папа и д. Гриша уже  успевшие чуть-чуть приложиться к «баночке». Мы, дети, очень  смеялись, нам было весело. Мама бранилась, но недолго, называя их старыми... впрочем , я не помню кем именно,   потом и сама ,конечно, смеялась, пересказывая эту историю т. Марусе, Жанке и Вике, пришедшей с работы. Вот такие шуточки.

        Была я,  наверное, всегда  достаточно ревнива, и это качество, конечно же, проявлялось и в детстве. Вернее, в детстве оно проявлялось, пожалуй, ещё острее. С этим связано одно моё «чёрное  пятно». " Чёрными пятнами" мама всегда называла неблаговидные или необдуманные поступки, в основном, говоря так о себе. Она говорила это с чувством, с лёгким акцентом некоего пафоса:  «Это (далее шла суть вопроса) - «чёрное пятно» в моей жизни!» Ну, так вот, об одном таком «чёрном пятне», но уже в моей жизни, я не забыла до сих пор. Мне шёл, наверное, шестой год, а Валечке Викиной было меньше года, она ещё не умела ходить. Она была очаровательнейшим голубоглазым ребёнком, с беленькими вьющимися волосиками, ну просто ангелочек. Естественно, в то время ещё был жив её отец, а Викин муж , Саша Магрицкий. И вот однажды я захожу со двора в комнату , жара, делать  мне нечего, играть не с кем, а  тут вижу , как дядя Саша, молодой , красивый( все и он сам, считали, что он был чем-то похож на Есенина, но я в то время этого знать не могла) дядя Саша лежит на матрасе на полу и держит перед собой на вытянутых руках Валечку, балуется с ней, подбрасывает вверх , целует , и оба смеются. В общем, полнейшая идиллия. Я постояла, посмотрела, на меня, конечно, никто внимания не обратил, ни дядя Саша, ни ,разумеется , крошка Валечка. Смеются , радуются, а я как будто здесь лишняя , и так мне стало обидно, просто до слёз. И я решила почему-то, что эту райскую картинку надо разрушить во что бы то ни стало : "Что ж это Валечке так весело, и её так любит собственный папа! А я, а меня? " Пошла во двор. Вика стирала бельё и, разумеется, была очень  занята. Возвращаюсь обратно в комнату и говорю невинным голосом: «Дядя Саша, а вас Вика зовёт, вы ей очень нужны» , -а он так удивился: «Зачем  зовёт, ведь сама просила, чтобы я с Валечкой побыл?» ,-  я пожала плечами , а сама красная как рак, и всё моё враньё наверное было видно по мне. Дядя Саша с Валечкой на руках нехотя поднялся и пошёл узнавать к Вике в чём  же дело . А дело -то никакого не было . Я от ужаса скорого открытия такого моего нелепого обмана, убежала и вся в слезах  спряталась под столом в зале, благо скатерть спускалась до самого пола. Я сидела , долго плакала и ужасно боялась не того, что меня родители могут наказать, поставить в угол за враньё, хотя я уже сама не понимала зачем я это сделала. Главным ужасом было   как я теперь буду жить , как Вике в глаза смотреть? Ведь я её просто обожала. Когда выяснилось, что никто никого не звал, Вика, бросив стирать, прибежала с мокрыми руками , стала меня звать, искать, чтобы выяснить, зачем я это сделала. Но мне было так стыдно, что ничего, кроме жалкого всхлипывания из-под стола, она не услышала. Взрослые уже давно обо всём забыли, да и особого значения этой выходке пятилетнего ребёнка не придали, занимались своими делами. А я от срама и ужаса, что враньё моё раскрылось, и все -все уже об этом знают, всё сидела под столом и под страхом смерти не могла бы выйти оттуда. Кое- как маме удалось всё же решить вопрос моей «выемки» из-под стола. Скорее всего она и не предполагала, что там такое со мной творится, а может и наоборот, всё отлично поняла. Никто ничего мне не сказал, и все или сделали вид , что ничего не произошло, или , действительно , давно забыли. Детские страхи, обиды , горести- это настоящая трагедия! С тех самых пор более страшного греха , чем ложь, для меня не существует и ужас того, что она раскроется. А ведь  «всё тайное непременно станет явным» говорит народная мудрость и не случайно.

