Начальник тишины. 16. На следующий день
Утром Влас встал ни свет ни заря. С трудом прочел положенные молитвы. Мысль все время возвращалась к Василисе и к плану ее спасения.
В конце концов, он выплеснул волновавшие его чувства на лист бумаги. Получилось стихотворение, которое он назвал «Сестре».
До ухода матери на работу Влас не показывался из своей комнаты. Он знал, что если выйдет, она обязательно заметит, что с ним творится что-то неладное. Когда Влас услышал, как за матерью захлопнулась входная дверь, он вышел, умылся и сварил себе кофе. Есть не стал, не хотелось. Потом он еще пробовал молиться, потом слонялся из угла в угол по квартире, потом несколько раз переписывал стихотворение… Потом Влас не выдержал и позвонил мамаше.
— Да-да, — послышался в трубке знакомый писклявый голос.
— Мамаша, это Влас. Ну, помнишь, — поэт!
— Да помню, как же.
— Я часам к трем подъеду.
— Молодец, что отзвонился, а то я твою Василиску хотела сегодня вечером в командировку отправить.
— В какую командировку?
— По вызову, на дом…
— Как?! Я же вчера предупредил, что на сегодня она занята. Я же русским языком сказал, что приеду.
— Понятно, что не французским. Только все вы так говорите, а наутро проспитесь, денег жалко станет и планы сразу изменятся. А у нас работа. Наши рабочие мощности простаивать не должны.
— Мамаша, — грозно рыкнул Влас, — я же поэт, так что имей в виду, могу эпитафию тебе сочинить надгробную. Мы, поэты, шуток не любим.
— Ну и? Конкретнее.
— Василиса минимум на три дня вперед занята. Я каждый день к ней приходить буду. Ясно?!
— А чего неясного? Ваши деньги — наши девки. Ты, я вижу, парень не промах, хоть и дурака повалять любишь. Только мой тебе совет, смотри не втюрься в нее. В плохих девочек влюбляться не стоит. Печально кончится. Это я тебе серьезно говорю, по дружбе.
— Хорошо, ты пока запиши там где-нибудь, что я Василису занял, а насчет твоего совета, мы потом с глазу на глаз поговорим. Не телефонный разговор.
— Мне все равно. Гуд-бай, мальчик. Приезжа-а-ай, — закокетничала мамаша, вешая трубку.
…По дороге Влас зашел в «Обмен валюты» и поменял доллары на рубли. Накануне вечером он получил от Влада сто пятьдесят долларов. Предварительно они подсчитали, что этой суммы Власу будет достаточно, чтобы ежедневно в течение трех-четырех дней платить мамаше за час «отдыха».
Без пяти три Влас стоял у знакомой железной двери и что было мочи давил на кнопку звонка.
Мамаша отворила дверь, проворчав:
— Раззвонился. Пьяный, что ль?
Влас достал из кармана тысячу двести рублей и сунул мамаше.
— Что, доллары кончились? — с иронией спросила она, пряча деньги в карман блузки.
— На рубли поменял, — ответил Влас.
— Значит, час… Тогда вперед. Я предупредила. Тебя с нетерпением ждут.
Пройдя в конец коридора, Влас без стука вошел в комнату Василисы.
На лице девушки была написана и радость, и настороженность одновременно.
Когда Влас вошел, у нее вырвалось:
— Я не надеялась, что ты придешь!
— Ты надеялась, — возразил Влас, — но ты не верила, а нужно было верить! Потому что сказано: «По вере вашей да будет вам».
Влас прошел на свое вчерашнее место и опустился на корточки. Василиса села на стул.
— Василис, а, Василис… — несмело начал Влас. — Ты подумаешь, что я точно сумасшедший, но я тебе стихотворение посвятил.
— Стихотворение? — растерянно улыбнулась Василиса.
— Можно прочитаю?
— Читай.
Влас набрал воздуха и, стараясь не выдавать волнения (сердце его раскачивалось в груди как увесистый маятник), стал читать:
СЕСТРЕ
Я не прошу тебя быть со мной,
я прошу тебя: просто будь.
Ветер московский пронзает грудь,
ветер зовет на бой.
Утром простимся. На дальний путь
благослови меня.
Надо же было вчера свернуть
на свет твоего огня!
Грустную песню пропела ночь:
слезы, январь, зола.
А если земную ночь превозмочь,
то вырастут два крыла.
О чем ты молилась?
О чем я молчал?..
Мысль возвратилась
к Началу начал,
К еловым ветвям
на твоем окне,
к вертепу, яслям,
Вифлеему, звезде…
Мы потеряли или нашли?
Зажги лампаду свою.
Ветры за мною уже пришли,
но я оживу в бою.
