Карцер 3

С огромным удовольствием представляю отечественному читателю рассказ выдающегося панамского писателя Карлоса Франциска Чанг Марина.   


                Карцер № 3.
 

  Это таракан.
  Он приближается.
   Первое живое существо, которое навещает меня. Всё ещё темно. Который час? Наверное, третий, а может  четвёртый? Не знаю.
  Меня мучили кошмары, я то и дело просыпался в холодном поту. А сейчас лежу оглоушенный, в голове туман, кажется горит свет.  Время от времени с улицы врывается шум автомобиля. Он быстро проносится и затихает вдали. И больше ни звука.
  Клопы жалят и совсем прогоняют сон. Я смотрю на таракана, который поводит усами-антеннами, они почти достают до моего носа. С трудом приподнимаюсь и гляжу на отвратительную тварь. Насекомое замерло на месте , а его чуткие "антенны" беспокойно шевелятся; мне кажется, что они растут на моих глазах и вот-вот, словно гигантские щупальца спрута, обовьют меня.
  Раздаётся металлическое позвякивание. Шаги. Пинки. Оплеухи.
- О-о-о-й!
  Таракан убегает.
  Гремят ключи. Скрипит железная дверь. Я привстаю и пытаюсь просунуть голову между прутьев решётки - куда там!
- Ах ты, чёрная собака! - кричит надзиратель. - Ты ещё кусаться, гадина?!
  Слышится удар и глухое падение человеческого тела.
  Щёлкает замок. Шаги удаляются вверх по цементной лестнице. Который всё-таки час? Тишину нарушают глухие стоны  и тяжёлое дыхание, доносящиеся из соседней камеры.
- Эй, приятель! - шепчу я. - Слышь, приятель!
  Вместо ответа - прерывистое дыхание и стоны.
- Послушай, друг!
  Молчит. Только горько всхлипывает.
  Когда же рассветёт? А вдруг уже утро?
  Я снова сворачиваюсь калачиком на полу, ботинки - под голову, руки - меж колен; ноги вытянуть нельзя: стены не позволяют. С цементного потолка свешивается лампочка; если я встану, то зацеплю головой. Пол подо мною мокрый, по нему стелется холод. время тащится мучительно долго.
  Вдруг замечаю: из-под  двери течёт тонкая струйка темноватой жидкости. Что это там с моим соседом? Ручеёк ползёт медленно, но упорно... Кровь! Снова появляется безмолвный таракан. Его усы склоняются к кровавому потоку. Видно, кровь ему не по вкусу. Тараканище пялит на меня свои отвратительные глазки и не издаёт ни звука, только смотрит.
  Тишина. Кругом всё пропитано зловониями параши, гнили, крови.
- Чего тебе, таракашка? - громко спрашиваю я.
- Приятель, - вдруг откликается новый обитатель соседнего карцера. - Эти гады расквасили мне всё лицо.
  Таракан повернулся на голос, словно прислушиваясь.
  - Ты кто такой? - спрашивает сосед.
- Я? - Что ему сказать?.. - Таракан.
- Как?.. Тебя зовут Таракан?
- Нет... Просто мне кажется, что я таракан.
  Молчание. Где-то там, высоко-высоко над головой, глухо стучит пишущая машинка.
  - Когда меня выпустят отсюда? - снова стонет сосед.
- Не знаю.
- Послушай... А ты давно тут?
- Не знаю... Сейчас ночь или уже рассвело? - спрашиваю я.
- Кажется, скоро рассветёт, - отвечает незнакомец и умолкает.
  Я разглядываю стены. Дрожащий свет лампочки разливается по ним, камера едва освещена. Надписи и рисунки украшают её. Большими чёрными буквами выведено: "Карцер №3". Ниже, во всю ширину стены - каракули:
  Здесь отбывал срок Сапог, потому что Попугай стукнул на него, а сам остался с часиками. Но мы ещё встретимся с этой сукой.
                Сапог
  Тут сидел ловец креветок, которого обвинили в краже креветок, только я не виноват. Всё дело в том, что я беден, а с бедными раз, два - и в каталажку.
                Ловец креветок
  Надписи и настенная "живопись" красуются всюду. Они выполнены словно детской неумелой рукой: мрачные физиономии, застывшие в бесстыжих позах обнажённые женщины. Под одной из них слова:
  Это жена "фараона", который избил меня.
  Ниже:
  Господи, вспомни обо мне!
  Рядом ответ в другом тоне:
  Бога нет. Можешь жаловаться сколько угодно. Если бы был Бог , то я бы тут не сидел, не было бы зла на свете и не умер бы мой сын.
                Философ из Мараньона 15 декабря 1939
  Даты давнишние. Рисунки сделаны чернилами и карандашом. Но вот здесь буквы бурого цвета:
  Жизнь человека не стоит и жизни клопа...
  И пониже:
  У меня нет карандаша, и я пишу кровью клопов, которых снимаю с себя.
  Мне же кажется, что написано человеческой кровью.
  Я скребу шею и ищу тварь, которая впилась в моё тело. Наконец ловлю её и давлю, размазывая указательным пальцем по стене: остаётся кровавая полоса. Продолжаю читать:
  Не любил я крошку Бетти,
  но её убил,
  чтобы мне не изменяла
  с белобрысым гринго.
                Наказанный
  Другая надпись рассказывает:
  Мне девять лет. Я давно сижу тут. А мамы всё нет... Когда же она придёт?
                Тоньито
  Появляется другой таракан и приветствует своего собрата. Они заводят свой разговор: может быть, о любви, может быть, о своих делах, о пище, об уютных щелях, о сундуках. Вдруг мне почудилось, будто вся эта писанина, начинённая похабными словами, орфографическими ошибками и молчаливыми протестами, начинает перебегать с места на место. Что за чертовщина! По стенам ползут здоровые тараканы.
  "Они хотят сожрать меня, паразиты!"
  И тут я впервые ощущаю боль под ложечкой...

