Про аэрофобию

Ночью перед полётом мне приснился Вторчермет.
Я почти справилась с аэрофобией и со спокойной душой легла спать, но всё никак не могла заснуть, я ворочалась часов шесть и до пробуждения мне оставалось всего немного, а сердце бешено колотилось и внутренняя тревога никуда не уходила.
Окончательно отчаявшись, сама не заметив как, я заснула.
Во сне я ехала на заднем сидении «Икаруса» и в окне видела прекрасный, ирреальный промпейзаж, панельные дома на заснеженном холме отливали розовым и сиреневым, подставляя свои лица закатному солнцу, толпились меж высоких кирпичных и низких, широких труб ТЭС, над холмом вился розовый и молочный густой дым, дома были так близко друг другу, что были похожи на ульи и гнёзда. В общем, «фабрики, дымящиеся трубы, облака», как бы сказал самый известный житель Вторчермета, Борис Рыжий.

Я правда боюсь летать, боюсь, потому что во время полёта не контролирую ситуацию, я боюсь смерти в самолёте, она кажется мне вполне вероятной.
Но на самом деле вероятность умереть в трамвае гораздо выше. Или от трамвайных рук, как это вышло с великим Антонио Гауди.
А давайте спросим у специалиста: «Часто ли случаются дорожные аварии?»
«Намного чаще, чем ты думаешь», — отвечает Рассказчик, работающий в автомобильной компании. Перед встречей с Тайлером в самолёте он мечтает о том, как самолёт разбивается в воздухе, ведь «Сумма страховки утраивается, если ты умер во время служебной поездки». Его слова придают мне какую-то фаталистическую уверенность. И потом, нельзя же застраховаться от всего, смерть может наступить в любой момент, она может ходить за тобой по пятам, как говорил Валентин Катаев о своём брате Жене. Евгений Петров, можно сказать, умер в служебной поездке, разбился на самолёте, который летел из осаждённого Севастополя. В тот же день был потоплен эсминец «Ташкент» на котором должен был плыть Петров, передумавший в последний момент и полетевший на самолёте. Или бог с ними, с самолётами. Парапланер Сергей Королёв умер на операционном столе от ошибки лучших докторов Союза, они не знали о травме, которую он получил в лагере. А за двадцать лет до этого на приисках он сильно заболел и опоздал на пароход «Индигирка», который затонул в Японском море во время шторма.
Такие удивительные совпадения говорят о том, что смерть подчиняется законам судьбы, что каждому отмерено своё время.
Но есть ли всеобщая судьба, а не только личная? Может, эти случаи лишь исключения из правила всеобщей не-предопределённости?
Не знаю, но точно могу сказать, что мой страх самолётов померк, когда я прочла про теорию ложного вакуума. Эта теория гласит, что мир наш находится в ложном вакууме (он характеризуется энергией, не достигшей своего абсолютного минимума), в неустойчивом состоянии, которое может в любой момент перескочить в истинный вакуум, и тогда исчезнет вселенная, изменятся физические законы и материя. Тотальный физический апокалипсис. Omnes fatum. Знаете, а после такого уже и летать не страшно.
Ложный вакуум мне почему-то напомнил трамвай, который едет в депо и заснувшего в трамвае пассажира.
Как там пишет Борис Рыжий, зря что ли мне приснился его Вторчермет?

Много было всего, музыки было много,
а в кинокассах билеты были почти всегда.
В красном трамвае хулиган с недотрогой ехали в никуда.

Погодите немного, стихотворение дочитаете потом.
Я хотела сказать, что ложный вакуум похож ещё и на кино, или лучше на фильм в фильме. Мы ведь понимаем, что фильм является условностью, а фильм в фильме — условностью в квадрате. Но не перестаём в него верить.
Тайлер, работавший киномехаником, вставляет кадрик со своим членом в такой щемящий финальный момент фильма, но разве этот приём обесценивает рассказанную историю? Нет, он её усложняет.
Или вот квинтэссенция образов ложного вакуума — это «Раба любви» Андрона Кончаловского. Фильм о том, как снимают фильм. В конце — душераздирающая сцена, где главная героиня пытается сбежать от погони в трамвае, который едет по колее. Её обязательно догонят, и мы это понимаем, смерть, или же вакуум истинный вот-вот настигнет её.

В конечном итоге мы все чем-то на неё похожи, мы едем в депо, только не хотим об этом думать. Мы можем ехать через вечно строящуюся Саграду-Фамилию или через свердловский Вторчермет, через севастопольские тополя или Paper street, но всё равно в конце концов приедем в депо. Сколько бы мы ни боялись самолётов.

А теперь давайте дочитаем стихотворение:

Музыки стало мало и пассажиров, ибо трамвай – в депо.
Вот мы и вышли в осень из кинозала и зашагали по
длинной аллее жизни.
Оно про лето было кино, про счастье, не про беду.
В последнем ряду пиво и сигарета.
Я никогда не сяду в первом ряду.

Откуда же вышли герои стихотворения: из кинозала или всё-таки из дверей трамвая?
Ничего не понимаю.

В любом случае, как это хорошо и точно:
В последнем ряду пиво и сигарета.
Я никогда не сяду в первом ряду.