               
        Двор у Соколовских был довольно большой, квадратный, посыпанный мелким чёрным шлаком пополам с ракушечником. Под стеной торца дома, куда не выходили окна,   лежала толстенная большущая доска на низеньких столбиках то ли деревянных, то ли это были камни-валуны. Напротив помещалась будка «сторожа» - собаки со странной кличкой Мальчик( но самое странное , что такие «имена» гордо носила половина собак города Бердянска). Эта доска являлась для всех широкой и удобной лавочкой, на которой часто сидели  взрослые , играли дети, тут же и гостей нечаянных принимали, тут же и ели на скорую руку; на этой доске особенно было интересно сидеть поздно ночью и рассматривать бесконечное, глубокое чёрное небо , удивляясь огромному количеству ярких, больших и маленьких звёзд,  млечный путь был во всей своей таинственной красе прямо у тебя над головой, а в августе ещё и наблюдать, и восхищаться , и успеть, во что бы то ни стало ,загадать самое заветное желание-- в августе всегда обильный  звездопад.

        Ночи на юге тёмные, наш двор окружён со стороны улицы частоколом с воротами и калиткой, а по бокам другие соседские участки: с одной стороны двор Барульчихи, с другой - Колосихи. Со стороны Барульчихи часть забора и непосредственно её дом, который одной своей стороной, с тремя вечно занавешенными окнами, выходит в наш двор, а со стороны Колосихи только живая изгородь из каких-то густых и высоких сорняков ( из них осенью получаются отличные веники). А уж виноградники все смыкаются. И там кроме каких-то редких кустиков и натянутой между ними тоненькой проволочки , никакого заграждения нет. Так вот , к вечеру, а тем более ближе к ночи, всё погружается в кромешную тьму и только светится одинокая лампочка при входе в дом да  узенькие квадратики поверх занавесок в окнах Барульчихи. А на улице за забором тусклые фонари. В общем, обилие зелени и темнота создают жутковатую атмосферу, да так,  что даже отойти «по делам» метров на пять от дома уже страшно. Да ещё постоянные истории и ужасные случаи, которые пересказываются на ночь глядя, сидя на этой самой доске-лавочке...
        Папа в то лето с нами не отдыхал . Дядя Гриша, будучи главным агрономом Бердянского района , часто ездил на грузовике с шофёром Васей по сёлам и деревням, по совхозам и колхозам, проверять, осматривать поля, давать ценные указания и советы. И вот однажды он уехал в такую командировку и задержался, не приехал ночевать, видно они с Васей  забрались в какой-то отдалённый колхоз, и он не успел закончить намеченные дела. Вика пошла укладывать Валю, а мы, то есть мама, тётя Маруся, Света с Жанкой и я,  сидели во дворе, сидели, говорили, говорили, и когда стало ясно, что сегодня дядя Гриша уже не приедет, все пошли в дом, а тётя Маруся пошла запирать на ночь калитку на огромный засов. Она по привычке выглянула на улицу. Вдруг от калитки в сторону молнией метнулась какая-то тень. Тётя Маруся рассмотрела, что это был мужчина. Она заперла калитку и быстренько, вся встревоженная «прителепалась» в дом и сказала об этом маме, ну а мы,  дети, конечно, тут как тут с развешенными ушами. А надо сказать, что т. Маруся была женщина отнюдь не мелкая, а очень даже крупная, полная, среднего роста, но по причине больных ног ходила переваливаясь с ноги на ногу , как гусыня, при этом довольно проворно. И вот  обеспокоенная этим фактом «стояния у нашей калитки незнакомого мужчины», она не поленилась и снова «потелепалась» к калитке проверить ушёл ли незнакомец или нет. А это ж надо было тяжёлый засов калитки отодвинуть и потом задвинуть... С глазами полными ужаса она вернулась и прошептала , вся трясясь от страха, что «он  опять стоял под воротами и опять убежал». Потом пошли на разведку мама с Викой. Нам строго настрого запретили выходить из дома, но я , конечно же, придумала причину выйти (мне было лет семь -восемь, а в этом возрасте любопытство сильнее страха ).  