  Когда детективы приволокли меня в тюрьму, то, прежде чем бросить в подвал, как следует отделали. Самый толстый из них одним ударом выбил мне зубы.                ( Когда-нибудь он заплатит! Наступит денёк, и его выкинут с работы. Вот тогда я спрошу у него: "Ты помнишь?" Он, конечно, станет отнекиваться. Но я припомню ему: "Я тот, кому ты однажды ночью выбил зубы. Теперь вспоминаешь?" Он задрожит, попытается улизнуть или начнёт оправдываться: "Знаешь, ведь нам приказывают". Но мне плевать на его слова, я затащу этого гада в тёмный закоулок и вымотаю из него всю душу.)
  Я был в профсоюзе. На комитете шёл разговор о забастовке. Вдруг мы увидели, что у здания остановилась полицейская машина. Чёрным ходом я сбежал вниз. Тут как раз подошёл автобус из Рио-Абахо. Я сказал Хосе: "Слушай, я сажусь в автобус и исчезаю". Агенты давно разыскивали меня, но не знали в лицо. Я бы спасся, но ребята испугались: "Лучше останься с нами. В случае чего мы сможем защитить тебя от полицейских".
  Это была роковая ошибка! Меня схватили. А ведь я мог бы незаметно войти в автобус, по-товарищески шепнуть шофёру: "Выручай друг! Жми вовсю!" А потом где-нибудь сойти и уехать в противоположном направлении, в Санта-Ану, например. Мне бы удалось скрыться; полицейские - порядочные ослы. Но они схватили меня, привели сюда и били о железную решётку на глазах у дежурного офицера.
  - Оформи эту собаку!- крикнул агент.
  - Имя, скотина? - заорал другой.
  - Не знаю, - ответил я, взбешённый.
  Тут мне и дали в зубы.
  - Как зовут, подонок? - вопил агент.
  Я стал выплёвывать зубы. Меня сфотографировали и поставили номер: "ПС-147". Затем отвели в следственный отдел для политических. Там я попал в лапы такого гада, что по гроб не забуду.
  С лицемерной вежливостью он протянул мне портсигар.   
  - Я не курю.
  - Ах так!..
  Удары посыпались по спине, под ложечку... Когда меня, наконец, бросили в карцер, в ушах ещё звенели одни и те же слова, которые твердил худосочный детектив: " Где оружие? Вот тебе, собака! Где оружие?"
  Открылась железная дверь, и меня втолкнули в карцер № 3. Вскоре пришёл какой-то тип с ведром.
  - Разрешите помыть вам спальню, сеньор? - И плеснул воду на пол. - Если у вас, молодой человек, появится какая нужда - вот параша. - Он поставил в коридоре, у самых дверей зловонное ведро.    
  Когда этот тип ушёл, я принялся ногой отталкивать парашу подальше от двери.
  - Да пхни ты её как следует! - крикнул сосед из карцера справа. И ударил вонючую посудину ногой.
  Она покатилась по коридору, расплёскивая своё содержимое.
  Я снял рубашку и майку, и начал собирать лужу. Потом снова улёгся на пол. Тут появился первый таракан.

  Передо мной на стене чернеет надпись:
   Нет ни зла, которое бы длилось сто лет, ни сил человеческих, которые бы столько выдержали.
Послышались шаги... Кто-то спускается, всё ближе и ближе...
  - Эй, ты, поднимайся! - кричат мне.
  Я встаю. Тараканы трусливо разбегаются. Тяжёлая решётка открывается.
  - Ты будешь говорить, падло, или нет!?
  Меня охватывает дрожь. У этих троих зверские рожи.
  - Гляньте-ка, тараканы! - восклицает один из них, и они весело гогочут.
  - Видно, ты из подонков, - заявляет старший. - А раз так, то мы найдём тебе работёнку, подходящую для подонков.
  Он вытаскивает пистолет и наставляет мне на грудь.
  - А ну, лови тараканов! Всех, какие тут бегают. Или получишь пулю!.. - приказывает верзила, но я стою спокойно: он не взвёл курка. Ясно, что они не собираются убивать меня. Им важнее узнать, где спрятано оружие.
  - Давай лови тараканов, живо! Кому говорят? Или я продырявлю тебе башку!   
  Я не двигаюсь. Он бьёт меня рукояткой пистолета по голове, остальные заламывают руки на зад, колотят по зубам, стараясь разжать челюсти и запихать тараканов в рот. Я кусаю кого-то за палец. Они бьют ещё остервенелее. Когда мой рот набит тараканами, его затыкают кляпом.
  - Теперь ты у нас заговоришь, собака!..
  Я качаю головой: никогда!
  Мне кажется, будто прямо перед собой я вижу на стене полуистлевшие большие буквы:
                НЕ  СТОНАТЬ!
  Эти два слова превращаются в крик. Он рвётся из самой глубины души:
  -  НЕ СТОНАТЬ!..   НЕ СТОНАТЬ!..   НЕ СТОНАТЬ!..
  Я колочу ногами своих палачей.
  Мне пробивают череп...