Переход

Я бежала, спешила, потому что опаздывала, когда позвонила мама.

И я испугалась, потому что сразу поняла: что-то не так, мама никогда не звонила утром, разве что в день рождение, но и тогда она звонила рано, очень рано, чтобы поздравить первой, а сейчас было уже не рано и до дня рождения ещё две недели. Поэтому сразу: что случилось?

Мама плакала: «папу перевели в реанимацию - я не знаю, что мне делать. Надо что-то делать!». Мама не знала, потому что Знал всегда папа, всё и всегда, обо всем, всё и всегда.

А я поняла, именно тогда я сразу все поняла, хотя ещё три дня буду усиленно делать вид, что все идёт так как надо, и что всё хорошо. Я поняла, просто потому что чувствую её, ту, которую не ждут, которой чаще всего не рады, чувствую её приход к человеку заранее или как опасность человеку, рядом с которым она стоит. О ней не говорят, но, её уважают, потому что боятся, потому что думают, что с её приходом наступает конец. Но, я знаю, что это не так, но, молчу, это не тайна, просто мы легко верим в чушь и с трудом в реальность, а она - самая большая реальность.

Но, ведь тогда отец был здоров и улыбался и её присутствие казалось воображением, фантазией. Сгинь! - сказала я фантазии и она распалась. А в этот день я чувствовала её даже на расстоянии тысяч километров. Поэтому я взяла себя в руки, потому что мама, потому что ещё вчера папа переживал за неё и просил беречь, даже не осознавая своих слов. Потому что ещё вчера мы долго с ним говорили, как бы ни о чём, видимо нам обоим нужно было поговорить, потому что утром случится реанимация.

Ночью я вылетела, полностью на автомате, только ум, никаких эмоций, выключить и забыть о том, что ты женщина, что эмоции - это твоя сущность. Это выключение вернётся потом, на обратном пути меня будут снимать с самолета, и я напьюсь таблеток, только чтобы улететь этим рейсом, а потом ...... . Все будет потом, а тогда в одиннадцать часов я стояла рядом с отцом, в реанимации. Вы скажете, туда не пускают, да, это так, но тогда это было воскресенье, пасхальное воскресенье и я всегда прохожу туда куда мне нужно, если это действительно мне нужно.

И читая отцу письма от внуков, разговаривая с ним, я видела сознание в его глазах. Ему было трудно говорить, но это было и не нужно, ведь мы оба все понимали. Всё.

А потом, у папы с уголка глаза покатились слезы, и он отвернулся. Визит окончен, сказал он без слов. Он всегда был сильным в моих глазах и эта ситуация его напрягала. Я поняла, попрощалась и пошла к выходу. За семь шагов до двери мне нужно было собраться, чтобы скрыть от мамы правду, чтобы оставить надежду на эти несколько дней, потому что папа не хотел, чтобы она знала, он всегда берег её, всегда, от страшного, от самого страшного. Я вышла улыбаясь, и сказала маме, что все хорошо, что все будет хорошо.

Я улыбалась, и мама поверила, мы всегда верим в лучшее, если нам так проще. Мама была, да и есть планетой, вокруг которой все крутится, поэтому все должно было крутиться. Но, её надо было отвлечь от плохих мыслей, поэтому мы пошли и купили всё, что нужно в реанимацию. Мама рассчитывалась и её вера в хорошее росла, ведь когда мы платим, мы верим, что все закончится хорошо. Но, я уже знала, что самое ценное даётся даром.

В понедельник был снова выходной, после Пасхального воскресенья, из врачей только дежурные, и снова нам никто ничего не мог сказать.

«Стабильно тяжелое»- сказала, выглянувшая на стук, медсестра.

И ещё ночь с призрачной надеждой. Ну не могла я сказать маме, потерявшей десять лет назад сына, что её муж умирает. Я даже себе боялась это сказать.

Во вторник мы сидели у палаты, ожидая врачей, как вдруг вокруг засуетились, забегали медсестры. Внезапно двери отворились, вышла группа врачей, мы кинулись было к ним, но, в раскрытую дверь выехала каталка с отцом. Медсестры бежали и мы за ними, ничего не понимающие.

Куда? Зачем? Почему?

В общую палату - отрезала медсестра.

Каталка тряслась по неровному полу и мне казалось, что отцу очень больно, и я что-то кричала, пытаясь убедить сестёр не бежать, а идти медленно, чтобы так не трясло. Но, отца возили из одного отделения в другое из-за отсутствия мест. Медсестры что-то объясняли друг другу, пропуская мимо мои вопросы. И тогда я завопила, на весь этаж, что если человек умирает, то дайте ему умереть спокойно, найдите место, а не возите туда-сюда в поисках койки. И все вдруг очнулись и нашлось место, и быстро принесли кислородную подушку, но, меня услышала мама: как умирает? Ты же говорила, что всё будет хорошо.

Да, все будет хорошо, для папы все будет хорошо, даже отлично. А мы, мы - сильные!

Но, мои крики привлекли внимание врача, того, которого мы не могли найти, потому что не знали. Он говорил жестко и серьезно, а я думала о том, каким великим человеком был мой отец, даже здесь он защитил нас с мамой от всего по максимуму.

-я поняла. Сколько у нас времени?

-до утра не доживет- мрачно сказал врач.

-раньше, ответила я.

Отец умирал, кислородная подушка поддерживала дыхание, капельница что-то мерно капала, но, было ясно, что скоро он уйдёт, очень скоро. Мы отвязали, привязанные к койке, руки и ноги, и сидя рядом придерживали.

Потерянная мама плакала, поэтому периодически я отправляла ее в коридор попить воды, принести воды, в туалет, к медсестре, позвонить, и сидя рядом с отцом говорила ему о свете в туннеле, о том самом туннеле света, где я бывала много раз: ищи Свет, иди на Свет, не бойся, все будет хорошо. Ты сильный и храбрый. Не думай о нас, мы справимся. Иди на Свет! Тебя там ждут!

Внезапно отец широко открыл глаза и в них мелькнуло сознание. И я поняла - совсем скоро конец и позвала маму. Я смотрела как на лице отца медленно раскрывается детская счастливая улыбка, и понимала, что он на границе и уже видит тот мир. В этот миг Перехода Радость и Счастье присутствовали в нём самом. Если честно, я тоже радовалась этой встрече отца, и мне хотелось чтобы и мама порадовалась за него, но, прибежали реаниматоры: на мой крик отреагировала медсестра. Я попыталась отстоять право отца на переход, но, они вытолкали всех и через пять минут вышли с извинениями.

Переход состоялся!