Побежала за дом , где кусты-веники, чтобы хоть как-то что-то разузнать , но не успела, так как в кустах что-то шаркнуло, и я, испугавшись, прибежала домой и с горящими глазами сообщила эту страшную новость. Потом по очереди то Жанка, то Света бегали из дома смотреть и слушать, что происходит вокруг, и сердце колотилось в кромешной темноте ...Тётя Маруся вынесла своё окончательное заключение: дом окружён, ИХ  несколько, ОДИН у калитки точно и ещё сколько в кустах неизвестно! Двери заперли на все засовы, достали топор, скалки и ещё какие-то тяжёлые предметы , которые могли бы служить оружием в случае нападения и грабежа. Валя спала ангельским сном трёхлетнего ребёнка. Света , Жанна и я потряслись, потряслись и тоже уснули, а мама, тётя Маруся и Вика не спали всю ночь, прислушиваясь к каждому шороху и охраняли дом и нас всю ночь. Телефона у Соколовских тогда разумеется не было.
        Утром всё было спокойно, как обычно мы с мамой пошли на пляж, Вика на работу, т. Маруся хлопотала по хозяйству. После обеда, измученные бессонной ночью, все спали. Ближе к вечеру  стали ждать с нетерпением возвращения д. Гриши, нашего защитника и избавителя. Уже приближалась ночь, а он всё не ехал и не ехал, опять дела не позволили. Вроде бы за день все успокоились, но всё же без д.Гриши ... в душу опять закрадывалась какая-то тревога. И тревога эта оказалась не напрасной - часов в одиннадцать вечера, так же у нашей калитки появился, похоже, тот же самый «часовой»! И  в результате то же самое: опять вся ночь без сна, трясёмся не на шутку, т. Маруся предполагает в ужасе : «Это банда...высматривают... ограбят...зарежут...» и т.д. и т. п. Еле- еле мы дождались следующего утра. Наконец, приехал д.Гриша. Ему сразу же всё рассказали. Т. Маруся и мама, вне сомнения, не поскупились на краски, яркость которых ещё и усилилась их воображением и детскими комментариями. Дождались вечера. Когда стемнело, д. Гриша тоже немного наэлектризованный  нашими рассказами стал ждать «грабителя». И вот , как и два предыдущих раза, часов в одиннадцать, ОН, то есть «грабитель», появился около нашей калитки и стал как на посту. Захватив дубину, д.Гриша пошёл на встречу с ним выяснять что да как, а нам приказал сидеть и носа не высовывать. Мы припали к забору и дрожали. Т. Маруся выглядывала в щелочку прикрытой калитки, но темнота, ничего невидно. Д.Гриши не было около 15 минут. Затем он вошёл во двор чертыхаясь и ругаясь. Досталось и маме, «как умной женщине», и Вике, «которая понапрасну развела панику», но больше всех, разумеется, досталось тёте Марусе, «которая совсем из ума выжила, потому что и грабить-то и воровать у них нечего». Оказалось, что ОН -это  парень, который приходил и поджидал Колосихину дочку Нинку, то есть ухажёр её. А поскольку он не нравился Нинкиным братьям, то он сам, опасаясь, как бы его не побили, прятался у нашего забора. Ведь у нас забор был глухой и высокий, а у Колосихи редкий и низкий, и с их  двора его, т.е. ухажёра,  легко было видеть. Вот такая история.
       Но т. Маруся и мама нисколько не смутились, как говорится «лучше  перебдеть, чем недобдеть», смеялись ещё много- много раз, на все лады обсуждали и рассказывали всем родственникам эту историю. И по-моему не только мне, но и всем было чуть-чуть обидно, что мы зря две ночи тряслись и на нас никто так и не напал и не ограбил...

