Фантасмагория Города

Город  примерял  золотую маску морского курорта. Выбился  зелеными кудрями смоченный бризом Петергоф, сполз в  намокший песок Приморский,  уткнулся  в залив переполненными пляжами Василеостровский,  взбух пыльными  венами дорог Фрунзенский и Московский. Вдоль которых Город   старательно натягивал газоны оттенка нефрита.  На дорогах порхала  серая пыль.   
В какой то момент все стихло. Умолкли в недоумении редкие птицы, не слышался печальный рев волн Залива, и захирела в движенье Нева отсвечивая кобальтом на глубине. Город вздрогнул, подозревая  в этом  коварную руку Москвы которая ввергала в хаос не единожды, но нет, не случилось. Нечто иное готовилось.  Золотой диск солнца медленно растапливал души не отогретых с прошлой весны жителей, выпаривая скуку и отрешённость.
Не продувал улицы и перекрестки архангел Рафаил, он усевшись  на краю Якорной,  отложил  горчичного цвета трубу,  прищурил глаз и  раскинул  безмятежно в стороны руки  , ловя божественный поцелуй солнца.  И утомленный ветер, что промотал все силы отгоняя непривычную теплынь от здешних мест, застыл  в неряшливых  кустах кизильника  цвета небесной лилии.  И  по вылазили запахи, что копились облачками зловония в затертых переулках, выкручивались заплесневелым душком из сырых подвалов, скреблись в пыльные окна душных подъездов. Горожане обмахивались, морщились, терпели и молились на  Рафаила, призывая подать легкого бриза, но  на всякий случай втайне набирали в телефонах  городские службы.
Говорили, Город ожидал прибытия Архангела  Михаила, что имел еще  множество диковинных имен и сущностей;  "регент солнца", "пламень Божья", ангел присутствия и спасения . Витали в духоте и другие мысли неблагонадежных из не проверенных, падких на фантасмагорию –нравлюсь им называть его «князем света» и "ангелом Сентября". Хотя, сентябрь и вправду притаился на горизонте.  Слышали те, неблагонадежные (которым всегда известно чуть больше обычных),  что покинул  ангел ворота Эдема соблазнённый призывами страждущего Города,  выброшенного  когда-то впопыхах  из Колесницы  истории, которую  тоже вскорости  перемололи в пыль  жернова времени.   Обещал ему Царский Город, (он никогда не считал себя бывшим),  кресты  от своих церквей и соборов, да и души горожан в придачу. Кружились вороньем  слухи, что расквартироваться хотел Архангел  в центре Кронштадта, по соседству с Рафаилом,  слушая потуги его трубы, прежде чем взять Город в объятия страсти. Потом, начал бы он  вершить и дерзать, изгонять  жезлом воина Света  окончательно и бесповоротно ,серость и сырость переулков, прожег бы дремотную скуку  обитателей.  Захлестнуть намеревался,  Город  страстью христовой, любовью, и опасностью совершенства, потому как гневом, кровью и запретами  залит Город  был не раз. Шептали незрелые головы, что перекрасить обещал и  площади в брусничное да янтарь. Воздух пропитать клубникой и мускатным орехом,  а жителей напоить до отвала малиновым вином. Вечерами мол  приказали бы устанавливать свечи в больших чанах, и местным, набившим брюхо сытостью, повелел бы  расслабленно наблюдать движенье метеоритов в черничном небе.
Город жил в ожидании,  шумя морщинами улиц и переулков, потея  горожанами,  испаряясь каналами и  лодки качались на них в цвете индиго.
И Люди в лодках,  подставляли лбы солнцу, пялились на голых  у терракотовых  стен Петропавловки.  Ждали и те, у стен, прикрыв лица вчерашними новостями со слабым запахом плесени, ждали немыслимого, невозможного.
Вязкий воздух уплотнялся, липкие мысли  желали освежиться в ставших васильковыми водах залива. И перешептывались сухие языки, прилипавшие к гортани, что видели уже и Архангела Гавриила в лодке цвета аквамарин, с письменами  торчавшими из холщовой сумке справа на боку. А в них обещано Благо каждому родившемуся на болотах - скорое возрождение, но в далекой дымке тумана висевшего по утрам на покрывале горизонте это могло и привидеться.
Сотни лет рос Город в Царском парнике, настаиваясь на благородной крови в замесе безупречных манер. Рожал  и хоронил Великих, творивших дела и бесчестья, Безумных,  созидающих Новое и разрушающих Вечное,  со страхом слушал зловещий набат колоколов и рев летящих фугасов. Закрывался в испуге церквами, ставнями и дверьми, кричал колоколами в паранойе отчаяния, от трупов скользивших  в печенье  времен, от сепсиса собственных окраин.   Потом смирился, привык, и ждал.
