А русский-то не помешал

     Под мерный рокот мотора автобуса я уже почти задремал, но отчетливый разговор двух молодых людей, сидящих впереди меня, стал уходить дрема, и я невольно стал их слушать.
- Меня это уже раздражает. - Смотри, до чего дошли: в экономической академии открыли группы с английским языком обучения. Для кого готовят кадры? Сами при¬знают этим, что в родном отечестве работы нет.
- А разве это плохо? – спокойно ответил своему товарищу парень с пышной шевелюрой. - У нас сейчас много совместных фирм, предприятий. Знание английского языка, да еще технической терминологии - это только плюс для специалиста.
- А почему мы должны под них «косить»? Пусть иностранные спецы под нас подстраиваются и учат молдавский, русский, еврейский. Свое забываем. Куда ни глянь, вез¬де вывески, реклама на английском. Шумели раньше, что «задолбал» русский, старший брат, а теперь какой брат появился?
- Нет, Дима, ты не прав, - попытался остановить собеседника кучерявый. - Испокон веков в ВУЗах учили иностранный язык. И в школах учили. Это все-таки культура человека.
- Да я не об этом. Ты скажи мне, в каком ВУЗе за границей учат молдавский или русский? Есть ли, к примеру, в Америке, группы, где преподают предметы на русском или на молдавском языках?
- Так тебя только это раздражает? Или ты вообще против изучения иностранных языков?
- Может быть и против. Мне тяжело дается английский. Раздражает, что при приеме на работу часто ставят условие - знание английского языка. Мы где живем? Не в США и не в Англии. Мы, Сеня, живем в Молдове. И не должны подвергаться дискриминации только из-за того, что знаешь ты или не знаешь английский.
     - Ты сказал, что тебе тяжело дается язык. А знаешь, почему? Да потому, что ты цели перед собой не ставил. Ты из-за раздражающих факторов его возненавидел. Но твое раздражение, извини, глупое. Люди изучают иностранный язык даже для того, чтобы прочитать в подлиннике то или иное произведение. Ведь при переводе всегда теряются нюансы языка.
    - Вот, вот, только вряд ли кто-нибудь выучил русский настолько, чтобы прочитать Солженицына и понять его выражения с русским матом.
   - Ты, Дима, сам ответил на свои высказывания. Ни один переводчик не переведет тот же мат. А чтобы все понять, для этого и изучают язык.
 - Да ну тебя. Сдался он мне.
    - Еще никому не помешал иностранный язык. Знание языка идет только на пользу.
   

 Автобус пошел на подъем вдоль Кодр и гул мотора стал заглушать слова парней. Да и сами они затихли вскоре и откинули головы на спинки кресел. Я невольно улыбнулся, оценивая спор Димы и Сени. В какой-то степени Дима был прав в отношении раболепия перед английским языком. Должна быть
мера. Но доводы Сени мне больше импонировали. Откинувшись на кресло, я все-таки решил подремать, но последняя фраза кучерявого о том, что знание языка идет на пользу, на¬веяла на личные воспоминания.

Для редакции газеты была выделена новая «Нива», но в магазин поступали только «Жигули». Вопрос о замене марки машины был решен, но нужна была подпись члена Правительства. Редактор послал меня к Андрею Сангели, нашему бывшему первому секретарю райкома партии, а в то время министру сельского хозяйства и продовольствия. В Кишинев я приехал ночным поездом в шесть утра и решил прогуляться от вокзала до министерства пешком, предварительно позавтракав в вокзальном кафе.
Подходя к центральной площади столицы, я увидел дым. Прямо на асфальте горело четыре костра, и около них с палками де¬журили несколько человек. Жгли автомобильные скаты. Невдалеке стояло несколько полицейских, но на «поджигателей» они не реагировали. На мой вопрос о том, что здесь происходит, один из полицейских вдруг потребовал у меня документы. Я предъявил журналистское удостоверение. Полицейский его внимательно изучил, а затем, возвращая, из¬рек сногсшибательную фразу: «Вот об этом и пишите. Пишите о том, как вы своей писаниной до¬вели страну до ручки».
После этой тирады полицейский повернулся ко мне спиной, всем своим видом подчеркивая, что говорить больше не о чем.
Со стороны оперного театра послышались какие-то крики и неразборчивое скандирование. Я двинулся туда, так как Министерство было в той стороне. У кинотеатра «Патрия» центральная улица была перекрыта большой толпой, из которой через мегафоны гремело: «Жос, Снегур!» (Вон, Снегур! – президент Молдовы в 2005 году) .
Я шел по левой стороне улицы, а при приближении к толпе митингующих стал переходить к оперному театру, где было свободнее. Неожиданно в толпе я заметил бывшего нашего переводчика. Он месяца три как перестал появляться на работе, и никто не знал, куда он делся. А тут, оказывается, жив, не ранен, не убит - собственной персоной. Я сделал шаг в его сторону, и он меня заметил и узнал. Было явно видно, что встреча его не обрадовала, но ради приличия он подошел ко мне.