Я не прошу тебя быть со мной,
мой конь летит за звездой.
Тысячу дней и тысячу лет
не забуду твой теплый свет.
Не бойся меня, сестра.
Спасибо, что ты добра.
Прости, что я сердцем наг.
Печать на моих устах.
— Как ты узнал, что я молилась всю ночь? — спросила Василиса, и слеза, словно маленькая бусинка, поблескивая, скатилась по гладкой коже ее щеки.
— Ты молилась?
— Да… всю ночь. Мне так грустно было и так стыдно… что я такая. То меня мучила мысль, что недостойна я всего того, о чем ты вчера говорил, то мне вообще казалось, что я тебя выдумала. Плакала я…
— Как же ты молилась?
— А как тебя Гость научил, а ты меня: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешницу».
— Только не «грешницу», а «грешную», — ласково поправил Влас и сразу же пожалел об этом, подумав: «Да какая, собственно, разница! Человек от всего сердца со слезами Богу молился, а я со своими поправками лезу. У Милки научился!»
— Хорошо, я исправлюсь, — кротко согласилась Василиса.
— Знаешь, что я придумал? — оглянувшись по сторонам, зашептал Влас. — Мы тебя выкупим! Я с вашей мамашей договорюсь. Слава Богу, дружок меня не забыл, поможет. Обещал, что деньги через два дня достанет. А пока я к тебе каждый день приходить буду.
Василиса смотрела на Власа глазами, расширившимися до величины крупных миндальных орехов:
— Влас, они могут не согласиться на выкуп.
— Ты помнишь, о чем мы вчера с тобой говорили? Решись, твердо решись быть с Господом, остальное приложится.
— Тебя могут обмануть. Такое бывает. Деньги возьмут, а меня не отпустят. Тебя вообще убить могут…
— Опять ты свое! Я прошу — верь. Решись и верь. Этого с тебя довольно. Обещаешь?
— Обещаю, — ответила Василиса, и по щеке ее скатилась вторая блестящая бусинка. — Влас, за что мне Господь тебя послал?
— Нет, Василёк. Не меня Он послал, а Сам к тебе пришел. А я только плохой раб, простой исполнитель. А Господь, Он ведь, когда на земле жил, помнишь, к кому приходил? К мытарям и грешникам, ну то есть, по-нашему говоря, к мошенникам всяким, аферистам, бандитам и девчонкам легкого поведения. Ну, в общем, к таким, как мы с тобой, сестренка. Он, конечно, ко всем людям пришел, но только мытари, разбойники да блудницы его больше слушали… Знаешь, почему?
— Почему?
— Потому, что кому больше прощено, тот больше любит. А еще потому, что им, разбойникам да блудницам, терять было нечего, надеяться не на что, жалеть не о чем. Впереди тупик. Они реально на жизнь смотрели. Видели всю ее правду страшную. А у других только миражи да миражи перед глазами… Вот и мой товарищ, который, кстати, Бог даст, нам поможет, тоже миражами увлекся. Когда мы с ним лет двенадцать назад из очередной переделки еле живыми ушли, так он мне сам предложил: пойдем в храм, Спасу свечки поставим. Не знал он, конечно, почему так говорит, но сказал ведь. А сейчас? Как только с ним о духовном заговоришь, он бежит, как черт от ладана. Потому и бежит, что стабильность и сытость земную обрел. Место теплое. Кофе с ликером. Камин. Плед клетчатый. У него есть, что терять. А за Христом идти, значит от мира отречься, от всей этой суеты. Вот и боится он даже слушать об этом. Неприятно ему, страшно. Понимаешь?
— Понимаю. А как его зовут? Я за него молиться буду.
— Его? Владом. Вообще-то родители при рождении Владленом назвали — это новодел советский — имя в честь Владимира Ленина. А христианского имени он пока что не получил, он некрещеный. Так что молись за него, как за Влада. Так его все зовут. А завтра мы вместе с тобой помолимся. Я, знаешь, что? Я «Молитвослов» принесу.
— Ага. Хорошо будет. Принеси.
— Помолимся, а потом я к мамаше на разговор пойду. А ночью, если сможешь, продолжай Иисусову молитву творить… Ту, что сегодня читала. Только с покаянием.
— Ладно, — глубоко вздохнув, зажмурив глаза и блаженно улыбнувшись, пообещала Василиса. — Тебе скоро идти.
— Скоро это «скоро» закончится. Только верь, Василёк.
— Постараюсь. А знаешь, кто ты, Влас? Ты не исполнитель простой, ты… — Василиса помедлила, и щеки ее налились румянцем, как спелые яблоки, — ты воин… воин Христов.
(Продолжение: http://www.proza.ru/2019/12/02/470)
Свидетельство о публикации №219120100910