Каждый  в Городе воображал себя провидцем,  смело обсуждал прекрасное и место свое в  текущем времени. Эпоха Великих событий сползала мимо, сваливалась в подёрнутый безразличием котлован техногенных катастроф, но Город зацепился за проплывающие ванильные облака крестами Казанского и ждал.

    Мог конечно привидеться и Архангел Ариэль,   музыку волн которого слушал  когда-то Город. И многие из стоявших в воде цвета небесной лазури у терракотовых стен, помните, они внятно описывали его одежды цвета зеленого крыла дикой утки. И морщась от прикосновения водных гадов,  они  читали  предначертанное Архангелу клубившееся  иероглифами в облаках.  То, что было писано еще в незапамятные времена, когда Ариэль щеголял в детских одеждах по заливных лугам Эдема, сплёвывая незаметно на землю мелким дождиком. Написанное вызывало трепет и боль радости выкручивающее язык; первое -  наполнять воздух по утрам свежестью лайма, в обед добавлять  аромат шербета, и капать чуть аниса к вечерней заре. Второе , - взрастить в переулках  Адмиралтейского  стиснутых  брусчаткой  - Новые Сады уводящие взгляд по скрученным  лианам в лазурь Поднебесья , выкрасить эти  стволы в изумрудный и  цвет зимней груши, добавить семян кокоса, тростника,  и  сельдерея на Васильевский, пусть прорастают в царстве солнца и морского бриза, курорт так курорт.   Третье -  предоставить местным, уменье цедить умиротворение и гармонию через трубочку морковных коктейлей, освободить от порочности, разрешить не внимать глупым туристам и указам от власти. Последний абзац,  горожане правда освоили еще до начала времен Великого ожидания, за что были лишены сладкого с детства.
  И   вероятно одурманенные свободой от теплых одежд, радостью  солнечных дней, горожане примутся ликовали на площадях, и кричать что и на порог не пустят  туристов и всякому желающему поглазеть на Город Царей – вышлют немедленно открытку  с видами. И штемпель поставят на обороте- въезд воспрещен.
А Город вздохнет, величало качнув шпилем Петропавловки , зыркнет на  Неву золотым куполом Исакия , и обласканный критиками автор, тот что особенно силен в слове – плеснет чарку и выскажет Хвалебную  Оду, то ли городу, то ли Архангелу,  и горожане снимут панамки измокшие от таких счастий и перекрестят лбы..
 А ночью Дворцы закачаются отражениями в каналах цвета канареечной луны. Салюты взорвут небо и разлетятся слепящими брызгами, подобно шампанскому перебродившему в затхлых подвалах и открытых поддатым виноделом не с той руки.  Аромат жаренного мяса и  малинового вина  перебьет пахучие вздохи Невы и переполненные набережные вскричат – ура, надсаживая глотки и роняя слюни на асфальт, потом все разойдутся, что бы к утру ничего не вспомнить.
И что случится после того, знали  лишь  сиреневые облака наполненные меланхолией и грустью, догруженные сверх меры печалью. Они преданно и смиренно поджидали  своего часа у городских границ, слезливо излившись  на  Городки по соседству,  которые и так подташнивало от вселенской зависти к  Золотому Меридиану возникшему вдруг над  Петровской косой. Знали и ждали часа простуженные ветра, уставшие лизать торосы  на шапке Полюса. Их злые, осипшие   голоса оглушившие  вконец Города Европы  облизывались на светлый Град, но пугало застоявшееся Солнце в ожидание Архангелов. Ждали своего часа  бурлящие течения, несущие ледяную воду Балтики, жаждущие вплеснуться, затеряться в потоках сапфировых вод Невы, перекрасить их в серое-синее, в родное, но мешал барьер  от  термальных источников  забурливших в один момент в устье Невки, Большого канала и Малой Невы.
Так  размяк Город,  под спасительным оранжевым кругом,  пуская горячие пузыри, и барахтались в  благодати жители пуская слюни от удовольствия и думали будет так вечно.  А зря.
С утра все и началось. Архангелы не пришли. Рафаил подобрав  трубу скрылся в облаках, Город знобило от нехороших предчувствий.  Горожане нахлобучивая панамки поспешили домой проверять включили ли отопление, и  вернулись в Неву холодные течения и ветры, и  воображаемые ростки кокоса, маракуй и прочих тростников выдуло на раз, а сады захирели так и не пробив  брусчатку. Желтый круг блаженного Солнца моргнул виновато за облаком, слизнул Золотую маску будто  и не было,  и исчез на необъяснимое время.
Но Город продолжил жить, кутаясь в серое, вдыхая сырость, еще надеясь на чудо.