Экстрим-ремонт в отчем доме

Серафима Калошина привыкла сидеть между двух стульев. Проще говоря, ее родители не сходились во мнении где-то раз в два часа, а то и чаще. В качестве арбитра выступала Сима. Кажется, она начала мирить эту итальянскую пару, еще будучи эмбрионом.

Папа Симы всегда работал. Леонид Михайлович Калошин был, что называется, врач от Бога. Больные обожали его и буквально закидывали подарками. Несли банки со всевозможными вареньями и соленьями, пироги с картошкой, хризантемы и даже... мужские сорочки! Один партработник десятки лет пополнял "парк" рубашек любимого доктора. "О чем думает Плахов? - вопрошала Симина мама. - У Лёниной бордовой рубашки рукава совсем пообтрепались..."

Вернувшись с работы, папа обедал, пролистывая "Комсомольскую правду", а затем начинал принимать "домашних" пациентов. Сима старалась бесшумно перемещаться по квартире, ничем не выдавая своего присутствия. Доктор с готовностью разбирал сложные случаи, брал за труды мизерные деньги и был широко известен безо всякой рекламы.

Лишь одна слабость была у Леонида Михайловича: он ненавидел перемены. Панически боялся перестановок и ремонтов, которые так любила устраивать его лучшая половина. "Риточка, - умоляюще басил папа, - только не трогай мой кабинет! Я сроднился с этими обоями в цветочек. Мне будет неуютно, если ты их переклеишь..." Лет семнадцать Риточка кивала, но однажды в ее голове созрел коварный план.

Конечно же, свежекупленные обои не были точной копией предыдущих, но дух комнаты должен был остаться прежним. Цветочки чуть крупнее нежно сияли на менее розовом фоне. Нужное число рулонов было припрятано в кладовке и дожидалось папиного ухода на работу.

И вот утро понедельника настало! Две бесстрашные авантюристки, почти оправившиеся от простуды, принялись за работу. Кабинет, укутанный полиэтиленами, тряпками и газетами, готовился к обновлению.

Симе досталась левая половина потолка, Риточке - правая. Обе с упоением штукатурили неровную поверхность, заделывая трещины и ямки. Маргарита Евгеньевна воспользовалась стремянкой. Ее вечно покашливающая дочь-студентка стояла на кухонном столе.

Работу пришлось прервать за час до прихода Леонида Михайловича. Ловко скрыв следы преступления, Риточка и Сима притихли до времени. Как и ожидалось, папа ничего не заметил.

Через пару дней трюк был повторен. На сей раз малярши орудовали валиками с водоэмульсионкой.

Конфуз случился неожиданно. Новые обои в цветочек оказались не так просты в поклейке, и к моменту возвращения папы комната была готова лишь наполовину. Оскандалившиеся домочадцы ждали грозы, однако доктор Калошин как ни в чем не бывало готовился к началу вечернего приема, бодро напевая "Рулатэ-рулатэ-рула-ла-ла!".

К счастью, в этот вечер ожидался лишь один пациент. Гектор Эфраимович, бывший начальник Риточки, знал Симу с ясельного возраста и в доме Калошиных считался своим человеком.

Войдя в папин кабинет, лишь наполовину оклеенный новыми обоями, визитер ахнул и всплеснул руками: "Какой смелый, по-настоящему современный дизайн! Не подозревал, что вы, Леонид Михайлович, можете решиться на такое..."

"Какое ещё ТАКОЕ?" - нахмурился Симин папа, и его "брежневские" брови сошлись в одну линию. Прозрение наступило минуты через три. Однако, вопреки ожиданиям, Леонид Михайлович не разгневался, а изрядно повеселел. "Вот проказницы-мартышки! - восхищенно бормотал он. - Околпачили старого дурака..."

Вечер окончился мирным поеданием пирожных. Упиваясь подробностями, Риточка рассказывала гостю, как принимала в подарок на восьмое марта беленькую кожаную сумочку на золотом ремешке. Несколько лет подряд. Точно такую же беленькую сумочку. От любящего мужа Лёни.

"Ну и чему тут удивляться? - смущенно парировал доктор Калошин. - Просто она мне нравилась снова и снова, как, собственно, и ты..."

(Продолжение следует.)