       Утром ужасно не хотелось вставать, накануне засидевшись допоздна на нашей широкой доске-лавочке, вставать в восемь часов? Позже нельзя , пока раскачаемся, позавтракаем, надо идти на море, что бы хоть часа четыре побыть на пляже, возвращаться в первом часу уже невмоготу, солнце шпарит во всю ивановскую. А ходили мы, в основном, на пляж «за баками», или как позже его пронумеровали - на третий пляж. Туда идти не менее получаса. Поспать удавалось подольше, когда мама «бегала» на базар, то есть раз в два-три дня. Иногда на базар «бегала» тётя Маруся. Вообще, в Бердянске на базар не ходят , на базар именно «бегают». Так и говорят : «Я завтра утречком сбегаю на базар» , а когда приходят, не говорят «я купила то-то и то-то», а просто- «я сегодня хорошо  скупилась» . Мне всегда смешно это было слышать, тем более, когда видишь, как полная т. Маруся переваливаясь и кряхтя, тяжело ступая своими больными ногами «побежала» на базар, хорошо хоть, если она в этот день «скупилась» удачно! На базар «бегали»  очень рано,  часов в 7утра, в 10 уже базар заканчивался, начиналась жара.

     С замиранием сердца, выспавшиеся, мы со Светой ждали, когда мама «прибежит» с базара, обычно   часов в  пол-девятого - девять , когда мы только -только просыпались. Сумки ставились на широкую доску-лавочку, там была тень, да и  наша мама, уставшая  от тяжести ноши и пройденного неблизкого пути, садилась в изнеможении на неё передохнуть хоть на минутку . И чего только она не приносила с роскошного южного базара: овощи- фрукты - это всё ерунда! а вот раки , которые были уже варёные, красные, и мы тут же на дворе начинали их выколупывать, и оказывалось, что раковые шейки это отнюдь не шейки раков, а их хвосты. Потом мёд и удивительно вкусные булки, чем-то посыпанные, пышные, ароматные.
       Ещё живые курочки или петушки. Они болтались вниз головами, пролезшими сквозь широкую сетку авоськи. Их было безмерно  жалко. Иногда их привязывали за домом, и там они ожидали ещё день или два своей ужасной участи, о которой ни они, ни я тогда не подозревали, а только было понятно, что ничего хорошего им попадание  на наш двор не сулит. Мама «казнью» не занималась, эта была непростая привилегия тёти Маруси. Сего мы не видели, а только потом мама сидела и ощипывала уже окатанную кипятком куриную тушку, а рядом крутилась кошка и Мальчик, выглядывая из будки, тоже ждал своей доли. И, конечно, мама приносила рыбу. Обязательно селявку, её ели всегда с помидорами, крупными мясистыми, тёмно-красного цвета, тёплыми от солнца. С тех самых пор холодные помидоры из холодильника я не люблю. Помидоры должны быть тёплые, солнечные.
         Бычки мама жарила прямо здесь же около этой самой лавочки, на сооружённом из кирпичей небольшом очаге. И дух свеже жаренной рыбы заполнял весь двор, а мы с вожделением,  тёршейся всё тут же кошки, ожидали, когда же, когда можно будет попробовать.

          
        Все мои восторги, конечно, не объективны и совсем не отражают реальное положение вещей. Это восторги ребёнка, не обременённого заботами взрослых. Знаю точно, но прочувствовать это не могу. Помню, что мама везла всегда с собой из Москвы сахар, гречку, чай, сухую колбасу, ещё какие-то продукты, которых в Бердянске, тогда ещё не наделённым титулом курортного города, просто не было. А ведь одними раками и овощами сыт не будешь, тем более, если ты не нежишься по полдня на пляже, а работаешь с утра и до вечера, и времени искупаться -то, живя на берегу моря , просто нет. Везла мама всегда отрезы на платья из штапеля, креп- марокена для Вики, т. Маруси, Жанны ; бельё, клеёнку,  покупала  керогаз, какую-то кухонную утварь, вплоть до вилок и ложек. Мама была очень щепетильна в этих делах и не дай Б-г,  чтобы быть кому-то в тягость, ведь мы приезжали ни на день, ни на неделю. И, конечно, и так стесняли многочисленную семью Соколовских, денег они никогда бы у нас не взяли.
       Ели они, в основном, борщ, который т. Маруся превосходно готовила, и баклажанную икру. Надо сказать,  баклажаны никогда в Бердянске не назывались баклажанами, а только синенькими. Готовила она редко. Когда мы жили у них, то для нас готовила мама. Соколовские питались отдельно, так как очень стеснялись, и сколько бы мама не предлагала им присоединиться к нашей трапезе, они тактично отказывались. Теперь я думаю, что, несмотря на курортное местожительство и «хлебную» работу д. Гриши, они жили бедно. Они никогда не сдавали курортникам даже комнату, в то время как почти все кругом сдавали целые дома, а сами жили в беседках. В их семье это  считалось неприличным, категорически  против  был сам д. Гриша. Курортников «пустили» может быть только раз или два за много лет и то,  когда уже выросла Жанна и уговорила родителей посмотреть на жизнь другим, более практичным  взглядом.

       В их доме было всегда очень много книг. И я очень благодарна тому, что именно там , в этом доме я пристрастилась к чтению. Ведь летом больше времени для этого занятия, а у Вики была великолепная библиотека, подписные издания и русской, и зарубежной классики, никакой «макулатуры». Любовь к книгам, к чтению -это фамильная Свидловская черта, мама вспоминала какая была библиотека у её деда, Свидло Афанасия Николаевича, а ведь жили они в маленьком заштатном городке Ногайске . И эта любовь к книгам передавалась из поколения в поколение : и т.Маруся, и мама, и Вика, и мы со Светой, и мамин брат д.Женя, и его дети. Страсть к чтению была, а вот страсти к наживе ни у кого из Свидловских родственников я не наблюдала. Зато независимо от социального положения все они были высоконравственные, порядочные люди. И никакие события, происходившие в стране, на эти их качества не влияли. Такими они были и до Революции, и во времена сталинского режима, и в оттепель, и в застой, да думаю и сейчас , в это неустоявшееся смутное время  - разгул  поклонения Золотому тельцу...



Бердянск. лето 1967г. Фото из архива автора.