- Что же ты, Слава, так исчез и даже не попрощался? Даже трудовую книжку не забрал? И что ты здесь делаешь? - спросил я его.


- Работаю здесь в молодежной газете, - ответил он, немного покраснев.
- Что здесь-то делаешь? - повторил я свой вопрос. - Я тебя считал человеком более здравых взглядов.
- Да, если честно, то я и сам не знаю, - ответил Вячеслав.
В это время кто-то его окликнул и требовательно позвал в толпу, чтобы он решил вопрос с видео¬камерой, так как нужно заснять тройное полицейское оцепление. Вячеслав виновато извинился и, прощаясь, спросил:
- А вы куда идете?
- Нужно к Сангели.
- Вряд ли к нему пройдете. Полицейские не пропустят.
- Воспользуюсь удостоверением журналиста.
- Ну, счастливо, - попрощался Слава и растворился в толпе.
Я проводил его взглядом и двинулся вправо. Неожиданно боковым зрением я заметил, что мне наперерез двинулся мужчина средних лет в каракулевой кушме. Его я заметил, еще, когда разговаривал с Вячеславом. Тогда мне не понравилось его злое выражение лица, он прислушивался к нашему разговору, но не подходил.
       Следом за ним двинулись в мою сторону двое бритоголовых, но держались они на расстоянии, как бы ожидая его команды.
Я замедлил шаг и, уверенно, как бы ничего не замечая, прогуливающейся походкой перешел на тротуар у оперного театра. Мужчина резко срезал угол и вышел мне навстречу.
- Де че ну ворбешть ла лимба де стат? (Почему не говоришь на государственном языке?) - спросил он меня хриплым голосом, гневно сверкнув глазами.  Бритоголовые застыли на небольшом расстоянии. Я понял, что попал или попаду в какую-то провокацию. И вдруг в голове сверкнула шальная мысль. За какую-то долю секунды в мозгу промчалась картина детства в Тираспольском районе, где мы жили в доме с обрусевшими немцами. У меня, как будто прорвало какой-то тромб или включилось второе дыхание, но очень остро вспомнился уже забытый немецкий язык. Я удивленно уставился в лицо грубияна и ошеломил его неожиданной фразой:
- Вас хабэн зи гэзакт? (Что вы сказали?).
Глаза мужчины округлились до выпучивания.
- Вас волен зи? (Что вы хотите?). Вас фэльт инэн айн? (Что вы себе позволяете?).
У моего визави к расширению глаз прибавилось опускание челюсти с превращением сжатых губ в округлость. Сглотнув, явно застрявший ком в горле, он спросил неожиданно на русском:
- Вы немец?
- Я, я, натюрлих (Да, да, конечно), - резко ответил я ему и с неподдельным презрением оглядел его с ног до головы.
 

 - Ой, ради Бога, извините, - уже заискивающе произнес мужчина, опять же на русском языке.
   - Зэр гут! (Очень хорошо!) – еле сдерживая смех, ответил я ему и добавил:
   - Ихь мусс геен (я должен идти).
   - Что вы сказали? - спросил он еще заискивающе.
   Я отвернулся от него и двинулся в сторону министерства, щегольнув на прощание фразой из далекого детства:
   - Ге цум Тойфель! (Иди к черту!).
  Даже пройдя кордон полицейских, я, кажется, все еще чувствовал на себе удивленный взгляд радетеля за государственный язык. Вспоминая его мину, я уже не сдерживал своих эмоций, вызывая удивление не только прохожих, но и полицейских на очередном посту. Пришлось им предъявить документы.
  Вот так мне помогло, хоть и небогатое, знание иностранного языка. А моему радетелю румынского языка  русский язык тоже не помешал.